К вопросу об участии представителей экономических интересов в законодательстве / А. А. Чупров (1904)

(По поводу “проекта правил о сельскохозяйственном имущественном найме” комиссии статс-секретаря А. Н. Куломзина).

“Проект правил о сельскохозяйственном имущественном найме”, выработанный для особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности подготовительною комиссией, под председательством статс-секретаря А. Н. Куломзина, останавливал уже на себе внимание нашей прессы. Партийная односторонность проекта и его полная неудовлетворительность как с экономической, так и с юридической точки зрения, достаточно выяснены. Если я, тем не менее, решаюсь снова поднять речь о проекте комиссии на страницах “Права”, то не для усиления мало нуждающейся в поддержке критики его, а лишь ввиду характерности проекта для приемов законодательного творчества нашей бюрократии: на этом примере наглядно вскрываются те способы разрешения острых жизненных вопросов, которые применяются у нас все последнее время.

I.

Недостаточность отведенных при крестьянской реформе наделов; непозволительное с точки зрения сельскохозяйственной техники расположение их; невозможность хозяйничать на наделе, не прибегая к съему земли у соседей-помещиков; ненормальность арендных отношений, устанавливающихся между мужиком и землевладельцем; фактическая зависимость от помещика, в которую попал в силу этого только что раскрепощенный юридически крестьянин; — мало имеется в русской жизни явлений, которые с такой полнотой были бы выяснены долгою работою общественной мысли и так отчетливо сознавались бы, во всей своей глубине и остроте, всеми, кто приходил в соприкосновение с нашим аграрным вопросом. Еще в классической работе Ю. Янсона о крестьянских наделах и платежах отношения между помещиком и крестьянами, установившиеся после реформы 61 года, изображены были с не оставлявшей ничего желать ясностью. Земско-статистические исследования на первых же шагах встретились с арендной зависимостью мужика от помещика и своим точным изображением фактического состояния дел раскрыли всю остроту положения. И картины, развертывавшиеся в их сухих таблицах, не прошли незамеченными: за откровенную постановку вопроса “Итоги статистических исследований по Курской губернии”, удостоенные Московским университетом Самаринской премии, обречены были два десятилетия тлеть в подвалах курской губернской управы; за неприкрашенное изображение арендной кабалы поселенные описания Раненбургского и Данковского уездов Рязанской губернии изъяты были из обращения. Но и после этого вопрос об арендной неурядице не сходил, однако, со страниц нашей печати, и с каждым новым шагом в изучении русской сельскохозяйственной действительности все нарастало в общественном сознании убеждение в том, что на почве арендного договора между землевладельцем и земледельцем развивается у нас в России столь же жестокая эксплуатация одного класса населения другим, как в Ирландии или Британской Индии. Тридцать лет прошло со времени выхода в свет труда Янсона; тридцать лет русская наука и публицистика настойчиво требовали вмешательства государственной власти в эти ненормальные отношения, не получая никакого ответа. После долгих ожиданий мелькнула, наконец, было надежда, что услышан, если не голос русской печати, то вопль крестьянства, доведенного, несмотря на свое долготерпение, до аграрных беспорядков; вопрос об арендной неурядице был поднят перед особым совещанием о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Но прошел почти год, и в результате занятий выбранной особым совещанием подготовительной комиссии перед нами “Проект правил о сельскохозяйственном и имущественном найме”, проект, носящий такой характер, как будто в законодательной защите нуждался не мужик-съемщик, скрученный экономической зависимостью от соседа-помещика, а землевладелец, великодушно уступающий в пользование арендатора свою землю за скромное вознаграждение, которого он к тому же, при настоящих условиях, постоянно рискует и вовсе не получить за неисправностью съемщика.

II.

Удивляться такой постановке вопроса в проекте, выработанном в подготовительной комиссии “по делу об аренде” не приходится. Рассуждая трезво, не приходится особенно и горевать о том, что в проекте нет и следа попытки разрешить задачи, выдвигаемые жизнью в области арендного права.

