Царство Польское в политике Империи в 1863-1864 гг. (3) / О.Р.Айрапетов

Издательский дом "Регнум" готовит к изданию специальный выпуск исторического альманаха "Русский Сборник", посвящённый польскому восстанию 1863 года. Ниже в сокращённом виде публикуется статья Олега Рудольфовича Айрапетова об этом событии, которая полностью увидит свет в книге.

Часть 1: http://ostkraft.ru/ru/articles/179

Часть 2: http://ostkraft.ru/ru/articles/180

Часть 3: http://ostkraft.ru/ru/articles/181

Часть 4: http://ostkraft.ru/ru/articles/182

Часть 5: http://ostkraft.ru/ru/articles/183

Часть 6: http://ostkraft.ru/ru/articles/184

С первых же дней восстания польский элемент Западного края попытался поддержать своих соплеменников. Литовский провинциальный комитет обратился к жителям Литвы и Белоруссии со следующим воззванием: «Братья! Королевство восстало. Наши везде бьют москалей. Кровь, которая льется за Неманом, призывает нас к оружию. Ведь и для нас приближается час борьбы с захватчиками за наши священные права, за нашу свободу! Выступим же вместе и дружно, а Бог нам поможет! Боже, спаси Польшу!» Воззвание пользовалось успехом только среди католического духовенства и польских помещиков. Эмиссары восстания в Литве и Белоруссии сразу же получили прозвище «варшавяков».

14 (26) января 1863 г. Виленскому генерал-губернатору В.И. Назимову были даны права командира отдельного корпуса, таким образом, он получил возможность передавать дела взятых с оружием в руках мятежников в военный суд, дела зачинщиков и эмиссаров заграничных центров передавались в военно-полевые суды. На следующий день на военное положение были переведены пограничные уезды западных губерний, граничивших с территорией Царства Польского. В самом Царстве приказом №11 от 13 (25) января для мятежников, взятых на месте преступления с оружием в руках, вводился сокращенный военно-полевой суд. Это не означало расправы на месте. Право окончательно утверждать и приводить в исполнение смертные приговоры получали военные начальник отделов: Варшавского, Люблинского, Радомского, Калишского, Плоцкого и Августовского.

28 января (9 февраля) вышел приказ о направлении в Северо-Западный край 2-й гвардейской пехотной дивизии. Через три дня ее полки выступили в поход. 2 (14) февраля они прибыли в Вильно, где некоторые со страхом, а некоторые с надеждой ожидали прихода повстанцев. В городе ходили слухи о том, что их отряды уже нацелены на него. Настроение умов было «более чем напряженное». В Вильно стоял л.-гв. Финляндский полк, 4-й л.-гв. Императорской фамилии стрелковый батальон, гвардейский казачий полк. Командир финляндцев отдал приказ не обижать обывателей, но не давать в обиду свой мундир. Всем, включая писарей и музыкантов, было приказано носить на улице тесаки. В Гродно стояли семеновцы и гвардейские уланы. Оскорблять военных стало небезопасно. Прежние забияки присмирели. Дневное и ночное патрулирование гвардии и усиленные караулы и конные разъезды быстро успокоили и сторонников, и противников русской власти.

Мятежники попытались привлечь к себе жителей Западного края. «Временное Правительство Литвы и Белоруссии» издало 20 января (1 февраля) 1863 г. манифест, который имел следующие положения: а) все крестьяне «любой веры» объявлялись свободными, «как потомственная шляхта»; б) «Польское правительство передает помещичьим и государственным крестьянам навечно без выкупа и платежей землю, которой они до сих пор владели, а все законы русского правительства отменяет, ибо эта земля польская, а не русская (подч. мной – А.О.)»; в) крестьяне, которые будут участвовать в защите этой самой «польской земли», получат «не менее 3 моргов» земли (т.е. всего 1,5 десятины – А.О.), ставшие таким образом хозяевами земли должны защищать ее от русских; г) если кто-либо не подчинится манифесту, будь это «пан, крестьянин, чиновник» или еще кто-нибудь, «он будет за то предан военному суду».

Следует отметить, что в нечерноземной полосе, в которой находилась и Белоруссия, и Литва, крестьянский надел по реформе 1861 г. колебался в пределах от 3,75 до 8 десятин. Даже советский автор, пытавшийся доказать, что польское движение не было ни шовинистическим, ни дворянским, назвал это предложение «жалким посулом». С ноября 1857 г., т.е. после знаменитого рескрипта Назимову, дворянство Северо-Западного края, заявившее о желании улучшить быт крестьян, приступило к массовому изъятию у него земли. Обезземеливание крестьян шло как путем сокращения наделов, так и полной их ликвидации. В среднем, например, по Гродненской губернии крестьянский надел сократился от 14,8% (Белостокский уезд) до 26,5% (Кобринский уезд). К 1861 г. формально эти изъятые земли считались уже безусловно помещичьими. При наделении крестьян землей в ходе реформы крестьянам в качестве удобной земли навязывались пески и болота.

