Основа для сепаратизма на Западе Казахстана / Михаил Пак

В феврале 2013 г. в Москве выходит в свет сборник аналитических статей «Средняя Азия: Новые координаты». В сборник, в частности, вошло исследование Михаила Пака «Основа для сепаратизма на Западе Казахстана», которое ниже публикуется в сокращённом виде.

Введение

Пожалуй, нет в новейшей истории современного Казахстана события занятнее бунта нефтяников в Жанаозене 16-17 декабря 2011 года. Важнее – случались. Занятнее – однозначно нет. И дело здесь не в истерии, которая позже получила распространение среди части граждан, называющей себя «демократическим сообществом». И даже не в масштабах трагедии – она, безусловно, велика – если вообще возможно придумать меру измерения человеческого горя. Но дело здесь вовсе не в этом. А вот в чем. 

События в Жанаозене – это не только голодный бунт нефтяников, не «черная пятница», плавно перетекшая в «кровавое воскресение». Восстание в Мангистауской области Казахстана – это самое первое громкое выступление родоплеменной элиты запада республики. А по факту – заявивший о себе громко региональный сепаратизм.

Оговоримся сразу – автор не претендует на истину в последней инстанции, но претендует на некоторую исследовательскую глубину. Ниже будут перечислены факты и явления современной казахстанской политики и экономики, а также некоторые сугубо социальные явления. Наша  основная задача - попытаться разобрать ситуацию, взглянув на нее под иным, нежели предлагает официальная, а также  англосаксонская пропаганда, углом зрения. Без этого, по нашему глубочайшему убеждению, разобраться в событиях, которые будут сопровождать любое политическое выступление западных регионов республики, не представляется возможным.

Жанаозен – некоторые предпосылки трагедии

Нет нужды, на наш взгляд, вдаваться в подробности самого бунта, в ходе подавления которого силы правопорядка использовали боевое оружие. Тем, кто ждет от авторов этой статьи оценки правомочности его использования, равно как и правового заключения по факту стихийных беспорядков, поясним – этими вопросами должны заниматься правоведы. Нас же интересует сама суть события, глубинные причины, побудившие нефтяников сначала выйти на площадь весной 2011 года, а затем, спустя полгода, разжечь пламя из искры – по состоянию на момент выступлений ситуация уже была раскалена до температуры горения нефти. Но при этом сегодня, когда на устах у многочисленных комментаторов лишь кровавые результаты этого бунта, мало кто вспоминает предтечу конфликта. А суть ее проста: забастовщики озвучили недовольство региональной родоплеменной элиты, но удержать ситуацию под контролем никто не сумел.

Но чтобы разобраться в сущности региональных элит и их возможностях влиять на социальные процессы, необходимо вспомнить некоторые явления из новейшей истории республики.

Еще с ранних лет независимости этот регион – совокупность четырех областей современного Казахстана (Актюбинской, Атырауской, Западно-Казахстанской и Мангистауской), считался вотчиной нефтяников. Нужно понимать важную техническую специфику региона: с того момента, как здесь обнаружили нефть, других специалистов область попросту не признавала. Об этом же говорят и биографии самых именитых выходцев из запада Казахстана – очень немногие из них двигались во власть в рамках смежных отраслей. Основной прирост руководящих работников составляли именно нефтяники. По этой причине, немудрено, что только здесь могли сформироваться целые нефтяные династии, выходцы из которых уходили в Центр по нефтяной линии, а возвращались в регион грамотными управленцами, которые прошли все номенклатурные ступени советской системы.  Несложно по этой причине догадаться об их «аппаратном весе» на малой родине: подчас только они заправляли процессами, которые так или иначе развивались во вверенных территориях. И даже когда руководить стратегически важными областями приходили чужаки, все важнейшие решения все равно принимались на уровне элиты – разумеется, родоплеменной. Так в Казахстане происходит повсеместно: даже Советская власть лишь слегка деформировала систему, так и не сумев, в сущности, исследовать институт «агашек» (влиятельных родоплеменных авторитетов). Нет надобности слишком глубоко копать и нам: мы обойдемся без экскурсов в историю, отметим лишь, что большинство прилегающих к Каспийскому морю территорий Казахстана издревле принадлежали роду «адай». В этом контексте, скорее, важное значение имеет одна из характеристик этого родоплеменного объединения (об отличительных чертах местного менталитета подробнее мы расскажем чуть позднее) – согласно оценке социолога Гульмиры Илеуовой, региональная родовая система запада Казахстана считается замкнутой. Помимо всего прочего, это означает, что единственным эффективным центром принятия решений в ряде случаев является вовсе не официальная структура в лице областной администрации, а не слишком понятные для человека извне региональные аксакалитеты, не имеющие зачастую никаких официальных рычагов власти. Но мало того, зачастую только элита региона способна принять во вверенной территории важные структурные решения, учитывающие местную специфику. В итоге такие решения работают исключительно в рамках только этой территории.  