Жалеть нет оснований по той причине, что в настоящих условиях нашей общественной жизни арендный вопрос — действительный арендный вопрос, а не та его тень, на которой было сосредоточено внимание комиссии, вряд ли может быть вообще разрешен. Неразрешим он не потому, конечно, чтобы трудно было указать меры, которые могли бы привести к этой цели: Англия давно уже выработала способ бороться с арендным кризисом — регулирование арендных цен; мера эта с полным успехом применяется англичанами в Ирландии и во многих местностях Индии, и законодательство, предоставляющее арендатору право требовать установления справедливой арендной платы путем судейского решения, имеет за собою уже четвертьвековой опыт. Но наивен был бы тот защитник крестьянских интересов, который вздумал бы рекомендовать эту меру у нас. “Требуется наличность некоторых общих условий общественной и государственной жизни и известной организации органа, чтобы гарантировать объективность действий последнего” — справедливо указывалось по этому поводу в Елецком уездном комитете о нуждах сельскохозяйственной промышленности. “При бюрократической же постановке дела и отсутствии гласности и развитого общественного мнения, легко может случиться, что земельные комиссии, подобные ирландским, не принесут никакой пользы и даже окажутся, наоборот, вредными”. Иные, не столь радикальные, но все же более или менее решительные меры, вроде отчуждения так называемых отрезных земель, отобранных у крестьян при отводе надела и во многих случаях безусловно необходимых для ведения хозяйства на наделе, возражений со стороны защитников крестьянства не встретили бы. Их, напротив, большинство приветствовало бы и при современных порядках. Но можно ли ждать осуществления подобных мероприятий при том влиянии, которое имеют землевладельческие интересы на наш государственный организм?

Если бы, следовательно, комиссия статс-секретаря Куломзина и не была стеснена в своей деятельности рамками задачи, поставленной ей особым совещанием, то и тогда вряд ли можно было бы ожидать в результате трудов ее существенных облегчений для громадной массы наших крестьян-арендаторов.

Удивляться же, что даже в тех донельзя узких границах, в которые арендный вопрос был введен особым совещанием, комиссией был выработан законопроект, почти забывающий о нуждах арендаторов, не придет в голову никому, кто даст себе труд просмотреть список лиц, входивших в состав комиссии: за немногими исключениями, это — крупные земельные собственники, и, если бы путем статистических справок установить размеры землевладения, приходящиеся в среднем на одного члена комиссии, то ясно стало бы, что комиссия не с большим правом может выступать в арендном вопросе в качестве представителя интересов русского сельского хозяйства в его целом, нежели бюро сахарозаводчиков действовать от имени русского потребителя сахара. По существу своему проект комиссии представляет не что иное, как свод тех пожеланий, которые просыпаются в душе землевладельца-сдатчика при мысли о возможном вмешательстве государства в сферу арендных отношений. Как к программе требований одной из заинтересованных сторон к нему и надо относиться; с этой точки зрения его и надо разбирать. И если бы “проект правил о сельскохозяйственном имущественном найме” вполне открыто выступал под своим действительным флагом, то его могли бы приветствовать и лица, не задающиеся специальною целью отстаивать и без того достаточно защищенные интересы наших аграриев.

Ни для кого не тайна то громадное влияние, которое имеет на ход нашего законодательства организованное представительно экономических интересов в сфере обрабатывающей промышленности; а лицам, ближе стоящим к делу, не безызвестно также, какая значительная доля того — весьма, впрочем, немногого, — что в законодательных актах последнего времени оказалось жизнеспособным, привнесена была по прямому указанию заинтересованных групп. В подобном привлечении к законодательной работе непосредственно заинтересованных лиц нельзя не видеть явления, вполне нормального и неизбежного даже там, где обеспечено правильное участие в законодательстве выбранных представителей всего народа. Но для того, чтобы представительство экономических интересов выполняло при этом те функции, которые оно призвано осуществлять, необходимо, чтобы оно не таилось в тиши канцелярий, под покровом бюрократической тайны, а выступало гласно и открыто, под знаменем тех интересов, которым оно служит, и чтобы высказываться приглашались представители всех сталкивающихся интересов. Не в том неправильность образа действий нашей бюрократии, что она прислушивается к пожеланиям сахарозаводчиков, горнозаводчиков, биржевых комитетов, мануфактурного совета; а в том, что, преклоняя ухо свое к голосу экономически сильного, она не предоставляет возможности столковаться и высказаться экономически слабым, не дает им даже в отрицательной форме, путем критического разбора требований противной стороны, хоть робко заявить о своих нуждах и пожеланиях. Не в том, что выслушивают некоторых, а в том, что не выслушивают всех, ошибка этой системы подготовки законодательных актов. И попытке расширить круг лиц, которым предоставлено право голоса, путем обращения к представителям сельскохозяйственного промысла — нельзя было бы не выразить своего сочувствия, если бы попытка эта не повторяла органического недостатка всей системы, и голос сильных — голос крупных землевладельцев — не выдавался за мнение всей России, отдающей свой труд сельскохозяйственной деятельности.