Если учесть, что большинство чиновников и мировых посредников также было поляками, не удивительно, что сама реформа шла с трудом. До конца 1862 г. в Виленской губернии было подписано всего 9,67% уставных грамот, в Ковенской – 6,04%, в Гродненской – 3,81% и Минской – 0,16%. Земельный вопрос и противоречия между помещиками и крестьянами, и, следовательно, между поляками с одной стороны и белорусами и литовцами – с другой, были весьма острыми. В этой ситуации господа революционеры могли бы пообещать крестьянам и побольше, но, очевидно, не решились затронуть даже посулом интересы польского по преимуществу дворянства Западного края.

Фобии и мании не замедлили сказаться на особенностях поведения повстанцев. В частности, предлагая землю крестьянам, они обещали помещикам позже решить проблемы компенсации за нее. Очевидно, желающих получить «польскую землю» в Белоруссии было не столь уж много, и в мае 1863 г. в обращении к белорусам – «сынам Польской Родины» - земельное награждение выросло уже аж до 5 моргов! Разумеется, что сохранилось и следующее, весьма типичное положение: «Всем, кто пойдет в польские войска, навеки дается дворянство». Насколько привлекательным было это обещание можно судить хотя бы по тому, что на территории Виленского Военного округа рекрутский набор не был сорван. Только лишь в Трокском уезде была попытка отбить рекрутов, но на следующий день они сами явились в уездное присутствие.

Надо отдать повстанцам должное – они не ограничивались посулами и не церемонились в выборе средств и их документы буквально пестрели угрозами и призывами к революционному террору. Будем объективны – были и проявления великодушия. В приказе «Польского правительства над всем краем литовским и белорусским», обращенном 11 июня 1863 г. местным народам обещалось прощение за то, что они существуют: «…справедливое польское правительство, принимая во внимание, что москали не учили ни читать, ни писать; 2) что вы сегодня глупые как овцы; 3) что над вами нет еще милосердия Божьего, потому вы отступились от Его истинной веры». Тех же, кто будет упорствовать и сопротивляться свободе приказ призывал «без лишних слов вести на виселицу!» Одной из проблем любого восстания было снабжение – поляки изымали подводы и продовольствие, то же самое делали и войска, однако, в отличие от повстанцев, они платили за изъятое, что не замедлило сказаться на настроениях не только крестьян, но и помещиков.

Что касается образования, то стоит отметить, что когда полякам удалось частично реализовать свои взгляды на «польскую землю», они достаточно убедительно проявили свое отношение к образованию «овец». В 1922-1923 учебном году в захваченной Польшей Западной Белоруссии существовали 32 белорусские начальные школы, в 1938-1939 учебном году при белорусском населении примерно в 2 млн. чел. – только 5. В реалиях 1863 года, разумеется, не была забыта и церковь. В издаваемой повстанцами «Мужицкой правде», письмах «Ясько-гаспадара из-под Вильно», направленных «да мужиков земли польскай», содержались призывы к расправе над «чиновниками, попами и москалями». Разумеется, «униатские ксендзы» не вызывали такого неприятия у «Ясько», и он настоятельно советовал ходить к ним на исповедь.

Всем тем, кому все это не понравится, «гаспадар» в весьма энергичных и доходчивых выражениях, открыто, «по мужицки» обещал расправу: «…по новому польскому манифесту таких вешают, как подлых собак, селения их опустели, дымом пошли их избы, пропало ни за грош добро». К этому стоит добавить, что «Ясько» оказался к тому же весьма политически грамотным и не забыл про заграницу, которая, как известно, должна была помочь: «А французы нас только ждут, но кому же они помогать станут, если у нас будет тихо». На Францию простой труженик из-под Вильны возлагал особые надежды. Накануне рекрутского набора он объяснял крестьянам, что рекрутов и высокие подати «Москалю» запретили брать французы, после того, как побили русских под Севастополем. За время, прошедшее после 1856 года, народ поумнел, чего «Москаль» допустить не мог и потому снова взялся за наборы.

7 выпусков «правды» и письма «Ясько» составлялись польскими авторами – К.Калиновским, В.Врублевским и Ф.Рожанским, что многое объясняет. Не исключением была и «Гуторка старого деда», печатавшаяся в Познани и Париже. В ней рассказывалось о прекрасной жизни в Речи Посполитой до ее разделов, о том, как французы под Севастополем заступились за поляков и принудили русских объявить угнетенным всякие вольности, о том, что только поляки дадут свободу белорусам и тому подобная демагогия. Демагогией было и обращение к «мужикам земли польской» на белорусском языке. Академик Е.Ф. Карский дал этому приему следующую оценку: «В начале шестидесятых годов, а может быть и раньше белорусское наречие служило орудием и другого рода литературы, имевшей целью возбуждение простого народа против православной церкви и русских. Как показали затем печальные события, эти брошюры-прокламации не оказали своего действия на белорусов, даже католиков. Происхождения они, несомненно, польского и католического: на это указывает их письмо, тенденция и некоторые другие обстоятельства».