Одной из таких «новаций» можно считать создание нефтяных благотворительных фондов с нехитрыми названиями вроде «Мунайшы». При всей своей внешней ординарности – неприметные благотворительные фонды, куда «скидываются» на социальные проекты добывающие компании региона, - эти структуры зачастую несут важную социальную миссию. Они являются «разводящими» между низовыми рабочими и нефтяной верхушкой, то есть, по факту, работают «социальными стабилизаторами». Располагая куда большим финансовым и организационным ресурсом, нежели профсоюзы, эти фонды (за которыми стоит местная элита) могут решить любой социальный конфликт, способный разгореться в регионе в буквальном смысле за несколько минут, поскольку родоплеменные авторитеты в равной степени используют как кнут в лице сил безопасности нефтяных компаний, так и финансовый пряник.

Предположительно, созданию такой схемы стабилизации способствовала удаленность региона от основных политических центров Казахстана: Алма-Аты - территории Старшего Жуза (юго-восток Казахстана), которая традиционно играла ведущую политическую роль в республике, а впоследствии и нынешней столицы республики Астаны. Понять эту логику достаточно просто. Центру было выгодно не иметь сколько-нибудь крупных социальных проблем в западном регионе, поскольку любая дестабилизация под знаменами социального неравенства требовала очень больших усилий по переброске усмирительных отрядов в регион (что впоследствии доказал Жанаозен). Любопытно, кстати, что одним из итогов создания схемы стало занятное явление: любой руководитель администрации, которого присылали управлять регионом, так или иначе был вынужден договариваться с местной элитой, поскольку именно она могла устроить вал социальных бунтов, равно как и успокоить их. Были, правда, и губернаторы, которые ломали регион через колено, но таковых было мало, да и не задерживались они потом в этих краях слишком надолго.

Следует отметить, что эту систему взаимоотношений (с участием благотворительных фондов) создал легендарный нефтяник Насибкали Марабаев, всю жизнь проработавший на ниве нефтедобычи и пользовавшийся огромным авторитетом не только в регионе, но и в центральной власти. Под его покровительством схема работала без сбоев много лет, обеспечивая связь между целыми поколениями нефтяников региона. Однако с его смертью в 2007 году все изменилось. Годом раньше от управления фондом отошел младший сын Марабаева – Жакып, сосредоточившийся, по слухам, на карьере. Итогом этих изменений стала полная ликвидация схемы (по некоторым данным, соответствующее указание пришло от одного из членов правящей семьи) и вывод региона на новый этап развития – забастовочный. Фактически, с этого периода началась интенсификация забастовок и уход региональной элиты на более жесткие позиции: все наблюдатели без исключения фиксируют усилившееся именно в эти годы недовольство региональной элиты политикой «Ак Орды». Потом случился Жанаозен.

Нелишним будет отметить, что использование ресурса забастовок – это давний прием казахстанской элиты. Можно сколько угодно рассуждать о социально-экономической природе бунта в Казахстане, однако есть одна важная ментальная особенность – только совсем исключенный из родоплеменных раскладов казах способен пойти на радикальные шаги. Тем более, в такой отрасли, как нефтяная, и в таком малочисленном регионе, как западный. «Фактор свата» в этом регионе силен, как нигде в республике: зачастую устроиться на престижную работу можно только по результатам межклановых договоренностей. Не случайно же в самом регионе считается, что одной из ударных сил во время беспорядков стали оралманы: местные нефтяники были просто неспособны грабить магазины и жечь здания, принадлежащие пусть дальней, но родне.

Но самое здесь главное – это лозунги, с которых начинался Жанаозен. Исследователь и эксперт Марат Шибутов на страницах ИА REGNUM сразу по следам трагедии предлагал тщательнее проанализировать требования бастующих нефтяников, однако его слова остались незамеченными в Казахстане на фоне истерии. А ведь проговаривал казахстанский представитель Ассоциации приграничного сотрудничества крайне занятные вещи.

«Посмотрите часть первоначальных требований бастующих:

1. Требуем уволить с работы директора ПФ "Озенмунайгаз" Ешманова К.