III.

Рассматривая проект комиссии статс-секретаря А. Н. Куломзина, как программу крупных землевладельцев в области арендного вопроса, нельзя не отметить, что с этой точки зрения он заслуживает несколько менее сурового отношения нежели то, какое ему выпало на долю. Нельзя не вменить комиссии в заслугу, что проект избегает тех крайностей, до которых договаривались наши аграрии в некоторых из уездных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Он не заходит, например, так далеко, как те комитеты, в которых выдвигалось требование, чтобы государство, предоставляя по прежнему соглашению сторон определить арендные цены, выплачивало за мужика арендную плату помещику. Проект комиссии статс-секретаря А. Н. Куломзина, при всей своей односторонности, свободен от подобных увлечений. Он держится в рамках осуществимого и даже местами обнаруживает некоторую наклонность позаботиться об интересах съемщика, хотя заботливость эта оказывается, если присмотреться внимательнее, лишь фразеологическим украшением, лишенным реального содержания.

Но если программа, выдвинутая комиссией, и не доходит до той, не знающей границ беззастенчивости, с которою выступают у нас нередко экономические интересы, когда им предоставляют высказаться, то, с другой стороны, она весьма, к невыгоде своей, отличается от требований, предъявляемых организованными представителями экономических интересов, своею технической беспомощностью. Когда бюро сахарозаводчиков высказывает свои пожелания, оно не только знает чего хочет, но и умеет весьма практично наметить те формы, облекаясь в которые, сочувствие государственной власти может претворить в действительность мечтания производителей сахара. Собравшиеся же, под председательством статс-секретаря А. Н. Куломзина, представители крупного землевладения знают, правда, не менее ясно, чего желают: сохраняя возможность беспрепятственно диктовать условия сделки крестьянину, который не в состоянии обойтись без их земли, они желали бы обеспечить фактическое поступление даже тех непомерных арендных плат, на которые съемщик сплошь и рядом вынужден бывает соглашаться ныне, но которых с него в настоящее время землевладельцы нередко не в силах взыскать. Но этим вполне естественным вожделениям случайные представители землевладельческого интереса, выработавшие “проект правил о сельскохозяйственном имущественном найме”, не в состоянии придать форму, которая удовлетворяла бы хоть внешним требованиям законодательной техники, не говоря уже о жизненной осуществимости намеченных ими норм. Выяснение классовых тенденций проекта не входит в задачи настоящей статьи, да в этом нет и необходимости: проект, а еще более журнал подготовительной комиссии “по делу об аренде” слишком красноречиво говорят сами за себя. Вряд ли нуждается, например, в комментариях “единогласное указание участвовавших в комиссии местных представителей землевладения”, что “обычай взноса вперед наемной платы не встречает нигде каких-либо затруднений на практике”, тогда как “при слишком слабой экономической устойчивости мелкого съемщика исправное поступление платежей по истечении договора найма явилось бы весьма мало обеспеченным, что неминуемо должно отразиться на интересах наймодавца”. А между тем, руководствуясь этими соображениями, комиссия, против мнения приглашенных в нее представителей науки, указывавших, что требование взноса арендной планы вперед “находилось бы в противоречии с требованиями справедливости и с экономическими условиями рассматриваемого отношения”, громадным большинством высказалась за взнос платы praenumerando. Подобными рассуждениями, в которых не мелькает и мысли о возможности иного критерия для оценки намечаемых мероприятий, кроме интересов землевладения, полны страницы журнала. Притом же, на классовый характер проекта уже указывалось с достаточной рельефностью в прессе. В силу этого я не считаю нужным останавливаться на тех сторонах проекта, в которых с особенною яркостью выразились тенденции комиссии. Равным образом я не буду подвергать разбору и тех его статей, в которых обнаружилось неумение справиться с чисто юридическою стороною дела. Я ограничусь тем, что рассмотрю подробнее ту часть проекта, которая имеет целью скрасить партийный характер намечаемого комиссией законодательного акта и, на первый взгляд, как бы отвечает требованиям, выдвигавшимся в нашей литературе.

