Царство Польское в политике Империи в 1863-1864 гг. (5) / О.Р.Айрапетов

Издательский дом "Регнум" готовит к изданию специальный выпуск исторического альманаха "Русский Сборник", посвящённый польскому восстанию 1863 года. Ниже в сокращённом виде публикуется статья Олега Рудольфовича Айрапетова об этом событии, которая полностью увидит свет в книге.

Часть 1: http://ostkraft.ru/ru/articles/179

Часть 2: http://ostkraft.ru/ru/articles/180

Часть 3: http://ostkraft.ru/ru/articles/181

Часть 4: http://ostkraft.ru/ru/articles/182

Часть 5: http://ostkraft.ru/ru/articles/183

Часть 6: http://ostkraft.ru/ru/articles/184

Летом 1863 г. было принято решение о направлении в генерал-губернаторство гвардейских частей. Гвардия стала основной опорой политики губернатора, его надежными, верными и инициативными помощниками. В июле в Вильно стали прибывать эшелоны 1-й гвардейской дивизии. Пехота усилила городские гарнизоны, охрану железных дорог, и вместе с казаками немедленно вступила в активные действия против повстанцев. Выступая перед семеновцами, которых он направил в Гродно, Муравьев говорил: «Задача ваша – уничтожить престиж террора, произведенного агитаторами народного жонда. Вооруженное повстание сломлено, но его надо искоренить до тла. Виноваты не крестьяне, а помещики; из последних невиновных нет, - все мятежники или помогали мятежу».

Муравьев решительно и бескомпромиссно ответил на революционный террор репрессиями. К июлю 1864 г. из края было выслано 177 католических священников, все расходы на содержание арестованных и сосланных ксендзов возлагались на католическую церковь. 7 ксендзов были расстреляны. В наиболее напряженный период борьбы, с приезда Муравьева в Вильно с мая по сентябрь 1863 г. был казнен 31 чел., примерно столько же, сколько мятежники убили за один день в деревне Ремигола Поневежеского уезда. Вообще же, с начала мятежа по декабрь 1864 гг. в генерал-губернаторстве было казнено 128 человек: «за измену долгу и присяге побегом из войск и вступлением в мятежнические шайки» - 24; «за участие в мятеже и совершение в оном: грабежей – 3; смертоубийств – 47; особенно деятельное участие в мятеже и долговременную бытность в шайках мятежников – 6; за предводительствование мятежнически шайками – 24; публичное чтение и распространение возмутительных манифестов и подговор жителей к восстанию – 7; бытность во главе распорядителей революционной организации и высшие распоряжение мятежным движением – 6; служение революционному комитету в звании жандармов-вешателей и полициантов для совершения убийств – 11».

Таким образом, большинство казненных понесли наказание за убийства (47) и деятельность в качестве палачей (11), что вместе с грабежами (3) и изменой присяге (24) представляет значительно более половины казненных (75 из 128). Лично Муравьев утвердил 68 смертных приговоров. Из общего числа казненных служащими было 14 офицеров и 10 нижних чинов, 1 гражданский чиновник, 7 отставных офицеров и 7 нижних чинов, 7 ксендзов, 40 дворян, 10 шляхтичей, 4 однодворца, 8 мещан, 18 крестьян и 2 иностранца прусского подданства. Очевидно, что наиболее активным элементом восстания были явно не крестьяне, что позволяет сделать достаточно очевидный вывод и о национальном составе движения, которое и сами его участники, и их противники со всем основанием называли польским. Разумеется, лидирующую роль в нем традиционно играло избалованное правительством дворянство. На этот раз снисхождения к нему не было. Ни принадлежность к аристократическим родам, ни связи в Петербурге, ни сан католического священника не помогали при смягчении приговора, если речь шла о грабеже или об убийстве офицера, солдата или чиновника, крестьянина или православного священника.

Разгром мятежа шел быстро, как отмечал современник, «в плен стали попадать повстанцы целыми бандами». Пленные и арестованные мятежники препровождалась в тюрьмы. Режим их содержания там никак нельзя было назвать жестким – арестанты получали приличную пищу, их выводили на ежедневные прогулки, были разрешены передачи – как продовольственные, так и вещевые, допускалась переписка и передача книг. Для того, чтобы прекратить сплетни и небылицы, распространяемые в европейской, и особенно британской и французской, прессе, Муравьев даже допустил двух корреспондентов «Morning Herald» посетить тюрьмы, в которых содержались политические преступники. Их было много. По приговорам военных судов с лишением прав состояния было сослано на каторжные работы 972 чел., на поселение в отдаленные места Сибири - 573, на поселение в менее отдаленные места Сибири - 854, определено в военную службу рядовыми 345, сослано в арестантские роты 864, выслано на водворение на казенных землях внутри Империи 4096 чел. (или около 800 семей), сослано на жительство во внутренние губернии по решению суда 1254 чел., из края было выселено 629 семей так называемой околичной шляхты. В административном порядке, по приказанию Муравьева, за пределы генерал-губернаторства было выслано 279 чел. В целом высланные из Северо-Западного края составили большинство (57%) всех репрессированных участников восстания 1863 г. (высланные из Царства Польского составили 38%, из Юго-Западного края - 5%).