2. Передислокация офиса АО "Разведка Добыча" в Актау.

3. Вернуть "Озенмунайгазу" статус акционерного общества.

4. Национализировать проданные предприятия, ранее входившие в структуру "Озенмунайгаза": ТОО "Бургылау", ТООО КазГПЗ, ТОО "Круз", ТОО "Жондеу" и другие.

Довольно странные требования для водителей автоколонн? Гораздо больше похоже на требования среднего руководства производственного филиала, которое хочет получить независимость от центрального офиса компании.

Надо также отметить поразительную избирательность погромщиков - сожжен был только дом Ешманова, и остались нетронутыми дома других руководителей "Озенмунайгаза" - заместителей директора, начальников управлений и т.д. Такие вещи просто так не делаются».

Попытаемся объяснить популярнее. Характер лозунгов и сфера их применения играют в Казахстане очень большую роль, поскольку социальный пар очень часто используется элитой для достижения собственных целей – например, этот инструмент очень полезен, как средство давления на руководителя области. За каждый региональный бунт он будет нести пусть даже формальную ответственность перед Астаной – а это, понятно, мало кому интересно. 

Именно по этой причине бунты и забастовки нефтяников в Жанаозене, которые резко интенсифицировались в 2007 году, поначалу не привлекли внимания публики. Между тем, это был важный сигнал – элита Мангистауской области Казахстана давала тем самым знать: в регионе не все в порядке по многим параметрам социально-экономической политики.  К этому моменту из соседней Атырауской области как раз ушел на повышение Аслан Мусин, жестко зачистивший адайскую элиту во вверенном регионе, а Мангистауской областью пришел руководить – впервые за много лет – человек по многим параметрам «со стороны» – Болат Палымбетов. До того момента на полуострове Мангышлак у руля были либо аффилированные с региональной родоплеменной элитой люди, либо – плоть от плоти этого региона. Отчасти по этой причине момент смены власти в области стал критической точкой в глазах региональной элиты - из глубин родоплеменного подсознания на поверхность всплыли давние обиды как политического, так и социально-экономического свойства.

Политические и экономические предпосылки для сепаратизма

Надо отметить сразу – раздражение политикой центра у региональных родоплеменных авторитетов копилось сравнительно долго. Но если в советское время этого раздражения попросту не замечали, поскольку между элитами все-таки было некоторое подобие консенсуса, то в годы независимости элите, скажем, Мангистауской области жаловаться не давали собственные руководители. Играла свою позитивную роль политика Центра. Практика присылать в качестве управленцев в регионы Казахстана преимущественно варягов родом из других областей долгое время не касалась полуострова Мангышлак. Вплоть до конца 90-х годов прошлого века регионом управляли выходцы из партийной номенклатуры именно этого региона, то есть адайская верхушка во всяком случае знала, что Запад остается под руководством своих, доморощенных кадров. По этой причине, оснований для того, чтобы предъявлять претензии Астане, попросту не было. А в начале двухтысячных, когда нефтяной бум начал двигаться к пику, область возглавил и вовсе адайский чиновник Ляззат Киинов, который достойно представлял и продолжает представлять местную элиту.

Однако эти десять лет кадрового спокойствия сыграли злую шутку с региональными элитами. В то время, пока южные родоплеменные лидеры осваивали публичные технологии – покупали СМИ, растили команды экспертов и завоевывали доверие электората – Запад Казахстана жил по устаревшим законам технократической верхушки позднего советского периода. В качестве итога этой спокойной жизни сейчас многие исследователи фиксируют полную неприспособленность запада Казахстана вести современную информационную войну.  Ну или, на крайний случай,  хотя бы громко высказывать свое недовольство.

Еще важнее сложившаяся тенденция не допускать адайцев к традиционным властным каналам влияния. Для любого региона нет ничего важнее, чем иметь человека, который в нужный момент зайдет с жалобой в кабинет чиновника, принимающего ключевые решения. Таких людей у западной элиты крайне мало и сейчас.

Поэтому, когда в 2005-2008 годах из органов центральной власти по вполне естественным причинам исчезли последние представители родов и племен западного региона, а точнее, прикаспийской его части – Атырауской области, Западно-Казахстанской области и Мангистауской области, сложилась патовая ситуация. Для того, чтобы высказать свое недовольство, адайская элита не могла воспользоваться традиционными рычагами по причине полного их отсутствия. А жаловаться представителям рода «адай» в центральной власти не имело смысла по причине их малочисленности и узкой специализации (подавляющее большинство – непубличные нефтяники). Выступить в центральных СМИ с жесткой критикой политики Центра родоплеменная элита тоже не могла. Оставался только один способ заявить о себе громко – забастовки. Но и он долгое время воспринимался Центром с легкой иронией, поскольку масштабного информационного присутствия бастующие нефтяники не получали.

