Польский вопрос в связи с другими окраинными и инородческими вопросами (1905) / И. Бодуэн де-Куртенэ

Речь, сказанная 27 марта (9 апреля) 1905 г. в секции общих дел съезда профессоров и преподавателей высших учебных заведений.

В настоящее время мы присутствуем как раз при беспощадной объективной критике приемов, применявшихся до сих пор нашими правителями как во внешней политике, так и во внутреннем управлении страною. Эта объективная критика, критика со стороны самих фактов и событий, несравненно красноречивее, несравненно внушительнее, несравненно убедительнее всех критик в строгом смысле этого слова, критик, выходящих из-под пера литераторов, публицистов и ученых.

Было бы однако же несправедливо указывать на подобную объективную критику в одной только России. Правда, в России такая критика совершается теперь в значительно сгущенном виде и является одним из самых поучительных наглядных уроков всемирной истории. Но и другие страны, мнящие себя культурными и смотрящие свысока на Россию, не чужды подобной же совершающейся в их недрах объективной критики. Довольно указать на Австрию, нынешняя хроническая смута которой является в значительной мере возмездием за хроническое же нарушение элементарных начал междуплеменной справедливости и равноправности. А нечего уж говорить о Венгрии и Пруссии, этих классических странах попирания национальных прав, благодаря которому все более понижается уровень законности и или никак не может водвориться спокойная политическая жизнь, или же в область строго определенных политических и гражданских отношений все чаще врывается нестроение, произвол и насилие. Впрочем, и в других странах, как Франция, Италия и т. д., можно отметить упомянутую мною объективную критику государственных и общественных грехов и промахов.

Если же объективная критика со стороны фактов и событий обрисовывается именно в России особенно ярко, так это благодаря исключительным условиям последнего времени.

Военные поражения и вообще все беспримерные ужасы, связанные с нынешнею войною, являются объективною критикой необдуманной политической авантюры вообще и несдержания условий договора, наряду с материальною необеспеченностью в частности.

Во внутренней смуте и неурядице нельзя не видеть объективной критики режима, основанного на хроническом нарушении закона и на полном неуважении элементарных прав отдельных человеческих существ и общественных групп.

Наконец, своеобразные волнения на окраинах, особенно же в Польше и на Кавказе, представляют из себя объективную критику практикуемого в этих частях России науськивания, междуплеменной травли и всевозможных гонений. Там-то как раз с неутомимым рвением и усердием применялись усиленные издевательства и надругательства над человеческим достоинством и над племенными и вероисповедными особенностями местного населения. Там-то с особою силой разжигались и раздувались всевозможные, как хищнические, так и оборонительные, политические страсти. Там творилась постоянная беспощадная и вместе с тем бессмысленная месть за чужие прегрешения. Результатом этого должно было явиться доходящее до крайних пределов озлобление против пришлых насильников и угнетателей.

Эти пришлые насильники и угнетатели пользуются особыми правами и преимуществами, а местное население подвергается всевозможным унижениям и ограничениям. Ведь, например, в Царстве Польском, чиновники “русского происхождения” получают усиленный оклад и разные прибавки, а местные уроженцы не только ничего подобного не получают, но даже допускаются только к низшим должностям. В варшавский университет закрыт доступ преподавателям-полякам. В средних учебных заведениях варшавского учебного округа процент учителей-поляков крайне ничтожен, и они могут там преподавать только некоторые предметы. В начале нынешнего учебного года, — значит уже после Ляояна, — попечитель варшавского учебного округа объявил преподавателям истории в частных учебных заведениях (в том числе одному известному ученому в области славян), что они последний год пользуются этою милостью, и что с будущего года) стало быть, в нынешнем 1905 г.) будут заменены русскими. Тот же попечитель варшавского учебного округа в конце прошлого 1903—1904 уч. года, — значит, после гибели адмирала Макарова, после поражений на Ялу, под Кинчау, под Вафангоу и т. д., — прогнал и лишил куска хлеба нескольких преподавательниц польского языка в женских гимназиях за то только, что они, согласно не только закону, но и здравому смыслу, осмелились преподавать польский язык на польском, а не на русском языке!

