Оперативное искусство и любопытный западный нарратив о вкладе России (3) / Джекоб Кипп

ИД «Регнум» готовит к печати очередной выпуск альманаха «Русский Сборник». В его составе - статья Джекоба Киппа (Jacob W. Kipp, Professor Emeritus of the US Army School of Advanced Military Studies), сокращённый текст которой публикуется ниже.

Часть 1: http://ostkraft.ru/ru/articles/189

Часть 2: http://ostkraft.ru/ru/articles/190

Часть 3: http://ostkraft.ru/ru/articles/191

Оперативное искусство, военная системология и будущая война

О работе в области военного предвидения и прогнозирования, которая вот уже три десятилетия определяется теорией систем и военной системологией, генерал Махмут Гареев справедливо говорит как о сизифовом труде. Теория систем вошла в советскую военную науку как один из важнейших её компонентов, когда в процессе революции в военном деле (РВД) в 1950-х гг. появились баллистические ракеты большой дальности и ядерное оружие. Генерал-майор В. К. Копытко, бывший заместитель начальника Отдела оперативного искусства Академии Генерального штаба, рассматривает весь период от 1954-го и до 1985-го гг. как единое целое, т.е. как период, где главенствующее положение занимают баллистические ракеты и ядерное оружие. Именно в этот период они считаются главным средством уничтожения противника, и одновременно всё яснее осознаётся, что их применение обернётся катастрофой и в оперативном смысле может привести к обратным результатам. Генерал-полковник Адриан Данилевич, бывший заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба 1970-х и начала 1980-х гг., видит это несколько иначе и говорит о 1950-1960-х гг. как периоде производства ядерного оружия, за которым в 1960-1965 гг. последовала эйфория. К концу 1950-х гг Советский Союз под руководством Хрущёва приступил к военно-технической революции, в которой ядерное оружие и баллистические ракеты рассматривались как символ мощи государства. А поскольку Советский Союз в это время переживал демографический кризис в связи с низкой рождаемостью военного времени, эта революция призвана была обеспечить безопасность страны при сокращении численности сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил. Эта военно-стратегическая концепция была изложена в трижды издававшейся в период с 1962 по 1968 гг. «Военной стратегии» маршала В.Д. Соколовского, и центром её являлись ядерные удары как главная характеристика современной войны.

За падением Хрущева, как говорит Данилевич, последовало и падение с облаков на землю, т.е. осознание нереалистичности применения ядерного оружия, которое продолжалось с 1965 по 1975 г. В этот период Генеральный штаб приступил к рассмотрению возможных вариантов первой, обычной фазы войны между НАТО и Варшавским блоком. Если ещё недавно считалось, что она продлится всего несколько часов, то теперь допускалась возможность, что онa затянется на 6-7 дней. При этом оперативное искусство снова выплыло на поверхность как важная составляющая военного искусства в начальный период войны. Тем не менее, ракетно-ядерные силы и средства всё ещё определяли характер будущей войны и расширяли возможности для достижения успеха. Для этого требовалась бо?льшая подвижность войск и защитные системы против радиации. Но войска, предназначавшиеся для веде?ния операций в этих новых условиях, не имели и не могли иметь практического опыта. Специалисты по доктрине и операциям могли создавать военные игры с моделированием операций, но реальное воздействие применения ядерного оружия на ведение операций невозможно было установить путём практического опыта с целью оценки правильности теории и доктрины. Моделирование военного конфликта между НАТО и Варшавским блоком с применением и обычных, и тактических, оперативно-тактических и стратегических ядерных сил и средств представляло непреодолимые трудности.