Подтверждением последней мысли может служить и манифест литовского отдела повстанческого правительства «к духовенству греческого исповедания», датированный 18 апреля 1863 г., Вильно. Он также содержал явно демагогические утверждения, вроде такого: «Свобода совести была искони свойственна польскому правительству и его законодательству… Ныне, когда восприсоединение Литвы и Руси к Царству Польскому неминуемо, накануне освобождения нашего отчества, народное правительство гарантирует всем исповеданиям равенство и свободу пред законом». Это правительство предупреждало, что внимательно следит за всеми, и, хотя оно прощает прошлые проступки перед великой Польшей, но за настоящие и будущие ее противников ждет «неизбежная казнь».

Один из классиков британской военной мысли - Б. Лиддел Харт отмечал: «Партизанская война ведется немногими, но зависит от поддержки многих. Хотя сама по себе она является наиболее индивидуальной формой действия, она может эффективно оперировать и достигать своего конца только тогда, когда она имеет коллективную поддержку симпатий масс». О степени влияния польских призывов можно судить по тому, как крестьянство активно помогало властям. Обстановка была такой, что последние поначалу опасались повторения в Западном крае галицийских событий 1846 г. Официальные сообщения буквально пестрят сообщениями о том, как «…местные крестьяне обнаружили совершенную преданность правительству и всеми мерами содействовали войскам в уничтожении мятежнических шаек» (Виленский Военный округ), так происходило и в Витебской, Минской, Могилевской губерниях.

19 февраля (3 марта) у села Турова Мозырского уезда Минской губернии был задержан крестьянами один из руководителей повстанцев Р.Рогинский. Пытаясь освободиться, он предлагал крестьянам 5 тыс. рублей серебром – гигантская для целой общины сумма. Крестьяне отказались, заявив, что служат своему Царю-Освободителю. Вместе со своим секретарем Рогинский был передан военным. Еще больший подъем последовал после того, как 19 (31) марта 1863 г. император утвердил временные правила «о порядке взноса крестьянами, вышедшими из крепостной зависимости, денежных повинностей и о выдаче оных помещикам в губерниях: виленской, гродненской, ковенской, минской, и в уездах: динабургском, дризенском, люцинском и режицком витебской губернии». Временно-обязанные отношения ликвидировались. Та же самая мера вводилась и для Юго-Западных губерний.

В апреле 1863 г. в ответ на убийства русских солдат крестьяне Витебской губернии разгромили несколько отрядов повстанцев и около 20 имений. В том же месяце крестьяне Слуцкого уезда Минской губернии собрали отряд до 1 тыс. чел. для защиты местечка Тимковичи от поляков, в той же губернии крестьяне самостоятельно выбили мятежников из села Новоселки Игуменского уезда, потеряв при этом 3 человек убитыми и 8 ранеными. Знаток местных реалий - М.О. Коялович оценивал происходившее следующим образом: в т.н. «литовских» губерниях «происходила и происходит с незапамятных времен неутомимая народная борьба туземного литовского, белорусского и малороссийского элемента с пришлым элементом польским».

В Киевском генерал-губернаторстве поляки также активно готовились к выступлению. В малороссийских губерниях проживало чуть менее 0,5 млн. поляков, из них на левом берегу Днепра – 2.527 чел., на правом – 477.691 чел. Основой опорой их движения было поместное дворянство – чуть менее 5 тыс. чел., сосредоточенное по большей части на Правобережной Украине. На левом берегу Днепра поляки составляли 1% помещиков, в то время как на правом берегу эти показатели были в десятки раз больше: в Киевской губернии – 87%, в Подольской – 89%, в Волынской – 93%. Это был весьма активный элемент, что в полную силу продемонстрировал адрес Подольского дворянства. Он вызвал весьма болезненную реакцию у православного населения, в том числе и помещиков. Один из них писал: «Горсть поляков живет между нами: мы вас не трогаем, земля наша вас кормит, - зачем же вы берет на себя еще роль властителей и распорядителей? Не возбуждайте страстей, не возбуждайте воспоминаний, чтобы даже случайно не нарушилось наше гостеприимство и уважение к вашей малочисленности. Не нравится вам жить между нами, - никто вас не держит, уходите, куда и как знаете; возвращайтесь в вашу родину, живите и действуйте, как хотите, мы же не имеем ни малейшего желания принять на себя вновь роль народа завоеванного».

