На идеологическом фронте Польского восстания1863 года / Ян Энгельгард

Вариант статьи, вошедшей в специальный выпуск «Русского Сборника», посвященный Польскому восстанию 1863 года.

Давно я не читал такой дозы демагогии и псевдопатриотических банальностей в исполнении кого-либо, кто имеет ученую степень. Речь идет о профессоре Анджее Новаке, который с большой самоуверенностью утверждает, что восстание 1863 года не только должно было вспыхнуть, но и было более чем обоснованным, правильным и достойным поддержки (Andrzej Nowak. Sens powstania styczniowego // W sieci. Nr 2/2013. S. 14-17.).

Было это, как уверяет Новак, наиважнейшим звеном в борьбе с Россией, которая началась еще в XVIII веке, а завершилась забастовками в 1988 году. Эта борьба, ведшаяся 225 лет, - «сущность польскости». Таким образом, первый урок для народа - потери, трагедии и поражения за поражениями - это «сущность польскости». Я убежден, что это - безумный абсурд, аргумент изначально антинациональный и вдобавок неправдивый.

В качестве отправной точки для своих исключительно эмоциональных излияний Анджей Новак берет расправу над «реалистами». Он презрительно пишет о них как о не понимающих польский дух отступников. Короче говоря, он отказывает им в чистых намерениях. Одновременно видно, что взгляды этих «реалистов» чрезвычайно раздражают его, потому что они все еще присутствуют и разделяются другими. Разрушают блаженное состояние ура-патриотов, отбирая у них чувство того, что только они правы. Стиль, с которым расправляется Новак с «реалистами», - не самой высшей пробы.

Восстание должно было вспыхнуть против России, уверяет Новак, потому что Россия обладала 82% территории Первой Речи Посполитой, тогда как Пруссия только 7%, а Австрия 11%. Мы должны были бороться с самым крупным захватчиком. Но проблема в том, что подлинно польское, католическое население в 90% проживало на запад от Буга, а на захваченных Пруссией и Австрией территориях поляки составляли практически все их население.

Поэтому аргумент получается крайне демагогическим. Во всяком случае, достаточно посмотреть на карту битв и столкновений восстания, чтобы осознать одно - на так называемых Захваченных землях восстания не было практически вообще, кроме Литвы, где проживало большое количество польской шляхты.

На просторах бывшей Речи Посполитой никто не взял в руки оружия. Украинские крестьяне в России быстро схватили горстку польской молодежи и шляхты, либо отдавая ее в руки русского войска, либо жестоко убивая. Восстание обратилось к анахроничному уже в середине XIX века идеалу Речи Посполитой Трех Народов. Зачем же тогда писать о 82% польских землях, захваченных Россией, если в то время это уже было разящей неправдой, оторванной от реальности? Для того, наверное, чтобыпроизвести на читателя сильное впечатление.

Следующий вопрос – крестьяне. Новак пишет, что восстание было элементом борьбы за сознание польского хлопа: за то, будет ли он «царским» или «польским». Действительно, национальное правительство по этому вопросу имело подготовленную программу (вольная), но дело в том, что хлопы не верили анонимной власти «панов», которые, к тому же, ссылались на времена, которые в крестьянском сознании оставались страшными. Больше верили власти реальной – то есть царской. И за это руководители повстанцев часто мстили крестьянам. Как вытекает из последних исследований – повстанческая жандармерия и другие части в общей сложности казнили (главным образом через повешение) 2000 человек, из них 2/3 были крестьянами. Борьбу за душу польского крестьянина в 1863 году Польша не выиграла, - и достигла этого лишь позже, на рубеже веков, когда Национальная Лига, отрекаясь от политической традиции 1863 года, сделала ставку на «национализацию народа» и отдала 20 лет упорной работе.

Новак, пытаясь ужаснуть читателя и убедить его в правоте своих аргументов,  – рисует ужасный образ судьбы поляков, призываемых в российскую армию. Пишет, что в 1832-1873 годах в российскую армию были призваны 200 тысяч молодых людей, из коих домой вернулись лишь 20-25 тысяч. Но если число призывников соответствует действительности (хотя оно завышено), то откуда взялась цифра тех, кто не вернулся? Исследования о поляках в российской армии продвигаются медленно, и скорее касаются офицеров, а не рядовых солдат. Во всяком случае, вывод автора нелогичен – мы восстаем в знак протеста против призыва новобранцев, чтобы после поражения их брали ещё больше?