Бессилие составителей проекта удовлетворительно выполнит даже эту декоративную часть работы нагляднее всего обнаруживает, насколько для самих землевладельцев невыгодно вверять защиту своих нужд не ими выбранным заступникам общих интересов класса.

IV.

Вредное влияние неупорядоченных арендных отношений на состояние сельскохозяйственного производства принадлежит к числу наиболее избитых трюизмов экономической науки. Сознание коренящейся в этих условиях опасности для благосостояния страны и вызвало попытки оградить путем законодательного воздействия и этот основной элемент народного богатства от истощения ее хищническим хозяйством съемщика в тех странах, где, при широко развитой аренде, порядки эти не обезвреживались в достаточной мере самобытно сложившимися нормами обычного права. Не осталась чуждою этим стремлениям и комиссия статс-секретаря А. Н. Куломзина, но нормы, намеченные ею, носят такой характер, что от придания им силы закона трудно ожидать подъема хозяйства на тех миллионах десятин земли, которые поступают у нас в арендный оборот.

Срочность пользования вредно отражается на положении сельского хозяйства, с одной стороны, тем, что понуждает арендатора не щадить производительных сил земли, с другой же стороны, тем, что удерживает от мелиораций и от введения улучшенных систем хозяйства, если только более рациональные приемы сопряжены с повышением издержек. В связи с этим и законодательные нормы, ставящие себе целью охрану интересов сельскохозяйственного производства, принимают два направления: одни из них имеют задачею воспрепятствовать нанимателю понижать установившийся уровень сельскохозяйственной техники, другие стремятся к тому, чтобы создать условия, в которых арендатор не рисковал бы потерять затрачиваемые им на улучшение хозяйства капитал и труд и, следовательно, имея интерес вести хозяйство наиболее рациональным способом, следил бы за движением техники вперед и не отставал бы от хозяина-собственника в повышении производительности сельскохозяйственного труда. Лишь при условии, что обе эти цели достигнуты, и передача земли в чужие руки для ведения на ней хозяйства не сопровождается неизбежным застоем сельского хозяйства, можно мириться с господством арендных отношений — отвлекаясь, конечно, от социальной точки зрения и рассматривая вопрос с   точки зрения развития производительных сил страны.

Обе поставленные цели “проектом правил о сельскохозяйственном имущественном найме” имеются в виду. Против хищнического хозяйства направлены статьи 19 и 20. Поощрение нанимателя к затратам на улучшения составляет задачу целого восьмого раздела проекта, охватывающего собою пять длинных статей. Но все эти статьи, хотя и выдвигают вперед интересы сельского хозяйства, на деле нисколько не смягчают вредных последствий арендной системы для страны, а достигают лишь одного — обеспечивают сдатчику полный простор, отменяя даже те стеснения, которые могли бы встретиться в ныне действующих общих законах.