Советские военные специалисты во главе с генералом-полковником Данилевичем занялись изучением возможности продолжительного обычного начального периода войны между НАТО и странами Варшавского договора. Происходило это в контексте стратегического ядерного паритета и арсеналов модернизированного тактического и оперативно-тактического ядерного оружия, в частности, твёрдотопливных БРСД типа SS -20. В начале 1970-х гг. Генеральный штаб исходил из предположения, что если НАТО применит ЯО первым, то первый удар произойдёт на оборонной линии в Германии, и что НАТО при всех обстоятельствах применит ядерное оружие для обороны Рейнского барьера. Когда Маршал Николай Огарков занял пост начальника Генерального штаба, ожидалось, что фаза военного конфликта между НАТО и Варшавским блоком с применением обычных средств поражения продлится 5-6 дней. К 1979 г. Генеральный штаб предполагал, что обычная фаза стратегической операции распространится на Францию. А к 1980-81 г. Генеральный штаб уже был убеждён, что эта война будет вообще неядерная. И основывалось это убеждение на понимании, что применение ядерного оружия не достигнет желаемых оперативных результатов, но приведёт к катастрофе. Генеральный штаб пришёл также к выводу, что тактическое, оперативно-тактическое и стратегическое наступление, основанное на модернизированной концепции глубоких операций может быть эффективным в случае войны между НАТО и Варшавским блоком. Такая альтернатива не исключала возможности применения тактического и оперативно-тактического ядерного оружия, но подразумевала, что НАТО первым применит его. Моделью для операции с обычными средствами поражения служило маньчжурское стратегическое наступление, но опять же подразумевалось, что НАТО нападёт первым, а Варшавский блок немедленно перейдёт в контрнаступление с целью окружить и уничтожить значительную часть сил НАТО и переправиться через Рейн, что, как считалось, вынудит НАТО первым применить тактическое ядерное оружие.

Начиная с 1979 г., Генеральный штаб приступил также к рассмотрению проблемы контроля эскалации после применения ядерного оружия и выдвинул идею прекращения применения ядерного оружия в ходе войны. Считалось, что для достижения решающего результата советская обычная стратегическая операция должна будет опираться на превосходство в численности сил и количестве материалов. Данилевич признаёт, что в Великой Отечественной войне советская сторона выиграла не потому что её генералы и солдаты были лучше немецких, а потому что у неё было намного больше самолётов, танков, артиллерийских орудий и солдат. В войне с НАТО при общем обычном наступлении Советский Союз смог бы выставить 40.000 танков в эшелоне за эшелоном, а в конце войны их осталось бы не более 5000. К началу 1980-х гг. ГРУ уже знало о качественных улучшениях в тактических и оперативно-тактических ядерных средствах США (крылатые ракеты наземного базирования и Першинг II), а также принятии на вооружение высокоточного оружия в комбинации с новыми механизмами управления силами и средствами. Очевидно было, что США стремились противопоставить советскому количественному превосходству качественное превосходство обычных средств поражения. В связи с этим в Советском Союзе назрела необходимость размышлений по поводу выбора стратегии, основанной на трезвой оценке возможной будущей войны с одной стороны и материальных средств, имеющихся в наличии для подготовки к войне и для её ведения с другой. Маршал Огарков относился серьёзно к роли Генерального штаба как мозга армии, постоянно озабоченного меняющимся характером будущей войны. Как начальник Генерального штаба Маршал Огарков ратовал за РВД, прежде всего в обычных вооружённых силах, включая автоматизированную систему военного управления, информатизационные технологии, высокоточное оружие и оружие, основанное на новых принципах физики. Он также выдвигал идею профессионализации вооружённых сил, бо?льший контроль Генерального штаба над разработкой новых видов воооружения и изменений в структуре вооружённых сил, включая упразднение ПВО страны. Для противодействия возникающим новым тактическим и оперативно-тактическим ядерным и о бычным средствам поражения Огарков принимал предложенную Гареевым концепцию «оперативной маневренной группы». Высокая манёвренность специально созданных бригад позволила бы осуществлять прорывы и рейды на оперативном уровне и создавала бы трудности для противника в осуществлении контрударов.

Но Генеральный штаб подчинялся Министерству обороны. Возражения Генерального штаба против ввода советских войск в Афганистан в 1979 г. были игнорированы. Новые тенденции повлекли за собой новые серьёзные сомнения в желательности или даже необходимости завладения стратегической инициативой и ведения наступательных операций в начальный период войны. Обсуждая советское стратегическое управление войсками в послевоенный период, Андрей Кокошин подчеркнул «окостенение» системы управления под руководством Министерства обороны, ответственного за формирование и подготовку оперативных объединений, соединений и частей. В таком контексте Генеральный штаб терял свою функцию «мозга армии». Между начальником Генерального штаба маршалом Николаем Огарковым, который ратовал за РВД и Министром обороны маршалом Дмитрием Устиновым возник конфликт.