Между тем, в Астане уже к этому моменту сложилась довольно своеобразная система получения преференций для региональных администраций – чем больше было лоббистов, тем проще было добиться нужного результата – должностей, повышенных бюджетов и так далее. В подтверждение можно хоть сейчас проанализировать состав центральных органов исполнительной власти – даже после Жанаозена среди высших чиновников нет ни одного уроженца Мангистауской области. В условиях казахстанской политики, когда чиновник может осуществлять позиционную борьбу только при поддержке влиятельных родоплеменных авторитетов, подключающих всех представителей клана, западные чиновники оказались в подавляющем меньшинстве. А уже это обуславливает и отношение к региону. На вопросах экономики мы остановимся чуть подробнее немного позже. Достаточно отметить, что дотационные области на севере Казахстана, плюс столица страны и часть дотационных же южных регионов живут за счет донорских вливаний запада Казахстана. Справедливо ли это? А ведь именно к такому парадоксальному результату и привела политика распределения бюджетов в полной зависимости от лоббистских усилий чиновников. В итоге самая многочисленная родоплеменная элита – южная, получает справедливые бюджеты, а самая малочисленная довольствуется тем, что осталось.

Для того, чтобы не быть голословными, давайте вспомним о статистике.

Как известно, существует очень важный показатель регионального баланса - соотношение экономического веса региона с политическим. В идеале, желательно, чтобы пропорции в этом смысле были равными – чем больше платит в бюджет страны та или иная область, тем больше выходцев из данного региона должно быть представлено в высшей номенклатуре государства. Если мы внимательно присмотримся к структуре экономики страны, то выяснится: области запада Казахстана, где сконцентрированы выходцы из Младшего Жуза, в подавляющем большинстве являются донорами, то есть наполняют республиканский бюджет средствами. Более того, в исследовании, например, агентства Рейтинг KZ отчетливо видно, что именно запад Казахстана является во многом ключевым для республиканской экономики.

«Полученные результаты настоящего исследования  позволили обозначить слабые точки каждого из регионов, а также их изначальные  преимущества относительно среднереспубликанского уровня. По результатам исследования соответствующие административно-территориальные единицы были условно разделены на три группы:

- регионы-лидеры – г. Астана, Атырауская область, г. Алматы, а также Актюбинская, Мангистауская, Павлодарская области (1-6 места соответственно);

- регионы со средними показателями  – Западно-Казахстанская, Карагандинская, Алматинская, Кызылординская области (7-10 места соответственно);

-  регионы-аутсайдеры  – Восточно-Казахстанская, Костанайская, Северо-Казахстанская, Акмолинская, Южно-Казахстанская и Жамбылская области (11-16 места соответственно)».

Очень похожие данные приводит в своем исследовании и эксперт Ассоциации приграничного сотрудничества (Россия) Марат Шибутов. Как видно из представленного ниже графика, запад республики дает самый большой объем промышленного производства – все четыре области республики находятся в самом верху рейтинга с колоссальными относительно Южного Казахстана показателями: см. таблицу «Объем промышленного производства, млрд. тенге».

Однако самым простым и наглядным параметром эффективности региональной экономики считается коэффициент валового регионального продукта (ВРП), по которому можно четко отследить, какая из областей дает больший экономический эффект. И здесь тоже все вполне однозначно: только одна область прикаспийского региона Казахстана дает сопоставимый с Южно-Казахстанской областью объем ВРП – это Западно-Казахстанская область (823 млрд. тенге). Остальные  дают несоизмеримо больше. Атырауская область - 1969,9 млрд. тенге, а Мангистауская – 1108,5 млрд. тенге. При этом, Южно-Казахстанская область, обладая гораздо большей численностью населения, обеспечивает 925,5 млрд. тенге. Это тоже немало – но на фоне разницы в популяции по размеру ВПР в пересчете на одного человека западные родоплеменные объединения оставляют далеко позади правящие южные кланы по степени их экономической эффективности и влияния на бюджет страны.