Все эти и им подобные поступки государственных обрусителей оправдываются прежде всего местью за восстание 1863 г., явившееся роковым последствием подобного же режима николаевских времен. Поведение тогдашних управителей систематически озлобляло польский народ, ответивший на это волнениями и восстанием. Отсюда в близоруких головах прямой вывод, что надо возобновить те же гонения и ограничения в увеличенных размерах, для того... чтобы вызвать со временем новые же волнения и восстания. Получается какой-то заколдованный круг (circulus vitiosus), из которого нет выхода: гонения вызывают волнения, за волнениями следуют новые гонения, опять ведущие к волнениям, и т. д. без конца.

Но это только один из мотивов насильственной обрусительной политики. Большинство обрусителей руководствуется не столько “патриотическими” чувствами и жаждою мести, сколько более вескими и положительными соображениями наживы и привилегированного положения. Своекорыстие у них на первом плане.

С точки зрения своих личных интересов эти господа совершенно правы. Но тождественны ли их личные интересы с интересами общественными и государственными?

Результаты их хозяйничанья налицо, а оценивает их указанная мною объективная критика фактов и событий.

И вот встает вопрос, можно ли продолжать эту обрусительную и истребительную политику?

Я постараюсь разобраться в действительных или же только лицемерных мотивах поведения обрусителей.

На первом плане стоят здесь так называемые патриотические соображения.

Я лично прекрасно обхожусь без патриотизма, и это чувство ни в коем случае не может двигать ни моими суждениями, ни моими поступками. Я выступаю не как русский или же польский патриот, а только как человек, руководствующийся основанным на логическом мышлении чувством справедливости, да кроме того умеющий стать на точку зрения интересов.

Если я лично чужд всякого патриотизма, я тем не менее в состоянии понимать и уважать патриотизм. Но уважать патриотизм я могу только под условием, что он основывается не на безотчетной любви всего своего, не на ненависти, не на презрении ко всему чужому, под условием, что он не равносилен вероисповедному фанатизму, а только является патриотизмом творческим, созидательным, патриотизмом благородного соревнования и прогресса.

Основанием подобного широко понимаемого патриотизма могут быть только местные патриотизмы отдельных общественных групп и областей.

Применительно к данному случаю, правительство и центральные учреждения такого государства, как Россия, не должны ни под каким видом быть национально-патриотическими. Они должны стоять выше всего этого и основываться не на национализме, не на наступательном патриотизме одного из народов, входящих в состав государства, а на общегосударственной солидарности.

Общерусский национальный патриотизм, какая-то мистическая “любовь” всей России, как вместилища всех почвенных и этнографических разновидностей, от Вислы и Балтийского моря до Тихого океана, от Крыма до Новой Земли... представляется мне фикцией и химерой еще более, нежели космополитизм, обнимающий “любовно” все человечество.

Общерусский “любовный” патриотизм я допускаю только как так называемый “патриотизм” эксплуататоров, угнетателей и общегосударственных насильников, как “патриотизм” господ, получающих стотысячные прогоны и стотысячные оклады.

По отношению к искусственно и злонамеренно поддерживаемой и раздуваемой национальной вражде и борьбе в пределах России вопрос представляется мне совершенно ясным.

Именно с точки зрения общегосударственной солидарности необходимо по возможности скорее освободиться от всех подобного рода тормозов общественного развития.

Если препятствующих нраву “инородцев” и иноверцев, всех этих поляков, армян, литовцев, латышей, эстонцев, грузин, татар, евреев... нельзя обрусить и оправославить, — а обрусить и оправославить их, наверное, никогда не удастся, — то, во избежание непроизводительной и вредной растраты общественных и государственных сил, не остается ничего другого, как или истребить, в крайнем случае выселить из пределов государства всех этих “инородцев” и иноверцев, или же удовлетворить и умиротворить их признанием их равноправности. Tertiumnondatur.