В советских размышлениях того периода о возможном характере будущей войны налицо главенство стратегии над оперативным искусством и в то же время осознание того, что оперативное искусство – это не просто подготовка к ведению наступательных операций в начальный период войны. Советские аналитики этого времени, включая сотрудников ГРУ, занимались анализом последствий радикальных изменений в формулировке стратегии США. Администрация Рэйгана начала поговаривать о «ранней победе в затяжной обычной войне», что, как многие верили, радикально меняло характер мобилизации в США в случае войны. Производство и боеготовность обычного высокоточного ударного оружия создавало возможность массированного огня, способного сокрушить развёрнутые в передовом районе войска противника, оснащённые обычным вооружением, и подорвать его операции в начальный период войны. США постепенно переходили от массового производства систем обычного оружия, таких как, например, танки, к массовому производству «систем высокоточного оружия обнаружения и поражения». Это радикально повлияло на веде?ние обычных оперативных маневров. Под вопросом оказалась сама система мобилизации для массовой индустриальной войны, которую Советский Союз ввёл в 1930-х гг., усовершенствовал в период Великой Отечественной войны и которой продолжал придерживаться в течение всей холодной войны, даже когда ядерное оружие стало стержнем национальной стратегии обеих сторон.

По мере того, как Западная военная мысль вновь обращалась к роли обычных сил в начальный период войны, в Советском Союзе сотрясались самые основы концепции оперативного искусства. Новые идеи, выдвинутые Ларионовым и Кокошиным, о которых говорилось выше, отражали принципиальное переосмысление стратегической обстановки, в которой отныне должны были действовать советские вооружённые силы. Политическим контекстом предложения Ларионова и Кокошина было снижение уровня военно-политического противостояния между НАТО и Варшавским пактом и демилитаризация холодной войны. Они пытались восстановить связь между политикой, стратегией и оперативным искусством в необычайно трудный момент национальной истории. Генерал-майор В. В. Ларионов и А. А. Кокошин выдвигали доктрину достаточной обороны, пользуясь Курской битвой как примером возможности ассиметричного ответа на угрозу наступательной операции противника. Ларионов, Кокошин и генерал Владимир Лобов вновь вынесли на рассмотрение советской военной науки и советской общественности свечинское понимание стратегии.

При гласности в СССР появилась возможность последовательного заполнения пробелов в советской истории. Можно было говорить о том, какой ценой досталась Советскому Союзу победа в Великой Отечественной войне, и ставить под сомнение целесообразность наступательных боевых действий в массовой индустриальной войне в контексте ядерного паритета и революции в обычных боевых средствах и силах. Такая критика подрывала авторитет советских Вооружённых сил и подвергала сомнению идеологию, институты и ценности советской системы и привела к тому, что генерал Одом охарактеризовал как распад советской военной системы и, в конечном счёте, всей советской системы в целом.

Здание советского оперативного искусства, тщательно возводившееся сталинским режимом в процессе подготовки к тотальной войне, не устояло перед лицом качественных изменений характера будущей войны, которая из индустриальной превращалась в войну, основанную на информации и управлении. Это создавало проблемы для партийного контроля, проблемы, которые Леонид Брежнев и не хотел, да и не мог разрешить. Виталий Шлыков указывает на то, что Сталин создал уникальную систему для подготовки промышленности к военной мобилизации. Но именно она же, как подчёркивает Шлыков, в конечном счёте, и погубила Советский Союз – он пал не в войне, а под бременем непрекращающейся подготовки к войне на всех фронтах и всеми средствами. Советское политическое руководство периода застоя и последовавшего за смертью Брежнева междуцарствия очень медленно реагировало на системный кризис. Оно не смогло вовремя принять необходимые шаги. В стране, где всё делалось, якобы, в согласии с долгосрочным, рациональным, централизованным планированием, вдруг всплыли на поверхность все недостатки «развитого социализма». Н. Н. Моисеев, бывший начальник Вычислительного центра РАН и ведущий специалист в области советского военного моделирования, отмечает, что идеологический догматизм, карьеризм и бюрократическая волокита препятствовали своевременному и эффективному ответу на вызовы эпохи. Командная система, которая функционировала в период сталинской индустриализации, Великой отечественной войны, и даже в ядерную и космическую эру, новым вызовам не соответствовала. Кибернетика и создание информационного общества ставили такие задачи, которые сталинская модель, даже в её наименее репрессивном варианте, никоим образом не могла разрешить. Количество не переходило в качество, и с его помощью нельзя было ни выиграть войну, ни руководить народным хозяйством и обществом.