Разумеется, репрессиями защита крестьянского населения от мятежников не ограничивались. При полной поддержке Петербурга была проведена реформа, которая нанесла серьезный удар по основной социальной и экономической базе восстания - дворянству. В Царстве Польском к ее подготовке приступили осенью 1863 года, когда в Петербург из-за границы был вызван Н.А. Милютин. 31 августа (13 сентября) на аудиенции у императора он изложил Александру II свои взгляды на крестьянский вопрос в Польше, и 11 (23) сентября был командирован в Варшаву для подготовки реформы. В октябре Н.А. Милютин вместе с ближайшими сотрудниками провел поездку по Царству, в ходе которой он встречался с крестьянами и уточнял на месте применимость своих первоначальных проектов на практике. Очевидно, что к этому времени на положении в деревне сказалась политика, проводившаяся не только Бергом, но и Муравьевым.

Необходимо отметить, что в период подготовки и проведения реформы 1861 г. Муравьев выступал в поддержку интересов помещичьего землевладения и был противником группы «либеральной бюрократии». Это не помешало ему преодолеть разногласия и найти общий язык с братьями Милютиными в 1863-1864 гг. В белорусских губерниях Виленского генерал-губернаторства действительно возникла опасность повторения событий в австрийской Галиции в 1846 г., когда выступление польского дворянства вызвало эффект резонанса классовых, религиозных, экономических и культурных противоречий. Резня в России была недопустима, как невозможно было и сохранение прежних льготных условий привилегированного сословия.

Распоряжениями Муравьева польские помещики края были обложены временным 10% денежным сбором, поместья участников восстания обложили «усиленным» - 20-30% сбором, помещики русского и остзейского происхождения платили 5% сбор, позже сокращенный до 2,5-1,5%. Поземельный сбор с доходов всех помещиков Северо-Западного края составил 2,6 млн. рублей. За убытки, нанесенные революционерами крестьянам и другим сословиям, за материальный ущерб казне особыми сборами были обложены имения, на территории которых происходили нападения на русские власти и верных императорской короне людей. Таким образом, польское дворянство заплатило еще 800 тыс. рублей. Имущество активных участников движения секвестрировалось, к концу июня 1863 г. было секвестровано 369 имений, по материальной базе мятежа был нанесен мощный удар. Сборы с дворянства, пусть и мятежного, встретили нарекания в столице, но все же неуклонно проводились.

Из числа местных крестьян формировались «сельские вооруженные караулы», в них активно участвовали крестьяне белорусских и пассивно - литовских губерний. В них должны были участвовать 1/3 всех способных к службе в каждом селении. Огнестрельное оружие получали только десятники и сотники, остальные вооружались пиками, косами и топорами, а вне зоны активных действий - только палками и дубинами. Караулы должны были обеспечивать заставы на дорогах, прочёсывание лесов, поимку одиночных мятежников, извещение войск о скопищах и т.п. Они подчинялись полиции, в случае смерти или ранения на службе семья получала компенсацию в виде зачетной рекрутской квитанции. Караулы получали часть добычи из трофеев. Стражник получал жалованье 10 коп. в день, не считая хлебного довольствия. Хлебное довольствие доходило до 3 фунтов в день. Финансирование сельских караулов осуществлялось за счет контрибуций с дворянства. Численность в среднем по уездам колебалась от 1 до 2 тыс. человек.

Они получали право задерживать подозрительную шляхту, управляющих, арендаторов и т.п., и передавать их властям для дальнейшей проверки. Участники караулов получали по 3 рубля за каждого безоружного мятежника, по 5 рублей – за каждого вооруженного и за захваченное оружие – от 50 коп. до 3 руб. в зависимости от вида трофея. Реакция крестьян на введение сельских караулов была весьма позитивной. Старообрядцы Динабургского и Режицкого уезда вызвались в 2 недели сформировать конную сотню ополчения. Генерал-губернатор одобрил их намерение. «Смело и без боязни, - обращался он к сельским стражникам, - станьте лицом к лицу против бунтовщиков, которых страх наказания гонит в леса, а грабеж и разбой вызывают оттуда на ваши селения». Формирование стражи, докладывал Муравьев, «исполнено с усердием и неподдельною преданностью Вашему Императорскому Величеству». Сельские караулы организовывались не только в Виленском генерал-губернаторстве, но и в Царстве Польском.