Польские революционеры и не думали идти на уступки. В 1862 г. их организации на Волыни установили прочные контакты с Варшавой. Огромное значение придавалось пропаганде. В Киеве была создана тайная организация «Общество научного пособия польскому народу», которое должно было действовать на Украине. Задачей общества было создание школ для детей чиншевой шляхты, которых затем предполагали использовать в качестве пропагандистов. Большое внимание уделялось и печати. Перед восстанием в юго-западных губерниях начали появляться запрещенные письма и призывы, напечатанные во Львове как на польском, так и на украинском языках. Специально для последней цели поддерживался и журнал «Мета», т.е. «цель», который редактировали ориентировавшиеся на поляков местные русины. Одним из примеров этой политики было стихотворение П.П. Чубинского «Ще не вмерла Украина». Оно было опубликовано в 1863 г., в четвертом журнала «Мета». В XX веке оно стало гимном украинских националистов, а в несколько переработанной форме - и гимном Украинской республики. Время и место публикации весьма символично, как впрочем, символично и явное подражание польскому гимну «Еще Польска не сгинела». Автор призывал поддержать восстание взявшихся за оружие «братьев»-поляков:

«Нашi браття Славяне вже за зброю взялись;

Не дiжде нiхто, щобъ ми по-заду зiстались.

Поэднаймось разом всi братчики – Славяне:

Нехай гинуть вороги, най воля настане!»

И все же революционеры понимали свою слабость. С одной стороны, они планировали поднять восстание, опираясь на помещиков. Опираясь на дворянство, они вели подготовку, сбор средств и оружия. В качестве базы была выбрана Восточная Галиция, где располагались многочисленные склады оружия, боеприпасов и одежды. Предполагалось, что русско-австрийскую границу между Збаражем и Берестечком тремя или четырьмя отрядами перейдет группа до 5 тыс. чел. под единым командованием. Сосредоточившись в лесах Волыни, она приступит к партизанским действиям, имея за спиной линию сообщений с Галицией и рассылая отряды в Киевскую и Подольскую губернии. Большое значение, естественно, придавалось и Западной Галиции с центром в Кракове. Этот город был главным центром польского национального движения. С началом восстания городское население – ремесленники, учащиеся, даже чиновники стали в массовом порядке переходить русскую границу для участия в действиях против наших войск. Австрийские власти смотрели на это сквозь пальцы.

Часть повстанцев – т.н. «хлопоманы» - планировали использовать и социальный фактор – распространять среди крестьян воззвания на украинском, так называемые «золотые грамоты» - т.е. фальшивые манифесты от имени императора о «настоящей воле» и т.п. Особое значение в этой пропаганде имел тот факт, что ее организаторы сознательно предпочитали умалчивать о Польше и польском будущем этих земель. Подобного рода фальшивки распространялись поляками и в глубине России – вплоть до Нижегородской губернии. Провокация провалилась. Попытка призвать к войне против России малороссов также закончилась крахом. Орган Военного министерства сам перепечатывал наиболее одиозные воззвания, как, например, «К братьям русинам», с призывами объединить косы с литвинами и поляками в борьбе против России: «Декретом народного правительства о наделении землей поселян мы приобрели миллионы новых граждан, которые, несмотря на различие веры и языка, на всем пространстве Речи Посполитой, будут пользоваться одними и теми же правами, свободно располагающими их судьбою. Братья русины! Земля ваша, столько веков разделявшая вместе с Речью Посполитой общее состояние, и ныне должна отозваться голосом свободы».

На левом и особенно правом берегу Днепра, как и в Белоруссии, не было никого более далекого крестьянину, чем польский мятежник, поддерживать которого в борьбе против собственного государства никто не собирался. Не увенчалась успехом и попытка поляков и русских сторонников революции поднять восстание в Поволжье, используя провокацию – подложный Высочайший манифест. Что касается Киевского Военного округа, то тут картина была простой: «местное население, состоящее исключительно из малороссов, питающих особенную ненависть к полякам, принимало самые энергическое участие в истреблении мятежнических шаек». Их остатки поспешили укрыться за австрийской границей. Повезло не всем. В деревне Соловьевка Радомышльского уезда Киевской губернии целый отряд польских революционеров-освободителей был полностью перебит крестьянами, действовавшими исключительно топорами и кольями.