С распадом СССР в 1991 г. исчезла также и мобилизационная база для индустриальной войны. Генеральный штаб продолжал изучать эволюцию военного искусства и размышлять о характере будущей войны. В основном эти размышления сосредоточиваются на характере угрозы против России и способности национальной экономики приспособиться к информатизации войны. Военная системология стала неотъемлемой частью общих системных исследований ещё в Советском Союзе. Дискуссии о философском обосновании системологии вырастали из интеграции теории систем, кибернетики и диалектического материализма. Распад Советского Союза не повел за собой отрицания русскими системологами диалектического материализма как философской основы системных исследований. Такой подход позволяет разработку систем в контекстуальных параметрах и анализ сложных самоорганизующихся систем. «Представляется перспективной также разработка идеи создания прикладной диалектики как высшего формально-логического аппарата теории систем и теории управления». За последние два десятилетия автор неоднократно исследовал попытки русских военных специалистов сформулировать убедительную концепцию будущей войны, на основе которой можно было бы заниматься строительством вооружённых сил и их вооруженем. В своeй первой исследовательской работе по этой теме автор пришёл к выводу, что гегемония коммунистической идеологии препятствовала свободному доступу теории систем и системологии к изучению будущей войны. После распада Советского Союза у русских системологов появились широкие возможности в смысле применения теории систем к военному предвидению и прогнозированию, но политическое руководство было слишком занято политическими, экономическими и социальными преобразованиями, а также изысканием возможностей сокращения военного бюджета, чтобы уделять внимание проблемам будущей войны. Свалившаяся на голову России война в Чечне в целом не принесла никаких изменений в смысле понимания ельцинской администрацией необходимости ислледований в этой области, поскольку правительство считало, что после окончания холодной войны международная обстановка не чревата никакими угрозами для интересов России. Россия, по мнению правительства, достигла стратегического партнёрства с Соединёнными Штатами, а НАТО в своих отношениях с Россией принимало в расчёт её опасения. Российские войска вместе с силами НАТО принимали участие в IFOR и SFOR в Боснии и Герцеговине. Ситуация радикально изменилась, когда НАТО вмешалось в конфликт в Югославии на стороне Косово, подвергнув Сербию авианалётам с целью принудить президента Сербии Милошевича вывести сербские войска из Косово. Эта кампания разрушила иллюзии российского правительства относительно партнёрства с НАТО и повела к осознанию политическим руководством важности изучения проблем будущей войны.

С приходом к власти Владимира Путина оборона заняла приоритетое место, и определение характера будущих конфликтов, к которым России необходимо было готовиться, стало рассматриваться как актуальная и насущная проблема. Вмешательство НАТО в югославский конфликт путём бесконтактного принуждения с помощью авиации и применения высокоточной системы обнаружения и поражения целей, стало восприниматься как угроза России в случае новой войны в Чечне. Ответные действия со стороны России не замедлили последовать. В июне российкие десантники были переброшены из Угливца на Приштину, и в том же месяце состоялось первое крупно-масштабное стратегическое учение со времени окончания холодной войны «Запад-99». Оно проводилось по сценарию отражения западной агрессии, в котором НАТО нападает на Белорусь с территории Балтийских стран, и Россия, понеся поражения в обычной обороне, прибегает к первому удару нестратегическими ядерными средствами с целью деэскалации конфликта.