Ситуация могла бы выглядеть более справедливой, если бы дикий экономический перекос компенсировался социальными благами. Однако даже здесь, похоже, никакой работы не велось по вполне объективным причинам: Мангистауская область, являясь бюджетным донором, является демографическим реципиентом. Один только Жанаозен с 2000 года вырос значительнейшим образом – более чем вдвое за 12 лет. Понятно, что при таком притоке (среди мигрантов преобладают оралманы – казахи-репатрианты из других республик) успевать отработать хотя бы строительство жилья довольно сложно. Это особенно актуально, если принять во внимание нехватку в регионе питьевой воды. Даже в административном центре, городе Актау, работает опреснитель на базе МАЭК. Это автоматически означает некоторые инфраструктурные проблемы. Что в этом контексте говорить о жителях «углубленного» в степях Мангышлака Жанаозене?

В качестве доказательства нашей версии предлагаем вашему вниманию материал, где быт в Жанаозене описывается репортером журнала «Эксперт-Казахстан» буквально за полгода до беспорядков. Однако, прежде чем предложить вам цитату, рекомендуем обратить внимание на требования простых рабочих к Астане.

«Скоро вокруг журналистов собралась толпа людей, некоторые подошли с камерами, каждый наперебой рассказывал о несправедливостях, чинимых их начальниками: у одного забастовщика ребенка сняли с автобуса, направлявшегося в санаторий, к другому пришли домой, позвали старушку-мать и сказали, что ее сын уволен, та упала в обморок. «Они хотят, чтобы мы продались китайцам и за 150 тысяч (тенге, около $1 тыс. – авт.) работали, — резюмировал один уже пожилой бастующий. — На самосожжение пойдем, нам терять нечего». Он был уверен, что местный и областной акиматы (администрации – авт.) работают в спайке с РД КМГ.

Кроме самосожжения в толпе говорили и о возможности отделения от Астаны. «Адайцы (большинство местных казахов представители именно этого рода; представителей других национальностей в городе почти нет) люди духовитые. Как пожелают, так и сделают», — предупредил нас один осведомленный местный источник.

У стоящего рядом парня в красной кепке я спросил, что делается властями для обустройства города. «Для обустройства тут ничего не делалось. Тут же на остановке летом невозможно стоять! Сейчас впервые за 20 лет они в городе систему водоснабжения меняют. Только в этом году 43 млрд тенге выделили, чтобы улучшить положение, — он вспомнил недавно утвержденную программу развития города. — Но никаких условий и никакого развития тут нет. Хочешь учиться — надо ехать в Алматы, а там только чтоб проживание обеспечивать, надо миллионы получать».

Прежде, чем мы углубимся в социологию, зафиксируем выводы, которые можно сделать из ранее упомянутого репортажа.

Первое и самое главное – рядовые рабочие высказывают мысль об отделении от Астаны. Этот момент не имел бы важного значения, если бы речь шла о любом другом регионе страны. Однако запад республики – это отдельный мир в системе взаимоотношений внутри казахской степи. Он не только удален географически, но еще и обделен вниманием властей во всех смыслах, являясь при этом территорией, которую без пафоса и иронии можно называть «закромами Родины».

Второе. Социально-экономический коллапс, центром которого стал регион за последние годы, даже со стороны выглядит несправедливым по отношению к жителям этой территории. Более того, если учесть темпы миграционного прироста и очевидное неумение властей регулировать эти процессы, можно констатировать: запад Казахстана будет демонстрировать в ближайшее время высокие темпы социальной неуправляемости даже при наличии нужных договоренностей региональных и центральных элит.

Третье. Даже без социологических инструментов, только на основании этой статьи можно прийти к важному выводу – жители региона акцентируют внимание на собственной принадлежности в первую очередь к местной родоплеменной структуре, а не этнической и, тем более, гражданской идентичности. Это тем более любопытно, что феномен «адайской ментальности» фиксировался специалистами еще до беспорядков в Жанаозене.

Ментальные предпосылки для сепаратизма

Еще в феврале 2007 года общественный фонд «Стратегия» провел ряд полевых исследований, по результатам которых составил «Портреты регионов Казахстана». В каждой из областей страны специалисты осуществили ряд стандартных замеров и подробно описали результаты, полученные в ходе исследования, на основании экспертных интервью, фокус-групп и массового опроса населения. В тексте использованы цитатыиз интервью с экспертами и фокус-групповых дискуссии?. Полученные результаты, пусть они и не имели потом вполне логичного для работ такой масштабности продолжения, можно назвать крайне занятными. Причем, и это надо отметить особо, речь в проведенном исследовании идет о 2007 годе – то есть еще «дозабастовочном» периоде. Итак, что же рассказали жители самой «горячей» области региона - Мангистауской?