Появление эффективно действующей сельской стражи способствовало решению еще одной проблемы – увеличению безопасности коммуникаций. Стража активно помогала армии и полиции. 3 (15) июня 1863 г. в ответ на заявление Польского революционного комитета о прекращении движения по Петербургско-Варшавской железной дороге генерал-губернатор издал циркуляр о рубке леса вдоль дорог и усилении караулов. От Динабурга поезда, следовавшие до Варшавы, сопровождала команда из 50 солдат при унтер-офицере. Обычно они ехали в специально отведенном последнем вагоне, а на остановках выставляли цепь. Одновременно под охраной сельской стражи рабочие команды начали высекать лес вдоль железнодорожного полотна – на 150, и у станций – на 300 саженей. К середине июля работы были завершены уже на 167 верстах вдоль линии Динабург – станция Подброзье, и активно велись на 111 верстах до Вильно.

Муравьев придавал огромное значение православию и русскому крестьянству. «Я говорю – русской народности и Православия, - отмечал он, - потому, что все дело наиболее заключается в сельском населении, которое в душе русское, но было загнано и забито. Паны называли его быдлом». При новом генерал-губернаторе положение стало меняться. 8 костелов и 2 монастыря, бывших ранее православными, были возвращены церкви. В 1864 г. было закрыто еще 30 католических монастырей и большое число самовольно открытых среди православного большинства филиальных костелов и приходов. Параллельно началось строительство и восстановление православных храмов. Только в Витебской и Могилевской губерниях было открыто 560 народных школ. Для строительства этих школ Муравьев испросил у Зеленого согласие на безденежный забор дерева из казенных лесов и запасов. Министр государственных имуществ, естественно, согласился.

Преподавание в народных школах Виленской, Гродненской, Минской, Могилёвской и Витебской губерний велось только на русском, Закон Божий преподавали только православные священники. В том случае, если помещик пытался помешать этому – он облагался штрафом от 200 до 600 рублей, а поддавшийся давлению учитель – до 100 рублей. Польские библиотеки закрывались, учебники по истории Польши и костела запрещены к ввозу в генерал-губернаторство. Ранее обучение велось только на польском. «Главною ополячивающею силою было здесь, как и всюду в Белоруссии, – писал корреспондент «Русского инвалида», - польское воспитание (курсив автора – А.О.). Для того, чтобы уничтожить горькие плоды такого неестественного порядка вещей, надо, чтобы воспитание было народное, русское; чтобы ни слова польского не было допущено в наши училища. Чтобы не принуждали русских, на нашей земле, изменники чиновные говорить и знать (курсив авт. – А.О.) по польски…» Началась активная деполонизация всей общественной жизни края. Даже за разговор на польском в присутственном месте вводились высокие штрафы. К началу 1865 г. все учителя школ были русскими.

Изменения в отношении к образованию, хоть и не такие масштабные, начались и в Царстве Польском, где все, включая русских, обязаны были учиться только на польском языке и в польских учебных заведениях. Безразличие отечественного чиновничества к образованию, его неспособность, за малейшими исключениями, узреть в школе основу государства и его будущего, потрясает. Берг, как и Муравьев, принадлежал к счастливым для России исключениям. В ноябре 1863 г. с его разрешения было принято решение открыть в Варшаве бесплатную русскую школу для детей обоего пола. Было опубликовано обращение с призывом помочь школе материально – на начало ноября было собрано 1600 руб. сер. К этому времени было уже 50 детей, родители которых хотели обспесечить им образование на родном языке.

7 (19) декабря школа была открыта на частные (!) пожертвования. К этому времени кандидатами на обучение было уже 154 ребенка – 99 мальчиков и 55 девочек. В подготовительном классе было 78 детей, 40 из которых не знало даже русской азбуки! 9 (21) ноября были проведены экзамены и еще через 2 дня начались занятия. Начало было очень сложным – русской школе не хватало учебников, средств, помещений. Не удивительно, что последовала весьма острая негативная реакция на открытие русской школы в Варшаве среди польской эмигрантской печати – в появлении этого частного учебного заведения видели чуть ли не зловещий план «омаскаливания поляков», «уничтожение польской национальности» и тому подобный бред. Для сравнения отметим, что общее число учащихся по ведомству народного просвещения на 1856 год в Царстве Польском составляло 71.755.

Реформа 1861 г. была скорректирована с большим учетом интересов крестьян. Завершение выкупной операции проводилось с учетом переплат, сделанных ранее крестьянами. Крестьянское землевладение было увеличено за счет возвращения земель, отнятых помещиками в 1846-1861 гг., и за счет наделения землей обезземеленных крестьян. Прежде всего, все безземельные крестьяне получили по 3 десятины, затем началось возвращение крестьянам земель по состоянию на 1846 год (в 1845-1847 гг. в Северо-Западном крае была проведена реформа инвентарей – описаны повинности и владения крестьян и помещиков). В Виленской губернии «новые прирезки» составили около 2,5% размера крестьянского надела, в Ковенской - не более 3,5%, в Гродненской - 5,4%, в Могилевской - примерно 7,8%.