Разгром был очевиден каждому. 23 февраля 1863 г. один из участников восстания писал своему другу о том, что вся краковская молодежь погибла, что в отрядах повстанцев царит полный беспорядок, а мужики ловят их и сдают войскам, умоляя при этом сохранять все эти новости в тайне, «ибо здесь патриоты за истинную правду осуждают на смерть». Неудачи пытались компенсировать известиями о несуществующих успехах. «Вести из Польши чрезвычайно печальны. – Гласило другое письмо повстанца от 25 марта. – Все, что в газетах пишут – совершенная ложь. Пушек инсургенты никаких не имеют; мужиков-крестьян в лагере нет и они действуют совершенно заодно с русским правительством». Уже в мае все было ясно – два предводителя крупнейших отрядов были убиты, один попал в плен. Волынский военный губернатор князь М. Друцкой-Соколинской докладывал: «Так польская пропаганда дерзнула поднять оружие и на Волыни, где господствует коренное – русское, православное население. За то везде, где только поднимали головы мятежники, - как то в уездах: Житомирском, Новоградволынском, Заславском, Острогском и Овручском – они встречали первый отпор со стороны сельского населения, - населения мирного, но крепкого благодарностью Царю-Освободителю и преданностью своему правительству. Презирая опасности, они хватали десятками вооруженных повстанцев и представляли их начальству». Всего таким образом было захвачено более 500 пленных.

С конца весны в Галицию в поисках убежища потянулись остатки разгромленных банд. Их пытались переформировывать и снова бросать в бой, но каждый раз неудачно. Импровизированные отряды держались несколько дней. Начиная с июня 1863 г. подобного рода вылазки стали все более редкими, а число беженцев постоянно росло. Последний раз поляки попытались предпринять попытки крупного вторжения в Волынь в октябре 1863 года – банда от 300 до 800 и даже до 2 тыс. чел. попытались перейти границу, но повсюду были быстро разгромлены и отброшены назад, оставив за собой массу брошенного оружия, трупов и пленных. До 500 чел. было обезоружено при возвращении на австрийскую территорию местными властями.

Провалом в целом закончились и попытки повстанцев сорвать сбор податей в Северо-Западном и Юго-Западном крае. Опираясь на развитую сеть информаторов среди ксендзов и чиновников польского происхождения они сумели добиться ряда успехов, перехватывая собранные для правительства деньги. Но в целом с 1 (13) января по 1 (13) мая 1863 г. поступления в казну из Гродненской, Ковенской, Могилевской, Минской, Виленской, Витебской, Киевской, Подольской и Волынской губерний превысили такой же показатель 1862 г. на 894 тыс. руб. При этом в ряде губерний были сокращения поступлений, например, в Гродненской – на 62 тыс. руб. (при уровне 1862 г. в 451.144 руб. 80 коп.), Ковенской – на 318 тыс. руб. (при уровне 1862 г. в 1.050.592 руб. 06 коп.), Могилевской – на тыс. руб. (при уровне 1862 г. в 305.080 руб.). Остальные губернии дали прирост – от 57 тыс. в Волынской до 544 тыс. в Киевской.

Следует отметить, что и в Варшавском Военном округе повстанцы, в основном представленные горожанами и дворянством, не пользовались поддержкой крестьян. Это сословие в большинстве своем было союзником правительства. Последнее не удивительно, если вспомнить о том, что положение польского крестьянина было чрезвычайно тяжелым, и он имел все основания к неприязни по отношению к своим господам, ставшим революционерами. В Царстве Польском практически сразу же после его образования беспрерывно шел процесс обезземеливания крестьян. Ко второй половине 40-х гг. XIX в. таковых насчитывалось от 30 до 40% всего населения. С 1846 по 1859 гг. число крестьянских хозяйств с наделом свыше 5 моргов на семью сократилось на 5%, а до 3 моргов – на 65%. В пользовании крестьян к началу 60-х находилось 6,2 млн. моргов – 27,9% земель Царства. Число безземельных и малоземельных крестьян (с наделом от 1,9 до 3,1 морга в среднем на семью) составило 528.631 чел., а вместе с членами семей – 1.178.807 чел.

Отчеты армии пестрят сообщениями о том, как крестьяне выдали 59 мятежников солдатам, как захватывали и выдавали подозрительных лиц. В деревне Клут близ Конске для борьбы с такими лицами собралось свыше 3 тыс. крестьян. Выступления против помещиков начали приобретать столь масштабный характер, что это стало пугать власти. Это не удивительно – местные помещики весьма постоянно злоупотребляли своими правами в отношении крестьян. «Крестьяне так были ожесточены против повстанцев, - вспоминал один из них, - что при первом удобном случае вооружались чем попало, вязали их и связанных приводили прямо в города». В январе 1863 г. были случаи выдачи не просто рядовых мятежников, но и возмутителей-ксендзов.