Что касается пресечения возможности хищнического хозяйства, то статья 20 в приданной ей комиссией формулировке, связывая съемщика по рукам и по ногам, в сущности не ограждает земли от истощения. Ею предоставляется нанимателю право “свободно пользоваться нанятою землею” под условием не “ухудшать заведенное ранее хозяйство”. Но если установившаяся в имении система хозяйства хищническая? если на сдаваемом в аренду участке велось самим наймодавцем истощающее землю хозяйство? если земля пахалась, например, из года в год без всякого удобрения? Не будет ли тогда данною статьей предоставлено арендатору право продолжать “заведенное ранее хозяйство” и далее истощать землю, пока не перестанет окупаться труд? Немного помогает делу и оговорка, что “наниматель, обязанный пользоваться нанятым имуществом, как заботливый хозяин, отвечает за всякое повреждение означенного имущества, причиненное его умыслом или неосторожностью”, включенная в предшествующую статью 19 проекта “правил о сельскохозяйственном имущественном найме”. В системе германского гражданского уложения, откуда позаимствована идея этой оговорки, в связи с тою формулировкой, какая придана в германском уложении статье, соответствующей двадцатой статье проекта комиссии, обязанность нанимателя пользоваться нанятым имуществом “как заботливый хозяин” не ведет к недоумениям и, действительно, ограждает землю от хищничества съемщика. Но вряд ли можно ожидать от суда, чтобы он, ссылаясь на довольно неопределенные, в особенности в русских условиях, обязанности “заботливого хозяина”, решился выступить в защиту истощаемой земли против ясного смысла ст. 20, разрешающей нанимателю пользоваться снятою в аренду землею как ему угодно, лишь бы не “ухудшалось заведенное ранее хозяйство”.

Еще более существенным недостатком статьи 20 является ее неопределенность и предоставляемый ею простор для постоянного вмешательства наймодавца в строй хозяйства съемщика. В Германии арендатор обязан лишь сдать участок по окончании срока аренды в таком виде, чтобы можно было беспрепятственно вернуться к применявшейся ранее системе хозяйства. Против подобного требования нельзя ничего возразить: защищая вполне законные интересы собственника земли, оно не влечет за собою излишних стеснений для арендатора и притом свободно от всякой неопределенности. При действии же ст. 20 наймодавец будет волен вмешиваться на каждом шагу в распоряжения арендатора под предлогом, что “ухудшается заведенное ранее хозяйство”; арендатор будет бессилен против подобных притязаний, так как редко представляется неоспоримо ясным, лучше или хуже новая система хозяйства по сравнению со старой. Дело в том, что нельзя упускать из виду крайнюю шаткость сравнительных оценок систем хозяйства и полеводства. Даже при выводе отвлеченной скалы высших и низших систем всегда остается немалый простор для произвола. А, ведь, статья 20 предполагает оценку пригодности разных систем к определенным условиям данного именья. Кто же и как будет решать, представляется ли система, выбранная арендатором, выше или ниже той, которая применялась ранее? Арендатор в степной полосе усиливает, например, запашку, сокращая площадь под толокой, но начинает в то же время понемногу удобрять пашню. Кто решит, имеет ли собственник земли право воспользоваться статьей двадцатой? Неужели предоставить решение земскому начальнику? Нетрудно предугадать те последствия, к каким это повело бы. Земский начальник — сторонник толочной системы — будет применять статью 20 против арендаторов, переходящих к хозяйству с удобрением; земский начальник — сторонник удобрения — будет, опираясь на статью 20, преследовать арендаторов, запускающих землю под залежь; и вместо порядка статья 20 внесет в арендные отношения лишь неуверенность и произвол.

Еще менее успешною представляется попытка комиссии выработать нормы, открывающие арендатору возможность производить затраты на улучшение хозяйства. Внимательное изучение VIII раздела проекта оставляет крайне странное впечатление. Раздел обозначен: “о вознаграждении нанимателя за издержки и улучшения”. Все пять его статей твердят о правах арендатора на возмещение произведенных им расходов. А между тем в итоге от всех этих прав не остается ничего уловимого: право, только что предоставленное нанимателю одною половиною статьи, немедленно отнимается другою ее частью, и в конечном счете у арендатора не остается почти никаких прав, которые он с надеждою на успех мог бы решиться отстаивать перед судом против наймодавца.