Первое средство, т. е. истребление или, по крайней мере, выселение, хотя и весьма заманчиво для “патриотов” в кавычках, но тем не менее неосуществимо. Делаются, правда, с легкой руки разных фон-Плеве и других дальновидных политиков, попытки частного истребления евреев, армян и прочих “нехристей”, но навряд ли от этого выигрывают “насущные интересы государства” и “явная польза русского народа”. Прежние “дикие” и даже средневековые государства могли позволять себе такую роскошь, как истребление или же изгнание целых народов или же исповедных обществ; но теперь уже не те времена, да и руки-то коротки.

Таким образом, имея в виду как “насущные интересы государства”, так и “явную пользу русского народа”, приходится остановиться на втором средстве: жить с “иноверцами” и “инородцами” в согласии, жить различно, но объединенно.

После отмены крепостного права невозможно тоже рабство национальностей и подчинение их всех одной господствующей. Прошли времена, когда известные племена обрекались на роль этнографического материала, долженствующего служить при переходе в культурное состояние кадрами для увеличения сознательных сочленов одной из господствующих национальностей. Если отдельные лица или даже целые племена соглашаются на подобную роль или же относятся индифферентно к своей природной обособленности, так это их дело. Но насильно заставлять становиться русским никто не имеет права.

Как вывод из вышеизложенного, получается признание полной равноправности всех национальностей в смысле их самоопределения и самоуправления.

Волей-неволей приходится говорить не о “русском народе”, но о народах России.

Сообразно с этим, в “инородческих” частях государства, составляющих особые административные единицы, необходимо установить областную и в известной мере даже политическую автономию. Таковые прежде всего Царство Польское, затем Кавказ и Прибалтийский Край. Во всех же остальных частях должно быть допущено так называемое самоопределение отдельных национальностей, как и вообще всех групп населения, связанных общими интересами.

***

Хотя я только дилетант в политике, но я все-таки позволю себе связывать затронутый мною вопрос автономии и самоопределения с общим вопросом децентрализации России.

На мой взгляд, уже одни географические условия столь обширного и раскинутого во все стороны государства исключают возможность централистического управления, которое явилось бы продолжением замечаемого ныне государственного паралича и объективной “забастовки”. Продолжающая быть якобы централизованной Россия пойдет по наклонной плоскости к распадению и окончательной гибели. Во всяком же случае один только центральный парламент, ведающий все общие дела всех областей России, по части законодательства и контроля, оказался à la longue мало творческим и мало жизнеспособным.

Но ведь и теперь уже фактически существует в России децентрализация на местах. Существуют же местные сатрапы, в иных случаях с неограниченною властью, до станового и околоточного включительно. Они-то и являются настоящими “ограничителями самодержавия” и нарушителями государственного единства.

Такая чиновничья децентрализация способствует разъединению и окончательному растерзанию России. Как противоядие, нужна децентрализация объединяющая, развивающая в населении чувство и сознание общегосударственной солидарности, а такою явится децентрализация не стесняемого сатрапами общественного самоуправления и областной автономии.

При таком устройстве одним многоголовый громоздкий всероссийский парламент должен будет уступить место центральному немногочисленному союзному совету или же другому учреждению в этом роде.

Таков должен быть наш лозунг, идеал, к которому необходимо стремиться в будущем. Но как осуществить подобную спасительную децентрализацию?

Кто-нибудь должен же сделать первый шаг. Сделает ли его настоящее правительство, настоящее бюрократическое законодательство? А может быть это будет делом будущего “учредительного собрания”? Но не слишком ли уж оптимистически мы смотрим на дальновидность и прозорливость этого ожидаемого “учредительного собрания”?

***

Не предрешая будущего законодательного решения затронутых здесь вопросов, мы пока можем констатировать следующий несомненный факт:

Стремление к русификации, стремление к насильному проведению чисто внешнего, видимого государственного единства сопряжено с громадною тратою сил и энергии на дело не только бесполезное, но просто вредное и для государства, и для населения, вредное как с точки зрения экономических интересов, так и с точки зрения культуры и гражданской нравственности.

Россия и как государство, и как конгломерат различных народов, и как вместилище будущих освобожденных граждан, — хотя бы только в силу беспримерных страданий последнего времени, — имеет право на освобождение себя от подобных кошмарных вопросов, на освобождение себя от траты сил на дело постыдное и вредоносное.