В Вильно к Муравьеву с просьбой о защите стали присылать депутации даже крестьяне из Царства Польского. Это были 25 уполномоченных от общества Зыпле Августовской губернии. Польские крестьяне заверяли в своей верности и просили о защите от мятежников. Первоначально генерал-губернатором были приняты меры по соседним уездам губернии. Зная о негативном отношении своего брата к Муравьеву, император предупредил Константина в личном письме от 12 (24) августа: «Я их одобряю и требую, чтобы до личного объяснения не было с твоей стороны тому препятствуемо». В сентябре Августовская губерния была передана в административное подчинение Муравьеву. Покрытая плотными лесами, в которых хозяйничали банды, практически лишенная гарнизонов, она представляла собой один из очагов активного движения повстанцев. Сюда был направлен доблестный генерал-лейтенант Я.П. Бакланов. Он получил экстраординарные полномочия, но с необходимостью постоянного доклада Муравьеву.

Генерал-губернатор, понимая, что часто селянин вынужден был снабжать мятежников под угрозой смерти, приказал Бакланову быть снисходительным к ранее сделанным ошибкам, но впредь не жалеть такого рода проступки. Бакланову были даны Преображенский, Семеновский, Измайловский, драгунский и донской казачий полки. 18 (30) сентября они выступили в губернию. Эти войска быстро привели ее к спокойствию. Бакланов лично проверил тюрьмы и не сомневался брать на себя ответственность и освобождать тех, кто попал туда случайно, без доказательств вины. Доказанное преступление не давало надежды на прощение. Повсюду наблюдалась одна и та же картина. Имущество активных участников мятежа – ксендзов, помещиков и шляхты конфисковалось и затем подлежало продаже на аукционах, полученные деньги шли в пользу пострадавших от мятежа, хлеб поступал на довольствие войск. Эти меры очень быстро сказались на поведении помещиков. Они начали бояться представителей императорского правительства, а не Народного Жонда. Помощь повстанцам резко сократилась.

26 августа (7 сентября) добровольно явившимся было обещано прощение. На это раз амнистия не была полной. «Но при этом прошу иметь в виду, - предупреждал Муравьев, - что те, которые учинили какое-либо особое преступление, не могут подлежать прощению; действия их должны быть рассмотрены порядком, в законе указанном». Эта мера в первую очередь касалась те, кто был уведен в лес насильно, помимо своего желания и не был связан с убийствами. Прежде всего это были крестьяне. Возвращающиеся после проверки приносили очистительную присягу в присутствии губернатора, а потом возвращались домой. Эта церемония происходила почти ежедневно. Так, например, 26 сентября (8 октября) в костеле Святого Иоанна в Вильно присягнуло 8 человек: 2 помещика, 4 шляхтича и 2 крестьянина. В течение нескольких месяцев более 3 тысяч человек покинули банды и водворены на места жительства под ручательство обществ. Все преступники ссылались в Сибирь. Мятежники повесили до 500 крестьян и нескольких священников – теперь наступило время расплаты.

Положение крестьянской семьи, лишившейся кормильца, было трагичным. «Русский инвалид» начал сбор средств на нужды этих людей. На 10 (22) июня 1863 г. было собрано 2.386 руб. 36 коп., через неделю эту сумма вросла до 2.617 руб. 21 коп., а 2 (14) сентября – уже 4.452 руб. 75 коп. Но основную тяжесть бремени финансового милосердия пала на плечи убийц. Мятежникам и их сторонникам пришлось платить за совершенные преступления и в прямом смысле этого слова. Средства для компенсации семьям убитых крестьян взимались с польского дворянства. Если на месте происшествия околичная шляхта уличалась в содействии в насилии над крестьянами – то на всех накладывалась контрибуция от 10 до 25 рублей серебром со двора в пользу семейств, пострадавших от шайки.

К таким же мерам прибегали русские власти и на территории Царства Польского – в Седлицкой губернии за любые насилия мятежников в отношении крестьян, за изъятие у них продовольствия и фуража, в случае отсутствия сопротивления со стороны помещиков и шляхты, платили именно они. На эти же сословия были возложены штрафы за предоставление квартир повстанцам, за насильственный увод людей в лес и т.п., причем платила округа на расстоянии 10 верст от места происшествия. В результате Муравьеву и Бергу удалось достаточно быстро добиться перелома в настроениях колеблющегося польского крестьянства, и наградить литовских и белорусских крестьян за их лояльность. После этого восстание было обречено и быстро пошло на убыль.