Статья 59 раздела VIII предоставляет арендатору право требовать вознаграждения, если он возвращает инвентарь более ценный, нежели принял. Но “наймодавец может отклонить принятие таких предметов, которые будут им признаны излишними или слишком дорогими для нанятого имения”. В имении до сдачи в аренду пахали, например, сохою; арендатор завел плуги. Кончается срок аренды, и собственник говорит, что признает плуги излишними: можно, ведь, продолжать пахать и сохою. Арендатору остается лишь уступить землевладельцу плуги не по статье 59, а по вольному соглашению, на тех условиях, какие будут предложены. Право отклонять слишком дорогие составные части возвращаемого инвентаря признается за наймодавцем и другими арендными законами, например, германским, но с тою существенною разницею, что вопрос, представляются ли они “излишними или слишком дорогими” решается не усмотрением собственника имения, а судом применительно к “заботливому” ведению хозяйства. В такой форме статья имеет смысл; при дискреционном же праве наймодавца отклоняет все, за что он не желает платить, нечего говорить о каких-то правах нанимателя; следует открыто признать, что все должно вершиться по обоюдному соглашению и совсем не затрагивать вопроса в законе.

Еще поразительнее по своему построению статья 60. В первой своей части она предоставляет нанимателю право “требовать от наймодавца вознаграждения за произведенные им издержки, необходимые для поддержания и сохранения целости и доходности нанятого имущества”. Во второй же своей половине статья 60 отнимает это право, оговариваясь: “но наниматель не в праве требовать вознаграждения за такие издержки, которые лежали на его обязанности по договору или по самой цели найма (ст. 19 и 22)”. Между тем статья 22 возлагает на нанимателя обязанность производить за свой счет ремонт, “поскольку то необходимо для поддержания построек, инвентаря и сооружений в том состоянии, в каком они были сданы нанимателю в наем”, причем не делается даже скидки на “неизбежное ухудшение имущества, происшедшее от времени при правильном пользовании”, ответственность за которое снимается с арендатора статьей 26 проекта. За какие же издержки, необходимые для поддержания целости и доходности имущества, может при таких условиях требовать вознаграждения арендатор? Что касается статьи 19, на которую также делает ссылку вторая часть статьи 60, то ею возлагается, между прочим, на арендатора обязанность “пещись о неприкосновенности границ имения и не допускать нарушения владения”. Таким образом, статьей шестидесятой не устанавливается, в сущности, никаких прав нанимателя, и весь ее смысл заключается в том, что предусмотрительно отклоняются наперед всякие притязания, к которым могла бы подать повод сопряженная нередко с немалыми издержками обязанность “пещись о неприкосновенности границ”.

Следующая статья раздела VIII — по счету 61 — обещает вознаграждение “нанимателю, произведшему в нанятом имуществе с согласия наймодавца улучшения, хотя и не вызывавшиеся необходимостью, но увеличившие стоимость имения”. Вводя требование согласия наймодавца, статья эта решительным образом уклоняется от цели, которую должен был бы преследовать раздел VIII, и фактически не предоставляет нанимателю никаких преимуществ, которыми он не пользовался бы и без специального закона “о вознаграждении за издержки и улучшения” (ср. передовую статью в “Русских Ведомостях”, № 301). Но статья 61 хоть тем отличается от предыдущих, что не заключает в своих пределах оговорок, отменяющих ее действие. За этот недосмотр с избытком вознаграждает следующая статья 62. Начинается, правда, и 62 статья с предоставления арендатору права — казалось бы, и без того бесспорного — удерживать при прекращении аренды “всякие вообще, не вызывавшиеся необходимостью улучшения в имуществе, отделимые без вреда для последнего”. Но вторая половина статьи обязывает арендатора “оставить эти улучшения в пользу наймодавца, если последний пожелает возместить их стоимость по оценке”. Съемщик возводит, например, новую избу с тем, чтобы по окончании аренды перенести эту избу к себе в деревню. “Я желаю возместить стоимость избы по оценке” — заявляет наймодавец, и арендатору не остается ничего иного, как принять за избу то, что будет присуждено ему по оценке — неведомо кем и на каких основаниях производимой, к слову сказать, так как проект не проговаривается о том, кому будет поручено устанавливать размеры вознаграждения; предполагается, вероятно, возложить эту обязанность все на земского же начальника. Более того: арендатор, в сущности, не обеспечен, что по статье 62 не будет у него отнята любая составная часть его имущества, раз она придется по вкусу собственнику именья. Я не говорю уже об улучшениях в сельскохозяйственном инвентаре мертвом и живом, на которые, вне всякого сомнения, землевладельцы всякий раз, как представится выгодным, будут пытаться наложить руку, ссылаясь на эту статью 62, но, ведь, “Правила о сельскохозяйственном имущественном найме”, применяются (статья 1) не только в случае сдачи в наем земли, но и при сдаче жилых помещений. Не преувеличивая, можно признать, что та форма, какая придана статье 62 проектом, рискует породить нескончаемые злоупотребления; по существу же своему статья 62 сводится всецело к защите интересов не нанимателя, а наймодавца.