***

Это была общая точка зрения на “инородческие” и “окраинные” вопросы. Теперь спрашивается: как применить эту точку зрения в деле образования и воспитания?

Образование и воспитание должно быть чуждо всякой односторонней фантастической политике оправославливающей и обрусительной.

Это первое кардинальное требование здравой педагогики применительно к затронутым здесь вопросам. Второе же кардинальное требование новейшей педагогики гласит:

Преподавание всех учебных предметов должно вестись на родном языке учеников и их родителей, точнее говоря, на том языке, который ученики и их родители считают своим родным.

Применительно, например, к Царству Польскому, мы должны сказать, что преподавание в тамошних школах всех степеней (т. е. в школах низших, средних и высших) должно идти вообще на польском языке, за исключением случаев, когда само иноязычное население (в некоторых частях Царства Польского) потребует другого преподавательского языка, или же когда известная группа людей по собственному почину устроит для себя иноязычные школы (в том числе и с русским преподавательским языком).

По чисто тактическим и практическим соображениям я бы полагал, что в польских школах Царства Польского русский язык и русская литература не должны быть вовсе общеобязательны для всех учеников, а лишь для желающих. Может быть, на первых порах, ради своеобразного возмездия за причиняемые нынче этими предметами пытки и издевательства, многие не захотят вовсе учиться по-русски. Но я убежден, что этот задор вскоре пройдет, и все, а если не все, то почти все ученики, и по практическим соображениям, и из любознательности, и ради возможности следить за развитием русской мысли, изъявят желание изучить и русский язык, и русскую словесность, и русскую историю, и географию России. Во всяком случае, всем ученикам в Царстве Польском должна быть предоставлена возможность усваивать себе эти “русские предметы”.

Этим и должны ограничиваться “заботы” школьного начальства о нуждах и интересах “инородческого” населения. Непоправимые бюрократы понимают эту обязанность заботиться об интересах населения совершенно в другом смысле, а именно в смысле принудительности и навязывания русского языка как преподавательского для всех предметов, до родного языка учеников включительно. С бюрократической точки зрения, школы существуют прежде всего для производства главного продукта русской промышленности, каковым является каста чиновников, перебрасываемых, как мячики, с одного конца государства на другой. “Русский” же чиновник должен знать только русский язык, а до “местных” языков и “жаргонов” ему нет никакого дела. Ведь не чиновник существует для населения, а население для чиновника, или, как гласит польская поговорка наизнанку, не табакерка для носа, а нос для табакерки.

Мы, однако ж, навряд ли согласимся с этой бюрократической точкой зрения. И если уже захотим применять польскую поговорку, так в ее прямом смысле: не нос для табакерки, а табакерка для носа. Значит: не население для чиновников, а чиновники для населения; не общество для правительства, а правительство для общества. Поэтому-то мы и отклоняем от себя эти лишние фарисейские заботы воинствующей бюрократии об интересах населения.

Я высказал предположение, что нежелание изучать русский язык и прочие русские предметы может проявиться только на первых порах, и что впоследствии их будут изучать добровольно все или, по крайней мере, почти все ученики. Мало того, я позволю себе пойти дальше и утверждать, что даже запрещение изучать русский язык привело бы как раз к противоположному результату: его стали бы изучать во что бы ни стало, против воли начальства.

Да, впрочем, не большая беда, если некоторые из оканчивающих учебные заведения в Царстве Польском не будут даже вовсе знать русского языка. Если они захотят ограничить свою деятельность пределами своей скромной родины, с них довольно знания родного языка, долженствующего процветать при изменившихся условиях не только в органах самоуправления, но тоже и в суде, и в администрации. Таких, навсегда нежелающих знакомиться с русским языком, с русскою культурою и с русскою историческою жизнью, между окончившими не только высшие, но и средние учебные заведения, будет, вероятно, весьма незначительный процент. Многие уже по окончании курса захотят собственными силами выучить русский язык и пользоваться им, как органом проникновения в русскую душу и в русское общественное движение. А эти два языка, русский и польский, так близки и сходны между собою, методы же изучения чужих языков в последнее время настолько усовершенствованы, что каждый поляк, одаренный средними способностями, в состоянии усвоить себе русский язык в достаточной мере в течение нескольких месяцев, не пуская в ход никаких сверхъестественных усилий.