Безусловно, свою роль сыграла и концентрация силы. Летом 1863 г. в Царстве было сконцентрировано 14 пехотных и 5 кавалерийских дивизий – 163 тыс. штыков и сабель. Тем не менее, буквально на излете движения мятежники успели достичь своего первого серьезного успеха. 26 июля (7 августа) в Жиржинском лесу приблизительно на полпути между Ивангородом и Люблином они внезапной атакой из засады разбили русский отряд, конвоировавший денежный транспорт. 2 роты саперов и Ивангородского крепостного батальона были внезапно атакованы вдесятеро сильнейшим неприятелем. Будучи захваченными врасплох атакой из засады, роты сражались 3 часа в окружении, и, израсходовав боезапас, вынуждены были пробиваться штыками. Было убито 2 офицера и 82 солдата, ранено 6 офицеров и 149 солдат. В Ивангород вернулось 267, в Люблин - 50 чел. В результате противник захватил 2 орудия и до 125 тыс. рублей. Нет нужды говорить, насколько воодушевил этот успех мятежников. Объем трофеев мгновенно вырос аж до 3 млн. руб. Впрочем, на преследование банд были брошены усиленные пехотой отряды гвардейской кавалерии и казаков. Трофейные орудия были заклепаны, и противник вынужден был закопать их. 12 (24) августа повстанцы были разгромлены в Фейславицком лесу. Их 4-тысячный отряд, сражавший в Жиржино, потерял до 1 тыс. убитыми и ранеными и 680 пленных. Остатки банд бежали через австрийскую границу в Галицию.

Эта неудача ускорила завершение давно назревших перемен в администрации Царства Польского. Еще 4 (16) июля Варшаву покинул Велепольский. Он отправился в длительный зарубежный отпуск. 27 августа (8 сентября) Царство Польское покинул Константин Николаевич. Он отправился в Крым через Европу. По случаю отъезда Великого Князя исправление должности Наместника и Главнокомандующего войсками, в Царстве Польском расположенными во время его отсутствия перешли к Бергу. Фактически смена власти в Варшаве была оформлена. Оставалось поставить точку. 19 (31) октября Константин Николаевич получил Высочайший рескрипт - император удовлетворил его просьбу об отставке. «Не взирая на все усилия Ваши, - говорилось в нем, - учреждения, дарованные Мною Царству Польскому, доселе не работают согласно их значению, встречая постоянные препятствия не в доброй воле и стараниях правительства, а в самой стране, находящейся под гнетом крамолы и пагубным влиянием иноземных возмутителей». 6 (18) ноября Берг собрал высший командный состав округа и чиновников для ознакомления с последним приказом Великого Князя от 24 октября (5 ноября) – Константин Николаевич прощался с войсками и благодарил их за службу.

Последним всплеском активности стала попытка вернуть террор на улицы польских городов и, в первую очередь - Варшавы. Покушения и убийства в городе следовали одно за другим. В ответ Берг ужесточил режим управления. В случае агрессии против войск, напр., бросания камней и т.п. было разрешено применять оружие. Город был разбит на специальные районы с круглосуточным патрулированием, была усилена полиция, кроме того, в Варшаву было введено около 30 тыс. солдат. Районы делились на мелкие участки во главе с офицером. В каждом участке было по 8-10 домов, офицер должен был знать всех живущих и их занятия. Над горожанами устанавливался довольно эффективный контроль. С этого момента судьба «сражения за Варшаву» была решена. Желая переломить ситуацию, 7 (19) сентября 1863 г. подпольщики организовали покушение на жизнь Берга.

Оно готовилось задолго, и из подготовки не делали секрета – по городу ходили слухи о скором убийстве Наместника и «резне москалей», которая должна была последовать за ним. Берг с утра выслушал обычные доклады, затем съездил в предместье Воля, которое штурмовал в 1831 г., посетил раненых в госпитале и возвращался по улице Новый Свет. Он ехал в коляске с конвоем из 10 казаков, из четвертого этажа дома Замойского в его коляску был сделан выстрел рубленым свинцом. Затем на мостовую было брошено пять фосфорных бомб. Осколки пробили открытую коляску в 17 местах, картечь пробила воротник шинели генерала. Каким-то чудом в конвое обошлось без убитых – был контужен его адъютант В.В. фон Валь, ранен 1 казак и 6 лошадей. К сожалению, осколками был тяжело ранен в живот и в ногу мальчик – продавец газет, вскоре он скончался от ран.