То же самое можно сказать и о последней статье VIII раздела, статье 63. Ею предоставляется арендатору право на возмещение издержек по обработке земли в случае, если наем прекращается среди хозяйственного года, — право, о котором в специальном законе, собственно не к чему было бы и речь заводить, так как оно вытекает из общих оснований действующих законоположений. Но цель этой статьи начинает выясняться по мере того, как ее дочитываешь до конца. Она заканчивается небольшой оговоркой — насколько произведенные арендатором издержки не превышают стоимости не собранных плодов. Ограничение, на первый взгляд, невинное и сходное с тем, которое встречается в германском гражданском уложении. Но спрашивается, кто и как будет оценивать эти не собранные еще плоды с только что, быть может, засеянного поля? Проект об этом умалчивает, и остается лишь предположить, что земский начальник по обычным для данной местности сборам. Но, ведь, весь VII раздел создается, именно, с целью поощрить съемщика вводить улучшенные системы хозяйства. А каково будет положение арендатора, который, доверившись проекту и его посулам, решится ввести улучшенные приемы обработки, прибегнет к минеральным удобрениям и т. п., а затем, при расторжении договора, среди года услышит в ответ на свое требование вернуть хотя бы сделанные им затраты: “у нас обычный сбор сам столько-то, больше тебе не причитается за твои издержки”, — за те издержки, на которые он шел в расчете повысить урожай против среднего в несколько раз? Словом, истинный смысл и этой 63 статьи, если только она, как и весь раздел, не является плодом недоразумения и какого-то неумелого компромисса, заключается отнюдь не в предоставлении известных прав съемщику, а в ограждении сдатчика от вполне справедливых притязаний со стороны нанимателя.

V.

Постатейный разбор раздела VIII “проекта правил о сельскохозяйственном имущественном найме” показывает, что, хотя в разделе этом и идет все время речь о вознаграждении арендатора за произведенные им расходы, но прав арендатору не предоставляется решительно никаких. На деле все сводится к тому, чтобы поставить на выбор наймодавца, идти ли на оценку или же, грозя отказом от сделанных улучшений, играть на уступку прав по вольной цене. “О вознаграждении нанимателя за издержки и улучшения” — назван VIII раздел проекта, выработанного комиссией. “Об ограждении наймодавца против исков со стороны нанимателя, о возмещении издержек на улучшения — отвечало бы точнее его содержанию. Вместе с тем, чтобы быть справедливым, необходимо было бы изменить также изложение отдельных статей: к чему поминать несуществующие на деле права нанимателя? Устанавливаемое проектом право наймодавца удерживать все, что ему угодно, и отказывать в уплате, когда ему заблагорассудится, прямо и следует формулировать как обязанность арендатора подчиняться усмотрению сдатчика. Иначе, арендатор, соблазненный призраком прав, которые сулит ему проект, и затративший свои средства на улучшение хозяйства, окажется вовлеченным в невыгодную сделку: в минуту расплаты закон не выполнит своих обещаний, и сделанные издержки останутся без защиты.