Каждый образованный поляк и вообще “инородец” будет помнить, что языком центральных правительственных и общегосударственных учреждений, учреждений, функционирующих в Петербурге и в Москве, останется русский язык, и что тот же русский язык будет средством взаимного понимания в общегосударственном и правительственном учреждении, все равно, будет ли это многоголовый и многоязычный парламент, или же только союзный совет, состоящий из представителей отдельных автономных областей. А уж хотя бы для понимания из первых рук всего того, что там будет происходить, понадобится русский язык.

***

А теперь сойдем на практическую почву, т. е. поставим себе вопрос практического осуществления намеченной, — согласно началам справедливости и общегосударственной пользы, — реформы школьного дела в Царстве Польском и в других нерусских частях русского государства.

Прежде всего необходимо открыть заявить о подобном решении и о желании осуществить его в известный определенный срок.

Но кто же должен заявить об этом? Неужели те, у кого семь пятниц в неделе, кто одною рукою дает, а другою отнимает, кто одною рукой гладит по головке, другою наносит удары? Неужели те, кто руководствуется изречением вроде “отвести душу”, “рука чешется”, “нраву моему не препятствуй”?

Казалось бы, от всех подобного рода людей нам нечего ждать успокоительных заявлений. Тем не менее, кто знает? Может быть, даже из сфер, от которых мы привыкли ничего не ожидать, выйдет, паче чаяния, твердое решение и постановление его осуществления. Никогда не надо отчаиваться.

А может быть, подобное заявление должно выйти от накликиваемого “учредительного собрания”. Увы, улита едет — когда-то будет. Что и когда сложится из туманных очертаний будущего, никому пока не известно.

И вот, если уж заявлять о необходимости порвать с позорною обрусительною политикой в области народного просвещения, так это прежде всего должны сделать мы, профессора и преподаватели высших учебных заведений в России. При настоящих условиях наше заявление будет иметь в психически-социальном отношении гораздо более значения, нежели заявления существующих, но в действительности “бастующих” властей.

Затем, еще один вопрос чисто практического значения.

Представим себе, что высказано авторитетное решение и постановление осуществить его. Как же взяться за это осуществление?

Конечно, надо осуществлять не впопыхах, не с бухты-барахты. Не следует подражать генералу Ванновскому, воображавшему, что господа, насаждавшие своеобразный “классицизм” славяно-русского происхождения, могут с сегодня на завтра стать преподавателями естественных наук или же новых языков. Осуществление начал справедливости и национальной равноправности в области народного просвещения должно быть проводимо энергично, но осмотрительно, постепенно. Это должна быть не ломка, но преобразование.

И тут прежде всего предстает перед нами, как частный вопрос, вопрос наличного преподавательского персонала в Царстве Польском. Это вопрос, с практической точки зрения, первостепенной важности. Куда деть уже находящихся в Царстве Польском педагогов обрусительного пошиба.

Известная, хотя и незначительная, часть этого персонала могла бы остаться в Царстве Польском даже после полонизации школы. Если эти господа знают по-польски и пользуются уважением местного населения, они могли бы, по собственному желанию, преподавать и в преобразованных учебных заведениях. Не желающих остаться, хотя и снискавших себе уважение населения, равно как и всех остальных, т. е. как лично индифферентных, но исполнявших русификаторские затеи начальства, так и ненавидимых населением гонителей и подстрекателей, можно бы перевести в чисто русские области в обмен на служащих там поляков. Ведь Россия не клином сошлась.

Что же касается людей, подготовленных для преподавания на польском языке, не следует забывать, что и между поляками на местах найдется много до сих пор не использованных педагогических сил.

Наконец еще одно замечание.

Значительная часть обрусительных педагогов в Царстве Польском и в других инородческих областях до такой степени нравственно изгадилась, до такой степени срослась со спортом человеконенавистничества и человекоистребительства, что им не должно быть более места по ведомству народного просвещения даже в самых коренных русских областях. Такие господа обоего пола годятся разве в запасные “черной сотни”.

Право. 1905. Cтлб 2560-2570.