Во время покушения граф остался совершенно спокоен. «Пришлось это как раз вовремя. – Заметил он. - Дом Замойского поместителен, а мы стеснены квартирами. Таким образом, конфискация окажется для нас весьма ценна». Берг приказал очистить дом – самое большое здание в городе на тот момент и арестовать всех мужчин (таковых оказалось 150). Женщин и детей аресты не касались. Впрочем, их было немного, что еще раз подтвердило мнение о том, что к покушению хорошо подготовились. Как выяснилось – многие были в курсе, что в этом районе готовится террористический акт. Вошедшие в дом солдаты 1-го батальона л.-гв. Литовского полка были настроены весьма решительно и жестко – в первые минуты арестов в окна полетела мебель и картины. Солдат вскоре остановили. К сожалению, когда вещи жильцов выбрасывались на улицу, этой судьбы не избежал и рояль, на котором в свое время играл Шопен, когда был гостем Замойских. В результате обысков было обнаружено большое количество оружия – кинжалы, револьверы, ружья, патроны, порох, около 4 тыс. гильз, революционная литература, а также документы мятежников. Сын хозяина дома – граф Станислав Замойский пытался бежать, но был схвачен, имея в кармане значительную сумму денег – 105 471 руб. 53,5 коп., и 100 золотых монет заграничной чеканки. Дом был передан войскам – в нем разместился 3-й батальон л.-гв. Литовского полка.

Берг систематически конфисковывал здания, в которых совершались убийства, объявлял домовладельцев ответственными за антиправительственные акции или покушения, совершаемые под прикрытием стен их владений, привлекал свидетелей нападений, не пытавшихся остановить их, как соучастников. 23 сентября (5 октября) в гостинице «Европейская» было совершено убийство русского агента – она также была немедленно передана в Военное ведомство, для размещения офицеров и чиновников. Действия Берга вызвали всплеск критики в польской и французской печати, но его авторитет среди русских военных значительно вырос. Впрочем, не только среди них. Всем стало понятно, что «времена шуток прошли». Все это изменило и положение в столице Царства.

Изменилось и отношение к восстанию собственно в России. У той части российского общества, которое порицало поляков, был заметен подъем патриотических настроений. Князь А.К. Имеретинский вспоминал: «Два имени было у всех на языке: Муравьев и Катков». Сторонники революции и радикалы оказались в изоляции. Выступивший в защиту восставших поляков А.И. Герцен, который с 1856 г. был одним из безусловных властителей умов русской либеральной общественности, был ею отвергнут. Его журнал «Колокол», издававшийся в Лондоне, еще в 1862 г. расходился в России в количестве от 2,5 до 3 тыс. экземпляров. С 1863 г. тираж «Колокола» упал до 500 экземпляров, и, хотя он продолжал издаваться еще 5 лет, но тираж его так ни разу и не превысил этой цифры.

«Боже мой! – Писал В.П. Боткин. – Каким заблуждением было думать о какой бы то ни было автономии в Польше! Только недостаток политического смысла и бессмысленное либеральничанье могли породить в иных русских людях их бессмысленные симпатии к полякам – этим коренным, вечным врагам России и русского народа». Д.А. Милютин вспоминал: «Вооруженный мятеж Поляков и дипломатическое вмешательство Европы, столь прискорбные сами по себе, имели однако же и свою полезную сторону для России. Они произвели благоприятный перелом в настроении умов в среде наших образованных слоев; открыли глаза той части нашей интеллигенции, которая в течение двух предшествующих лет легкомысленно поддавалась в сети Польской интриги». Даже иностранцы были поражены силой патриотического единомыслия русских. Английский посол лорд Ф. Нэпир писал графу Дж. Росселю: «В случае вмешательства или угроз со стороны иностранных держав воодушевление будет чрезвычайно сильное. Все национальные и религиозные страсти Русского народа затронуты Польским Вопросом. Рекруты спешат стать в ряды войска с небывалым рвением, твердо уверенные в неизбежности войны за веру».

В условиях, когда вполне возможным казалось столкновение с Францией и Англией Россия нашла союзника за океаном в лице США. Еще в ходе Крымской войны значительная часть американской прессы заняла демонстративно русофильские позиции – Николая I называли защитником христианства, неприязнь к Англии и Франции была также открытой и иногда доходила до открытых столкновений на улицах американских городов. Петербург, в отличие от своих потенциальных противников, оказал дипломатическую помощь Северу в борьбе против Юга в гражданской войне 1861-1865 гг. Лондон и Париж в мае 1861 г., т.е. практически сразу же после ее начала, признали Юг воюющей стороной, т.е. de facto признали правительство Конфедерации. Одной из задач признания, по свидетельству дипломатов этих стран, было обеспечение своей торговле «выгод нейтралитета». «Французский посол (в Вашингтоне – О.А.), кроме того, отмечает, - докладывал Горчакову 2 (14) апреля русский посланник в США барон Э.А. Стекль, - что Соединенные Штаты всегда признавали фактические правительства, не очень беспокоясь на счет того, получили ли они свою независимость в результате революции или иным путем и что, следовательно, они не будут иметь права высказать неодобрение, если европейские державы будут следовать той же политике по отношению к ним».