Поистине недоумеваешь, что могло привести комиссию к подобному изложению норм, не слишком сложных самих по себе и давно уже выработанных в законодательной практике и даже в обычном праве других государств.

Не лишено, быть может, интереса отметить, что задачу, стоявшую перед комиссией, вполне успешно разрешат мужики-общинники в тех случаях, когда, за отсутствием принудительного севооборота, и им приходится при переверстках считаться с различиями в обработке обмениваемых у мужиков.

Собравшиеся в комиссии статс-секретаря А. Н. Куломзина заступники землевладельческого класса ответственны лишь пред самими собою за свое неискусство, — конечно, при условии, что выраженные ими пожелания открыто будут выступать под своим истинным флагом, т. е. под знаменем землевладельческих интересов. Но если “проекту правил о сельскохозяйственном имущественном найме” будет придано иное значение, если он будет положен в основу нашего арендного права[1], то на осуществителей идей комиссии ляжет ответственность перед страною, а послужной список нашей бюрократии обогатится новым ярким свидетельством жизненной непригодности применяемых ею рецептов стряпни законодательных актов. Не разрешая поставленных жизнью вопросов, вступаясь за интересы и без того более сильной стороны, новый закон, в силу своего технического несовершенства, внесет лишь в жизнь новый элемент произвола, достойно дополняя ту массу не применяющихся на деле законодательных актов, которыми пестрят страницы собрания узаконений за последние годы.

В заключение считаю нужным оговориться: я не хотел бы закончить свою статью вылазкой против бюрократии, служащей у нас вообще козлом отпущения за все недочеты современного режима. К числу безусловных отрицателей бюрократического начала я не принадлежу; я слишком долго жил в стране, в развитии которой бюрократия играла настолько видную роль, что даже в настоящее время, когда блеск ее деятельности заметно потускнел, она продолжает сохранять свой старый ореол. Немецкая бюрократия купила себе право на уважение не только своею безупречной добросовестностью и безукоризненною точностью выполнения возложенных на нее функций, но и тем смелым размахом, с которым она умела, когда нужно было, проводить коренную ломку отжившего строя. Была и в истории России пора, на которую до сих пор с гордостью указывает наша бюрократия в ответ на все нападки, — пора “великих реформ”, в которых на долю бюрократии выпала самая завидная роль. Но русская бюрократия не удержалась на той высоте, на которую вознес ее подъем общественного настроения в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов XIX века. Не сумев организовать правильного участия общественных сил в законодательной работе и оградив себя цензурными и иными мерами от контроля общества, она, как только схлынула увлекавшая и ее волна общего приподнятого настроения, потеряла соприкосновение с теми элементами народа, в которых находила себе опору ее творческая деятельность, и обратилась в ту игрушку интересов экономически сильных классов населения и даже отдельных лиц, какую мы знали ее в течение последних десятилетий. Но, если оторванная от народа и омертвевшая бюрократия является лишь помехою на пути движения страны вперед, то, напротив, бюрократия, бодро идущая рука об руку с передовою частью общества, — сила мощная и в высокой мере благотворная. Не в лозунге “долой бюрократию” исход из терзающих русскую жизнь конфликтов, — пора оставить эти эвфемизмы — а в объединении деятельности общества и бюрократии путем коренного преобразования нашего государственного строя. Без бюрократии не обойтись и грядущим на смену порядкам как не обходится и наше земство без “третьего элемента”. И союз с обществом на условиях той реформы, которой настойчиво добивается общественное мнение, лежит в правильно понятых интересах самой бюрократии. Нет спора: наш бюрократический механизм в его целом является в настоящее время враждебным прогрессу. Но вряд ли может быть, с другой стороны, сомнение в том, что в среде лиц, заполняющих собою бюрократические кадры, немало здоровых элементов, с болью сознающих ту печальную роль, на которую бюрократия обрекается существующими условиями государственной жизни. И чем скорее сознание общности интересов заменит собою царящую ныне рознь, тем легче и быстрее осуществятся те реформы, неотложность которых сознается всеми, кому дороги благосостояние и честь родной страны.

Право. 1904. Стлб. 137-151