Настроения были таковы, что русские власти поначалу даже предупредили местное население о нежелательности слишком суровых расправ с мятежниками. Это было ошибкой. Русский административный аппарат был немногочислен, и в основном сформирован из местных уроженцев. Это объясняет, каким образом повстанцы легко истребили власть вне городов. Константин Николаевич с явным опозданием понял значение террора мятежников и его последствия. «Зверство их, особенно к крестьянами, - докладывал он императору 2 (14) мая, - превосходят всякое воображение! Они их вешают и режут беспощадно, даже жен и детей. Чрез это крестьяне совершенно терроризированы… От всеобщего терроризма происходит также и всеобщая безнаказанность». Повстанцы действительно беспощадно расправлялись с освобождаемым ими народом. В ответ на поддержку русских военных польских крестьян и крестьянок вешали, иногда по 2 и по 4 вместе, связывая в «братском» объятии. Были и случаи расправ с детьми. Карательные акции осуществляли т.н. «жандармы-вешатели»: «Эти господа, переезжая в пределах своего района с места на место, поддерживали в жителях революционный жар верёвкой и пулей».

Как правило, это были наиболее религиозные и наиболее беспощадные кадры мятежников, совершавшие весьма жестокие убийства. «Поляку, воспитанному в иезуитской школе, - вспоминал очевидец этих событий, - ничего не значило содрать кожу с живого человека, даже брата-поляка, вонзить кинжал в сердце мирного гражданина, отца семейства, или отравить его ядом. Ксендзу, служителю алтаря Господня, проповедующему с кафедры о человеколюбивом учении Христа, ничего не значило самому убить какую-нибудь беспомощную женщину в глазах ее детей, повесить беззащитного старца или отравить не внемлящего их богопротивному учению». Террор, развязанный революционерами и мягкость правительства вызвали колебания – крестьянство в Польше начало склоняться в сторону «настоящей», то есть сильной власти. Были случаи, когда крестьяне и старосты умоляли русских офицеров не разговаривать с ними, «потому что их за это повесят». При такой манере действий повстанцы имели больше оснований надеяться на помощь извне, чем на поддержку самого многочисленного сословия - крестьянства.

«Белиберда и галиматья в здешних умах, и, в особенности, в так называемой умеренной партии – полная. - Докладывал своему брату Великий Князь Константин 22 февраля (6 марта). – С ними толком рассуждать невозможно, такую они несут чепуху. Надежды их на Европу огромны». Уже зимой 1863 года мятежники ожидали прихода французов, в отрядах ходили слухи о том, что они уже высаживаются на побережье Ковенской губернии и лишь выжидают весны, чтобы избежать повторения 1812 года. Кто-то даже уже видел французскую конницу у Буга. В Гродно среди поляков внезапно разнесся слух о том, что французы высадили десант в Петербурге. Радости не было пределов. Потом выяснилось, что ничего подобного не произошло, но вот-вот совершится. Польская колония ждала, «и каждый день сообщался точный наступательный маршрут французского флота». Десанта, конечно, не было, но ожидания вмешательства с Запада были не беспочвенны. Общественное мнение Англии и Франции, а вслед за ним и правительства этих государств, заняли откровенно антирусскую позицию, австрийская Галиция превратилась в базу для польских отрядов. Особенную активность развил Папский престол. В Краковских костелах публично освящались знамена повстанцев.

Католическая церковь в Польше активно участвовала в восстании, папа Пий IX публично крайне жестко осуждал ответные репрессивные действия русских властей, упрекая их в преследовании католицизма. В 1863 г. Ватикан начал процесс канонизации Иосафата Кунцевича - епископа Полоцкого и Витебского, который прославился своими изуверскими преследованиями православной церкви в XVII веке и был убит в 1623 г. отчаявшимися жителями гор. Витебска. Интересно, что Ватикан не был столь внимателен к судьбам своей паствы в Ирландии, 3/4 населения которой исповедовало католицизм. Между тем вплоть до 1869 г. там существовала ирландская англиканская церковь и действовали официальные ограничения в отношении католической.

Католики преследовались и в имущественных отношениях – уже в 1776 г. им принадлежало только 5% всех земель в Ирландии. Дворянское землевладение было полностью протестантским, католики вынуждены были арендовать землю на весьма жестких условиях. Все сказалось во времена «великого голода». Во второй половине 40-х гг. XIX в., а именно в 1845, 1846 и особенно в 1848 г. неурожай картофеля и жесточайшее английское, т.е. некатолическое, управление Ирландией привели к катастрофе, от голода погибло около 1 млн. чел., а покинуть «зеленый остров» в промежуток между 1845 и 1855 гг. вынуждено было около 2 млн. чел. Точное количество жертв трудно поддается исчислению (о размерах катастрофы можно судить по следующим цифрам: население Ирландии в 1801 г. - 5,22 млн.; в 1831 г. - 7,77 млн.; в 1851 г. - 6,51 млн. чел.). Протестов со стороны Ватикана тогда не последовало. А в 1863 г. дипломатические отношения Ватикана и России были фактически разорваны, а бестактные выходки папы, заявившего, что поляки защищают католицизм от ереси и преследуются за верность «религии Иисуса Христа», привели и к формальному разрыву отношений в конце 1865 г. В 1866 г. в Ирландии также началось восстание, которое, конечно, не вызвало такого же внимания со стороны Ватикана, как Польша тремя годами ранее.