16 (28) июня 1861 г. последовала депеша Горчакова, в которой говорилось о желании России видеть США едиными и, по возможности, избежавшими гражданской войны. «Этот союз, - отмечал русский министр, - в наших глазах является не только существенным элементом мирового политического равновесия, но он кроме того представляет нацию, к которой наш Государь и вся Россия питают самый дружественный интерес, так как две страны, расположенные на концах двух миров, в предшествующий период их развития были как бы призваны к естественной солидарности интересов и симпатий, чему они давали взаимные доказательства. Я не хочу затрагивать ни одного из вопросов, которые ведут к разделению конфедеративные штаты. Не наше дело высказываться по поводу этого спора. Вышеизложенные соображения имеют своей целью засвидетельствовать живую заботливость Государя перед лицом опасностей, угрожающих Американскому союзу, и искренние пожелания, выражаемые Его Величеством в целях поддержания этого великого здания, с таким трудом построенного и обладавшего, казалось, столь богатым будущим».

24 февраля (8 марта) 1862 г. Горчаков сформулировал свой подход к проблеме гораздо более ясным и энергичным образом: «Для нас нет ни Севера, ни Юга, а есть федеральный Союз, на расстройство которого мы смотрим с сожалением, разрушение которого мы наблюдали бы с прискорбием. Мы проповедуем умеренность и примирение, но мы признаем в Соединенных Штатах только то правительство, которое находится в Вашингтоне». Эта поддержка в очередной раз пришла в весьма сложное для федератов время. Воспользовавшись ослаблением США, Наполеон III организовал совместное вмешательство Франции, Великобритании и Испании в гражданскую войну в Мексике. Крупные биржевые спекулянты, поддержанные герцогом де Морни, требовали от правительства Мексики признания весьма сомнительных долговых обязательств, сделанных руководителем лагеря, проигравшего в гражданской войне. 31 октября 1861 г. Лондон, Париж и Мадрид договорились добиваться компенсации потерь, понесенных их подданными в ходе внутреннего мексиканского конфликта. Результатом стала высадка союзных десантов в Мексике в январе 1862 г.

Еще в 1823 г. президентом США Дж. Монро была провозглашена доктрина разделения мира на «американскую» и «европейскую» системы, исключавшей возможность импорта последней в Западное полушарие. С середины XIX века она стала одной из основ внешней политики США, стремившихся к доминированию на американских континентах. Во время гражданской войны Вашингтон не мог отстаивать этот принцип. Мексиканская авантюра, в которой в конце концов осталась действовать одна лишь Вторая империя, была тесно связана не только с финансовыми махинациями ближайшего окружения Наполеона III, но и с его собственными политическими расчетами. Вслед за первыми военными неудачами французского 6-тысячного экспедиционного корпуса в Мексике, император Франции летом 1862 г. перешел к широкомасштабной интервенции - за океан была отправлена 40-тысячная армия. В мае 1863 г. она сумела овладеть Мехико. Война в Мексике не усилила Францию новым союзником, а лишь ослабила ее - как в военном отношении (в 1866 г. экспедиционный корпус пришлось отозвать), так и во внешнеполитическом, резко ухудшив отношения Парижа и Вашингтона.

8 ноября 1861 г. военный корабль северян «Сан-Джасинто» под угрозой оружия остановил в открытом море британский пароход «Трент», на котором в Европу следовали послы южан, которые были арестованы и силой уведены с «Трента». В Англии этот инцидент вызвал бурю возмущения. Правительство Пальмерстона потребовало извинений и демонстративно начало подготовку к войне. Президент А. Линкольн вышел из кризиса, освободив арестованных, но англо-американские отношения остались натянутыми. За этим случаем последовали другие, в связи с объявленной Вашингтоном морской блокадой побережья Конфедерации корабли северян захватывали нарушителей, среди которых было немало англичан. Крейсера и каперы южан, часть из которых была построена в Англии по заказу Конфедерации, нанесли существенный ущерб североамериканскому торговому флоту, захватив 261 судно. Самым известным из таких судов была «Алабама», активно действовавшая с августа 1862 по июнь 1863 г. В результате судовладельцы и купцы предпочитали переводить свои суда и грузы под британскую юрисдикцию. В 1861 г. из-под американского флага под британский ушло 126 судов и 71. 673 тонн грузов, в 1862 г. - 135 судов и 74.578 тонн грузов, в 1863 г. - 348 судов и 252.579 тонн грузов. Только в 1864 г. эти потери американцев стали идти на убыль - 106 судов и 92.052 тонн грузов.