В работах о будущей войне периода, предшествующего 1999-му г., были намечены основные темы, которые разрабатывались в последующее десятилетие. В середине 1990-х гг. вышел основополагающий труд генерала Гареева, по выходе в отставку ставшего основателем и первым президентом российской Академии военных наук. В этой книге Гареев утверждает, что возможность ядерной или всеобщей обычной войны мало правдоподобна, хотя исключить её полностью нельзя. Наиболее распространёнными и опасными Гареев считает локальные конфликты и войны, которые могут перерасти в региональные конфликты. С точки зрения Гареева, предвидение характера вооружённой борьбы будущего подобно сизифову труду – оно неизбежно, трудно и должно постоянно пересматриваться по мере изменения международной обстановки, эволюции военных технологий (которая, как он считает, идёт ускоренными темпами) и перемены внутриполитического и экономического климата. После холодной войны характер применения военной силы становится всё более многовариантным, в нём всё больше сочетаются прямые и непрямые действия, с возрастающим значением последних, и он всё больше отражает стратегические интересы мощных морских держав.

Генерал-майор Владимир А. Слипченко, по выходе в отставку занявший пост вице-президента Академии военных наук, сосредоточивает своё внимание на уроках, извлечённых из операции «Буря в пустыне» и рассматривает эту операцию как предвестника вооружённых конфликтов будущего, характер которых будет определяться РВД. Военные действия, как он полагает, станут нелинеарными, бесконтактными, с применением ударов по глубине обороны противника высокоточными ракетами как средства наступательного сдерживания. Слипченко считает, что положение, когда только одна доминирующая держава обладает больши?м арсеналом такого оружия, временно, что совершенствование технологий для «войны шестого поколения» будет продолжаться не одно десятилетие, и они будут приняты на вооружение другими великими державами. Работа Слипченко вышла в свет в 1999 г., и впоследствии он утверждал, что военные планы НАТО подтвердили его прогноз. В отличие от западных экспертов, обсуждавших войну четвёртого и пятого поколений, Слипченко говорил о войне шестого поколения, корни которой он находил в ядерной войне, т.е., по его мнению, в войне пятого поколения. Слипченко также отмечал, что последствия поражения высокоточным оружием в войне шестого поколения будут мало чем отличаться от последствий ударов ядерного оружия, иначе говоря разницы между новейшим обычным оружием и новейшим ядерным оружием практически не будет. Слипченко видел в этом большой риск, т.к. это может подорвать сдерживание и привести к тому, что другие государства, от которых требуют разоружения под угрозой новейшего обычного оружия, будут искать путей приобретения ядерного оружия.

Контр-адмирал В.С. Пирумов, специалист по радио-электронной борьбе, уже ранее отмечал влияние новейших систем высокоточного поражения и радио-электронной борьбы на морские бои во время Фолклендского конфликта. После выхода в отставку, он стал инициатором создания секции геополитики и безопасности Российской академии естественных наук. Пирумов писал о применении высокоточного оружия, автоматизированного управления и электронной борьбы во время операции «Буря в пустыне». Он опубликовал множество работ по информационной борьбе как важнейшему средству обеспечения национальной безопасности. При президенте Ельцине Пирумов был председателем Научного совета при Совете безопасности. Как таковой он участвовал в работе по обеспечению национальной безопасности, основанной на системном подходе. Эта работа представляла собой крутой поворот в сторону от советского опыта и отталкивалась от систем национальной безопасности других стран. Проект предусматривал привлечение соответствующих правительственных и неправительственных структур к работе по формулированию политики обеспечения национальной безопасности и созданию методов анализа международной обстановки и национальных интересов РФ. Продукт эры стратегического партнёрства, этот проект отражал сравнительно умеренные взгляды на международные системы и внешние угрозы безопасности России.