Первое, на что обращают внимание специалисты – это четко сформулированное понимание: жители области осознают свое «стратегическое» положение. Что важно, это в равной степени касается и экономического содержания, и геополитического расположения. Речь идет о понимании: море со всеми его возможностями, в том числе торговыми, находится рядом, а это, как минимум, означает выход на другие экономики региона.

Здесь хотелось бы подробнее остановиться на выводах экспертов, которые могут трактоваться двояко. Опрошенные фондом специалисты рассматривают регион только с точки зрения перспектив развития – что на тот момент было вполне логичным: ведь речь идет о сравнительно благополучном периоде жизни региона. Однако если присмотреться к представленным тезисам с высоты прожитых лет, можно прийти и к другим выводам. Например, обособленность области и ее оторванность от основного большого мира (если речь идет об остальном Казахстане) в контексте раздражения региональной элиты и лозунгов об «отделении от Астаны»  выглядят в буквальном смысле указанием на наличие структурных проблем в теле молодой казахской государственности. Если же к этому присовокупить осознание собственных стратегических перспектив жителями области (о нем мы писали чуть ранее),  мы получим потенциальный повод для проявления латентного сепаратизма. И такое впечатление оставляет сравнительно безобидная первая часть исследования. Дальнейшее погружение в тезисную часть этой работы и вовсе заставляет прийти к переосмыслению процессов, происходящих в регионе.

В частности, специалисты отмечают некоторые особенности демографической ситуации: ее можно охарактеризовать, как «мечта националиста», поскольку «по национальному составу «у нас Мангистауская область, она стала как бы монообластью». По данным статистики, доля представителей? титульной? нации составляет около 80%. И по прогнозам экспертов, «может за год, за два изменения будут проходить, и у нас получается, что у нас некоторые районы в основном будут состоять из представителей? государство образующей? нации, или титульной?, как мы говорим». «Как отметило большинство экспертов, «отличие Мангистаускои? области от других областей? - это проживание в регионе представителей? одного рода, т.е. рода адаи?. Если сейчас там проживает 380 тыс. казахов, то 312 тыс. из них - адаи?цы». По свидетельствам экспертов, у жителей? других регионов Казахстана сложилась устойчивая ассоциация с Мангыстау как землёй? адаев. «Вот едешь в другие области, например, бываешь там, и сразу первый? вопрос: «Ты адаец?».

Для большей наглядности приведем цитату из другой части исследования: поясним лишь прежде, что в ней речь идет уже о самоидентификации жителей региона.

Уникальную особенность Мангистаускои? области участники фокус-групп отмечают в том, что область фактически является вотчиной? одного казахского рода - адаи?. «Вообще, как-то в областях очень много количество различных родов. Здесь же в основном большая часть – это жители, вот, адаи?цы». По мнению участников фокус-групп из числа некоренных жителей? области, именно такая локализация представителей? одного рода послужила основой? для сохранения и поддержания на территории области традиционных родовых отношении?. «В других регионах Казахстана, там не такое значение придается роду». Для жителей? Мангистаускои? области родовая принадлежность является одним из ключевых самоидентификационных признаков. Типичным поведением для адаи?ца считается начинать знакомство с вопроса о родовой? принадлежности собеседника, «в первую очередь, когда ты приезжаешь, тебя спрашивают, какой? у тебя род».

Необходимо пояснить, что мы специально совместили цитаты из разных частей работы фонда «Стратегия». Дело в том, что структура этой научной работы предполагает фиксацию проблем, однако авторы распределяют полученные результаты, исходя из логики собственной методологии, нам же важно зафиксировать самые болезненные точки, которые видятся в контексте событий декабря 2011 года. Так вот, если анализировать приведенные цитаты исходя из нашего видения проблематики, то хотелось бы внимательнейшим образом приглядеться к особенностям идентификации жителей области как со стороны экспертов фонда, так и со стороны самих опрашиваемых представителей этого непростого региона. В первую очередь, обращает на себя внимание важный факт – первичная самоидентификация населения. Люди считают себя не столько казахами, сколько «адайцами». Причем первое же сопоставление говорит о том, что на этой территории проживают в большинстве своем представители именно этого родоплеменного объединения, но самое здесь главное – это довольно агрессивная форма демонстрации своей принадлежности к числу региональных автохтонов. Несмотря на довольно сильную развитость трайбализма по республике в целом, открытая система распознавания «свой-чужой» по родоплеменному признаку не очень характерна даже для юга республики, который, согласно аналогичному исследованию фонда «Стратегия», считает себя «колыбелью казахской нации».