Партия «отеля Ламберт», традиционно рассматривавшая Кавказ как уязвимую точку на карте России, осложнения в которой могут способствовать достижению задач польского революционного движения, с 1861 г. заметно активизировала свои усилия по поддержке черкесской эмиграции в Константинополе, Париже и Лондоне, надеясь привлечь общественное мнение этих стран и, в первую очередь, Англии к планам организации «войны народов» против России. С января 1863 г. они начали готовить провокации, подобные делу «Виксена». Парижский польский комитет планировал послать суда с оружием к берегам Балтики. На эти цели было собрано около 700 тыс. франков, и при организационной поддержке лондонского комитета был зафрахтован пароход «Уорд Джексон», на который было погружено 600 бочонков с порохом, 3 нарезных орудия, 1.200 карабинов, 2.000 сабель и 300 добровольцев.

23 марта судно вышло из Лондона и через пять дней прибыло в Копенгаген. Здесь у «экспедиционеров» начались проблемы. Капитан парохода, узнав о цели экспедиции, оставил корабль, а вслед за ним последовала большая часть команды. Добровольцы с трудом перевели «Джексон» в Швецию, где на него был наложен секвестр. Шведские власти конфисковали оружие, а пароход позже вернули владельцу. Позже было предпринято еще две попытки подобного рода на Балтике, но все они заканчивались приблизительно так же.

Вслед за этим центр внимания был перенесен на Черное море. В Ньюкасле для перевозки оружия к берегам Кавказа была куплена шхуна «Чезапик». Общие расходы на операцию составили 125 тыс. франков, из которых поляки выдели 15 тыс., остальное было получено от сочувствующей планам общественности, прежде всего - британской. Летом 1863 г. «Чезапик» достиг Константинополя, на борту имелось оружие и обмундирование на 150 человек и небольшой отряд из 6 поляков, 4 турок, 4 черкесов и 2 французских офицеров. Предполагалось, что этот отряд станет организационным ядром для создания специального легиона из поляков, захваченных в плен горцами и русских дезертиров. Протесты русского посольства заставили турецкие таможенные власти обратить внимание на шхуну только в Трапезунде, где ее груз был перегружен на баркас, достигший в сентябре 1863 г. небольшой бухты, контролируемой убыхами - одним из черкесских племен. Никакой поддержки у горцев провокация не получила, скорее наоборот, они были разочарованы малочисленностью отряда. Сопротивление горцев было уже сломлено. В августе 1863 г. сложили оружие абадзехи, а 21 мая 1864 г. - шапсуги и убыхи. Кавказская война закончилась.

Наиболее близкую России позицию заняла Пруссия. Берлин никак не устраивала перспектива восстановления польского государства, т.к. следующим его шагом мог бы стать союз с Францией для борьбы за Силезию и Померанию. Уже 29 января 1863 г. королем был подписан указ о концентрации на русской границе I-го, II-го, V-го и VI-го Армейских корпусов и о призыве в них резервистов. Это делалось для того, чтобы укрепить контроль над территорией, прилегающей к Царству Польскому, по всей лини от Восточной Пруссии до Силезии, для координации действий в штаб Варшавского Военного округа был направлен капитан фон Верди дю Вернуа. Прусские власти удвоили военные патрули в Познани, переводили на границу конную жандармерию, усиливали ее патрулирование. Добровольцы из Силезии просачивались ранее в русскую Польшу. Имевшие опыт службы в прусской армии поляки и выходцы из Европы отличались гораздо более высоким уровнем боеспособности, чем выходцы из района Варшавы.

 Между тем возможность для интернационализации кризиса возникла там, где ее меньше всего ждали. В ходе боевых действий против мятежников один из небольших русских отрядов был прижат к прусской границе и вынужден был перейти ее. Местные власти не разоружили русских солдат, но перевезли их в удобный для перехода назад пограничный пункт. Этот случай стал отправной точкой для последующей координации действий против польских повстанцев. Вильгельм I отправил в Россию своего генерал-адъютанта Густава фон Альвенслебена. Целью этой поездки было заключение русско-прусского соглашения. 2 февраля 1863 г. Бисмарк обратился к Горчакову с письмом: «Рекомендую Вам Альвенслебена, как посредника столь же надежного, как и скупого на слова. Мы очень желали бы, чтобы относительно всякого польского восстания, как и в отношении всякой опасности из-за границы оправдались слова, сказанные императором Гольцу, что Россия и Пруссия так солидарно выступают против общей опасности, как будто они составляют одну страну». Поездка генерала несколько задержалась – в районе пограничной станции Вержболово был поврежден железнодорожный путь.