Больше всех озабочен был эволюцией оперативного искусства в условиях РВД военный писатель генерал-майор Виктор Рябчук, ветеран Великой отечественной войны и профессор оперативного искусства в бывшей Общевойсковой академии им. Фрунзе. Рябчук искал путей применения военной системологии к оперативному искусству в эпоху высокоточного оружия. Он подчёркивал возрастающую роль управления знаниями в военном управлении и говорил о том, что каждый командир обязан иметь и практические навыки в управлении боевыми действиями, и способность управлять информацией для обеспечения системного понимания обстановки, своих сил и сил противника. Это позволяет эффективно использовать силу против наиболее важных подсистем противника и добиваться поражения врага без его сокрушения. Подход Рябчука не принимает в расчёт постмодернисткого нарратива, но тем не менее строится на создании жёстких математических моделей сложных систем и требует, чтобы командир имел необходимые знания, чтобы их понимать и применять.

В последние годы системологии отводится значительное место в военной науке. Дискуссии относительно характера будущей войны продолжаются, и их влияние сказывается на направлении в строительстве силовых структур и развитии технологий. Термин «во?йны шестого поколения» часто употребляется, когда говорят о возможных будущих трансформациях войны. Адмирал Иван Капинец отталкивается от него, характеризуя развитие военно-морской науки в XXI-ом веке и ратуя за «военно-морской флот шестого поколения». Существуют, однако, довольно значительные разногласия в вопросах бесконтактной войны, и некоторые критики предостерегают против слишком одностороннего упора на системы высокоточного ударного оружия. Оживлённые научные дискуссии о роли военной системологии в военной науке продолжаются, и все стороны в общем сходятся во мнении относительно её пользы. При этом отмечается необходимость единого подхода к военной системологии и информатизации вооружённых сил.

Рябчук продолжает вести дискуссии о применении военной системологии к прогнозированию будущего конфликта, который он характеризует как интеллектуально-информационное противоборство. Он призывает принять во внимание военную системологию при формулировании военной доктрины, которая для России, как и в прошлом для Советского Союза, по-прежнему сосредоточивается на общих вопросах подготовки к войне и ведения войны. В своей последней книге Рябчук и его соавтор (его сын) обсуждают проблемы, связанные с ролью военной доктрины, как в истории, так и в современных условиях. Они указывают на важность системного подхода к оценке международного положения, национальных интересов, угроз, а также средств национальной обороны. Они рекомендуют производить периодические пересмотры доктрины с целью принятия на вооружение новейших изменений в этих системах. Военная доктрина, по их мнению, - наиболее верный путь к победе. Авторы снова подчёркивают, что современная война – это интеллектуально-информационная борьба, которая требует от командиров и политических деятелей понимания моделирования конфликта. В. Д. Рябчук утверждает, что военная системология является основой для разрешения проблем прогнозирования в условиях интеллектуально-информационного противоборства.

Эта полемика представляет собой концепцию оперативного искусства и военного искусства, модернизированную на базе системной военной науки, имеющей дело со сложными самоорганизующимися системами. Необходимо, чтобы эта полемика стала частью ведущихся в США дискуссий об анализе системы систем, об операциях по воздействию (effects-based operations), о системном планировании на уровне операций и кампаний. Недостаток внимания в США к работам русских специалистов в этой области отражает возрастающую в США тенденцию к сужению фокуса на исключительно американском военном анализе и американской военной теории, которые со времени окончания холодной войны превращаются во всё более закрытую, самодостаточную систему. Обзоры работ зарубежных специалистов редки, да и сами работы редко переводятся на английский язык. Это находится в прямом противоречии с интересом к зарубежной военной теории во всём остальном мире. Достаточно заглянуть в книжный магазин Народной Освободительной Армии в Пекине, чтобы убедиться в наличии книг зарубежных специалистов. Китай известен своими переводами и изданием работ русских военных специалистов по РВД, включая работу В. Слипченко о войнах шестого поколения. В свете вышеизложенного не лишено вероятности, что именно нашей живучей тенденцией к стратегическому этноцентризму, нашей склонностью к игнорированию плодотворного и самобытного осмысления проблем войны в других странах объясняются наши постоянные трудности в достижении стратегического успеха в войнах нашей эпохи. Мэри Фицджеральд, крупнейший американский аналитик, наглядно доказала, что изучение идей русских и других зарубежных специалистов о войне нам необходимо, и что, более того, игнорировать этих авторов попросту опасно.

Авторизованный перевод с английского Майи А. Кипп