Усугублены вопросы самоидентификации и характерными особенностями местного менталитета. Так, согласно свидетельствам экспертов, для жителей Мангистауской области характерен «комплекс островитян», в рамках которого все остальные регионы республики рассматриваются в отрыве от «адайских земель» (они включают в себя далеко не весь запад Казахстана). Более того, наряду с «комплексом островитян» эксперты констатируют в качестве еще одной ментальной особенности так называемое «поведение кредитора», когда житель региона уверен, что все «понаехавшие» являются «должниками» жителей области, «они все считают: «это наша земля, вы сюда приехали и за это вы должны быть благодарны».

В целом, и этот момент необходимо отметить, исследование оставляет впечатление очень здравого документа, на который следовало бы обратить внимание еще в 2007 году. Подавляющее большинство из перечисленных в работе проблем за пять неполных лет можно было купировать, часть – нивелировать до малозначимых величин. Однако, судя по набору признаков, подавляющее большинство проблем так и остались актуальными. Это значит, что работы никакой не велось, а если таковая и была,  то результаты ее минимальны. Особенное значение, и этот момент необходимо повторять вновь и вновь, проблемная оставляющая доклада фонда «Стратегия» приобретает на фоне событий 16-17 декабря 2011 года в Жанаозене, а также в контексте описанных нами в предыдущих главах проблем. В этой связи любопытным видится нижеприведенный вывод специалистов фонда, с которым трудно спорить. Его надо просто процитировать. 

«Мангистауская область, как мононациональная область с сильной? родовой? традицией? и развитым чувством национального самосознания, может стать площадкой?, полигоном для внедрения и апробирования различных национал-идеологических технологии?, направленных как на повышение уровня патриотизма, так и на разжигание межнациональных конфликтов».

Краткий анализ событий по итогам ситуации в Жанаозене

Беспорядки в Жанаозене, которые произошли 16-17 декабря 2011 года, вне всяких сомнений являются самой верхней точкой противостояния региональных элит против центральных. Но даже из этих трагических событий, если судить по решениям, принятым в 2012 году, никаких системных выводов сделано не было.

В частности, проведенная по результатам ситуации в Жанаозене ротация высшего управленческого состава в Казахстане свидетельствует, скорее, о попытке исключить проблемный регион из активной политической повестки путем манипуляций с бюджетами национальных компаний. Фактически региональная элита задабривается исключительно вливаниями, и тем самым укрепляется в мысли о том, что забастовочный потенциал в диалоге с Астаной имеет ключевое значение. Косвенные отголоски этого тезиса можно было проследить во время бунта элиты Атырауской области, которая выразила свое несогласие с политикой президента по результатам отставки губернатора области Бергея Рыскалиева.

Также ничего не известно о сколько-нибудь крупных социально-экономических программах, реализуемых в регионе – и речь здесь идет даже не столько об их реализации, сколько об отсутствии некоего системного комплекса усилий пропагандистского характера, которые бы позволили говорить о возвращении если не взаимного доверия, то хотя бы демонстрации единства нации.

Не улучшает ситуацию и кадровая политика Астаны. По результатам бунта нефтяников 16-17 декабря 2011 года «Ак Орда» приняла ряд кадровых решений, большая часть из которых носила тактический характер. Однако впоследствии ротация, предпринятая Астаной, была зафиксирована. В итоге управлять проблемной областью «был оставлен» Бауыржан Мухамеджанов, выходец из южной родоплеменной общины. Не имея никаких претензий к этому чиновнику, отметим качество принятого решения – назначение «смотрящего» варяга в целом говорит о минимальных изменениях в кадровой политике Астаны. В рамках этой логики «контролировать» зачастую гораздо важнее, нежели «менять». О результатах принятого кадрового решения можно судить по продолжающимся даже в условиях нулевой информационной поддержки забастовкам нефтяников в регионе и непогашенном в целом протестном потенциале области.

Любопытен и другой факт из научно-исследовательской сферы – к настоящему моменту ничего неизвестно об официальных «замерах» - социальных, экономических и политических. И речь здесь идет вовсе не о правовой оценке событий, к которой призывает радикальная оппозиция – речь идет об отсутствии предпринятых системных исследований, зондаже ситуации и постановке первичных социальных диагнозов. Не изучены (во всяком случае, в публичном поле о них нет упоминаний) вопросы миграции – как внешней, так и внутренней; социально-экономического структурирования самых проблемных участков в регионах; вовлечения местного населения в бизнес-процессы; вопросы распределения властных полномочий в регионе и хотя бы бюджетных перекосов в пользу регионов-доноров.