27 января (8 февраля) 1863 г. Россия и Пруссия заключили в Петербурге т.н. «конвенцию Альвенслебена», позволявшую в случае необходимости войскам обоих государств переход границы. Кроме того, секретной статьей предполагалось наладить обмен информацией о «политических происках как в отношении королевства Польского, так и Великого герцогства Познаньского». Бисмарк самым серьезным образом относился к опасности ухода России из Польши и открыто говорил, что в этом случае Пруссия будет вынуждена оккупировать «конгрессовую Польшу». Ослабление России было, конечно, нежелательным для Берлина. Что касается отношения к полякам, то Бисмарк сформулировал его предельно ясно еще в 1861 г.: «Я полон сочувствия к полякам, но если мы хотим существовать, нам не остается ничего другого, как их искоренить; волк не виноват в том, что Господь создал его таким, каков он есть, но мы все же стараемся его застрелить, когда можем».

Русские войска как минимум еще раз – 13 (25) апреля – воспользовались правом перейти Прусскую границу (в районе Пиотрокова). Важнее было другое - они всегда встречали у местных прусских властей полную поддержку и уважительное отношение. Как отмечалось в официальном докладе, «…поведение и дисциплина русских войск не оставляла желать ничего лучшего». Гораздо хуже складывалась обстановка на стыке Царства Польского с Галицией. Через нее постоянно шел поток оружия и добровольцев. Среди них были и ушедшие в отпуска офицеры австрийской армии, многие из них позже были захвачены в плен. 20 марта (1 апреля) преследуя отряд повстанцев, казаки перешли австрийскую границу. Беглецы смешались с патрулем австрийского 20-го линейного полка, в результате столкновения один австрийский солдат был убит, остальные обезоружены, и вместе с захваченными повстанцами отведены на русскую территорию, где все окончательно выяснилось. Учитывая тот факт, что Галиция с попущения австрийских властей активно использовалась повстанцами, это было неудивительно. Разумеется, австрийцам было возвращено оружие и принесены извинения, командовавший казаками офицер получил выговор. Это был весьма опасный инцидент.

Факт русско-прусского соглашения был использован, по разным причинам, рядом европейских государств, дипломатия которых заявляла о состоявшейся после «конвенции Альвенслебена» интернационализации конфликта. Реакция общественности Англии и Франции на русско-прусскую конвенцию была весьма острой – поползли слухи о готовящейся ноте протеста, которую Лондон и Париж готовились направить Берлину против вмешательства Пруссии в польские дела. Протест был направлен, но в Петербург. 2 марта 1863 г. с нотой в защиту повстанцев выступила Великобритания. В английской прессе печатались бесконечные публикации в пользу поляков. В апреле 1863 г. с особым исследованием русско-польских отношений выступил лорд Солсбери. Оно заканчивалось категорическим выводом: требовалось восстановление положений 1815 г. при посредничестве европейских держав, которое они «к счастью хотят и имеют право предложить». Как показали дальнейшие события, Лондон был не слишком обеспокоен судьбой поляков, но хотел использовать ситуацию для срыва русско-французского внешнеполитического диалога и немало преуспел в этих планах.

Для того чтобы предоставить мятежникам возможность возвратиться к мирной жизни и продемонстрировать Парижу, Лондону и Вене свою готовность к мирному решению кризиса, 31 марта (12 апреля) 1863 г. Александр II подписал манифест «О Всемилостивейшем даровании полного и совершенного прощения тем из вовлеченных в мятеж в Царстве Польском, которые, не подлежа ответственности за иные уголовные или по службе в рядах войск преступления, сложат оружие и возвратятся к долгу повиновения до 1/13 мая 1863 года». В тот же день он написал брату в Варшаву: «Дай Бог, чтобы амнистия произвела то действие, которое мы от нее ожидаем. Затишье мятежа, хотя, может быть, и временное, я счел удобною для сего минутою. Посмотрим, что будет далее. Но я остаюсь при моем прежнем убеждении, что радикальной перемены мы не достинем, пока политика Франции и Англии не разъяснится. На днях мы должны получить их коллективные ноты, на которые амнистия будет лучшим ответом. Остальное в руце Божией, и уповаю на Его милость, что Он нас не оставит».

В обращении император попытался убедить своих мятежных подданных в бесперспективности их борьбы: «Все эти проявления другого времени, над которым история уже давно произнесла свой приговор, не соответствуют более духу нашей эпохи. Настоящее поколение должно иметь целью не потоками крови, но путем мирного развития доставить благоденствие стране». Александр II, судя по всему, искренно верил в справедливость этих слов, но они вызвали подъем патриотических настроений в России. Почти сразу же последовало обращение на Высочайшее Имя от петербургского дворянства, за которым последовали другие адреса. «Пробудившееся русское чувство начинает говорить неумолчно». - Констатировали 5 (17) апреля «Московские ведомости».