На этом фоне в Петербурге было принято решение отправить русские эскадры к побережью США. 13 сентября 1863 г. в Нью-Йорк прибыли 2 фрегата под командованием контр-адмирала С.С. Лесовского. До конца месяца русская эскадра здесь была усилена еще 2 корветами и клипером. 1 октября 1863 г. 4 русских корвета и 1 клипер под командованием контр-адмирала А.А. Попова пришли в Сан-Франциско. С этих позиций, опираясь на поддержку Америки, русские корабли могли угрожать морским коммуникациям Англии в Тихом океане и Атлантике. Адмиралы еще июле 1863 г. получили инструкции от Морского министерства, предписывавшие начало действий против купеческого флота противника в случае начала военных действий. Военное значение этих возможных операций не стоит преувеличивать, речь шла только об угрозе торговым перевозкам, но и она воспринималась достаточно серьезно. Приход русской эскадры во время гражданской войны имел и другое значение. Россия была единственной Великой Державой, продемонстрировавшей свое сочувствие Вашингтону в тяжелое для федерального правительства время, и этот шаг был с воодушевлением воспринят в обеих странах.

В Сан-Франциско русские суда ждал очень радушный прием. Атлантическое побережье не отставало в любезности. Часть эскадры поднялась по Потомаку до Вашингтона. Бывший секретарь американского посольства в России прочитал в Нью-Йорке публичную лекцию «Россия и русские», в которой «…выразился, что Польша не сочувствия и симпатии заслуживает, а только сожаления, как предмет политических интриг». Впрочем, иногда это воодушевление в Америке казалось излишним русскому внешнеполитическому ведомству. Многочисленные приемы и речи на них, в которых хозяева заявляли, что «Россия посылает эскадру в Нью-Йорк для того, чтобы по данному сигналу смести английскую и французскую торговлю с поверхности морей» не входили в планы Петербурга. Там не хотели торопиться с излишним обострением и без того сложных отношений с Лондоном.

10 (22) октября 1863 г. Горчаков инструктировал русского посланника в Вашингтоне: «Мы весьма тронуты приемом, оказанным нашей небольшой эскадре. Концентрация судов имела своей главной целью охранение безопасности в то время, когда, как нам казалось, нам угрожала война. Мне не нужды заявлять, что такая возможность никогда не соответствовала нашим желаниям. Сегодня шансы на войну кажутся нам еще менее вероятными. Мы хотели бы быть уверены, что наши храбрые моряки, сердечно отвечая на оказываемый им прием, воздержатся от того, чтобы придавать своим речам характер, угрожающий какой бы то ни было державе, и чтобы тем самым давать повод к предположениям, не входящим в наши намерения и не соответствующим нынешней политике. Такая осторожность тем более необходима, что наши моряки находятся в стране, где страсти чересчур возбуждены и нравы весьма экспансивны».

Что касается антирусской коалиции, то она не состоялась ни в 1863, ни в 1864 году. Ни Франция, ни Австрия, ни Великобритания не готовы были заходить в своей поддержке Польши за пределы дипломатических демаршей. Каждая из этих стран имела значительные проблемы в собственной внутренней политике - выборы 1863 г. усилили оппозицию Наполеону III, Франц-Иосиф был обеспокоен ростом недовольства в Венгрии, в Англии вновь обострились дебаты по вопросу об избирательной реформе. Последним, на что оказались способны Париж, Лондон и Вена – это направить России ноты соответственно от 3, 11 и 12 августа 1863 г. Французская нота завершалась следующими словами: «Франция, Австрия и Англия указывала на необходимость положить конец, печальному и угрожающему спокойствию Европы, положению дел, они предложили, сверх того, способы по их мнению, наилучшие, и собственное содействие, для достижения предполагаемой цели. Если Россия не сделает всего, зависящего от нее, для приведения в исполнение умеренных и миролюбивых намерений трех держав, если она не вступить на путь, указанный ей дружественными советами, то на нее должна пасть ответственность за те важные последствия, которые могут возникнуть от продолжения польских смут». Также завершались и ноты Англии и Австрии.

Эта угроза никого не испугала. «Давно пора положить конец этой бесплодной полемике», - заметил император Александр II 4 (16) августа 1863 г. В ответной ноте 26 августа (7 сентября) Горчаков отказался продолжать переговоры по польским делам, ссылаясь на то, что они могут только ухудшить отношения между Францией, Австрией, Великобританией и Россией. «Что касается той ответственности, - заключал он, - которую она может принять на себя в своих международных отношениях, то эти последние определяются международным правом. Лишь нарушение основных начал этого права может навлечь ответственность. Наш августейший Государь всегда уважал и соблюдал эти начала по отношению к другим государствам. Его Величество имеет поэтому право ожидать и требовать того же уважения и с их стороны».