Но самое главное - ничего неизвестно о качественных программах по выводу проблемных регионов из отраслевой зависимости. Дело в том, что согласно мнению аналитиков, нефтяные возможности ряда месторождений уже истощаются. Для моногородов, в число которых входит и Жанаозен, этот факт на перспективу означает только одно: резкое усиление потенциала протестных настроений и вывод ряда внутренних противостояний в открытую фазу.

Некоторые выводы

Первое же обобщение тезисов настоящего доклада подталкивает внимательного читателя к не слишком приятным выводам.

Во-первых, к настоящему моменту переход сепаратистских настроений на западе Казахстана из латентной фазы в более активную уже состоялся. Этот момент зафиксирован наблюдателями – а значит, можно говорить об уже сформировавшемся тренде. При этом в общем и целом в информационном поле страны нет данных о том, существует ли за озвученными лозунгами осознанная идеология. Однако, по совокупности косвенных данных, можно судить: в регионе созданы все условия для формулирования подходящей повестки. Зафиксирован этот момент был еще в 2007 году, а существенно усилен – в конце 2011 года.

Во-вторых, ситуация на западе Казахстана с тех пор развивалась только в крайне негативном для сохранения государственности ключе – раздражение элит подпитывалось пассивной, а зачастую и откровенно враждебной политикой центральных органов власти. Этот момент создает предпосылки для дальнейшей эскалации напряженности вне зависимости от оперативной ситуации до тех пор, пока в «Ак Орде» не будет разработана хоть сколько-нибудь внятная программа по политической, социально-экономической и, самое главное, ментальной интеграции региона в состав страны.

В-третьих, без проведения необходимой работы исследовательского и пропагандистского характера, спрогнозировать дальнейшую трансформацию регионального сепаратизма невозможно. Между тем очевидно, что после событий в Жанаозене скорость развития региональных фобий может возрасти кратно. При этом представить, как именно проявит себя родоплеменная конструкция региона скажем, при усилении внешнего информационного и политического давления, почти невозможно.

В-четвертых, ни в коем случает нельзя забывать о географическом расположении региона. «Адайская степь» граничит с очень непростыми районами Туркмении и Узбекистана, а по морю – еще и с ключевым «узлом» каспийской политики – Закавказьем, что не придает региону геополитической устойчивости, а скорее, наоборот, делает запад Казахстана одной из самых важных точек приложения англосаксонской политики. В этой связи можно вспомнить широко озвученные планы военных США в отношении порта Актау. Если продолжать рассуждения в этом контексте, то необходимо отметить крайне слабые инфраструктурные связи региона с остальной частью Казахстана. Усугубляются они ментальными различиями и сложившейся политической обстановкой в республике.

И последнее. Существует очевидная связь запада Казахстана с российским Северным Кавказом. К таковой можно отнести интенсификацию взаимодействия в рамках террористического подполья: в последние годы резко возросло количество случаев ликвидации в российских регионах боевиков с казахскими паспортами. Если помножить этот тренд на активизацию террористического подполья на западе Казахстана в 2011 году, то вопросов в этом ребусе с элементами родоплеменной структуры республики, политики, вопросов социально-экономического блока и ментальных различий - становится несоизмеримо больше. И каждый из них требует четкого ответа.

Заключение

И в заключение позволю себе напомнить еще один занятный момент. Дата 16 декабря – после событий в Жанаозене может считаться сакральной для Казахстана дважды. Впервые, напомню, 16 декабря прозвучало в 1986 году, когда в Алма-Ате были разогнаны «националистически настроенные студенты». Согласно официальной версии, которая бытует сегодня, в те дни произошло первое в Союзе выступление с национально-освободительными мотивами: казахи, дескать, вышли на улицы в знак протеста против политики Москвы, которая прислала руководить республикой русского Геннадия Колбина. Однако, есть и версия из-под ковра. По некоторым данным, тогда обострилась борьба за власть – и несущей конструкцией этой борьбы стали студенческие выступления.

Так в Казахстане решаются дела. И тогда, и сейчас.

И если тема сепаратизма не будет вовремя свернута и направлена в иное русло, есть большая вероятность, что дата 16 декабря – станет днем двойного «освобождения». Сначала - от «колониальной политики Москвы», затем – от «колониальной политики Астаны».