Как писал недавно профессор Веслав Цабан (Wies?aw Caban. Powstanie Styczniowe – Polacy i Rosjanie w XIX wieku. Kielce, 2011), на эту тему в Польше существуют несколько мифов, которые не подтверждаются фактами. Неправдой является то, что в армию забирали детей, неправда и то, что не было возможности увольняться со службы. Неправда и то, о чем пишет Новак: что поляки были вынуждены служить исключительно на Кавказе (чтобы, конечно же, бороться с чеченцами) и в Сибири. Тем временем поляки были на службе везде, в том числе и в Польском Королевстве. В то время как крестьян брали в армию обязательно (как и в Пруссии и в Австрии), то не подлежащая призыву шляхта шла в армию добровольно. Никто не утверждает, что служба в тогдашней армии, и не только в России, была чем-то незначительным, но давайте придерживаться фактов, а не придуманных, главным образом, в эмиграции, ужасных историй и вымыслов.

Герой восстания Ромуальд Траугутт до 1862 года был русским офицером, ветераном кампании 1849 года и Крымской войны, за что получил орден и звание штабс-капитана. В этой войне, согласно последним исследованиям, воевали 6.000 польских офицеров. Добавим только, что с 1856 года российские власти не проводили в Польском королевстве призыва вплоть до злосчастного набора. Что интересно: из этого числа офицеров только 300 присоединились к восстанию, остальные остались в рядах русской армии.

Раз речь зашла о Траугутте, то Новак цитирует его прекрасную речь во время допроса в варшавской Цитадели 22 апреля 1864 года, когда тот сказал, что единственной целью восстания было «восстановление независимости». Но Новак сознательно опустил не менее значимый фрагмент показаний. Звучал он так: «Я никому не советовал восставать, наоборот, как бывший военный, я видел всю сложность борьбы без армии и военного снабжения со страной, известной своею военной мощью». Давайте признаемся, что это очень важное заявление. Траугутт спас честь восстания, организовывая его власть, ликвидируя террор и убийства, зная одновременно, что восстание проиграет. Он пожертвовал своей жизнью и является наиболее чистой и достойной памяти фигурой этой трагедии.

И под конец еще один важный вопрос. Новак пишет, что «реалисты» лгут, утверждая, что в это время «Россия была практически единственным из захватчиков, готовым к соглашению с поляками». Следует понять, что автор статьи пишет об этом с издевкой. Но это было правдой – разумеется, такое соглашение можно было заключить на условиях, выгодных исключительно русским и, в частности, той части элиты, которая способствовала этому. Это были, в том числе, Александр Горчаков, министр иностранных дел, важная фигура в Петербурге, Петр Валуев, министр внутренних дел, и наконец, великий князь Константин Николаевич, брат Александра II. Принятие реформ Александра Велёпольского было выражением этой тенденции – в конце замаячила перспектива возвращения к статусу Королевства периода 1815-1830 гг. Известно, что в то время это была единственная возможность улучшения судьбы поляков и Польши.

Восстание, первоначально подталкиваемое русским командованием, враждебное Велёпольскому и великому князю, перечеркнуло эту перспективу. Сформировался странный, ужасный и неестественный, но реальный, неформальный союз наиболее отчаянной части заговора красных и наиболее жестких, реакционных кругов администрации и русской армии. Это был союз против Польши в интересах страны, которая получила большую выгоду от восстания, – Пруссии Отто фон Бисмарка.

Восстание вспыхнуло вопреки воле большинства поляков, отдающих себе отчет в том, чем это может закончиться. Махина, которую запустили связанный с западными революционными и карбонарийскими центрами заговор красных и сторонники такой гротескной фигуры, как Людвиг Мирославский - создала безвыходную ситуацию, засасывая в водоворот этой трагедии тысячи людей. Наконец процитирую фрагмент очерка шляхтича Станислава Борковского, написанного в 1864 гож под названием «Куда нас это ведет?» и опубликованного профессором Веславом Цабаном. Это поразительный текст, полный горечи и размышлений о длящемся еще восстани. Вот наиболее существенный, по моему мнению, фрагмент:

«Орел и Погоня, как и раньше, оставались гербом, но убийства и мерзкие изнасилования характеризовали партию (красных - ЯЭ), которая завладела судьбой Польши. Здравый общественный смысл и религиозное чувство с наивысшим негодованием осудили эти средства как недостойные честного общества, как позорящие национальный характер, отличающийся благородством и великодушием. Не могу удержаться от мысли о том, какое будущее готовит нашей стране эта моральная катастрофа. В ней нет недостатка в амбиционных людях, которые после нынешнего народного образования не нашли бы последователей, готовых во имя какого-то комитета, какого-то заговора, использовать стилет или иное оружие, с уверенностью, что служат делу страны. Зараза заговора войдет в кровь народа. Нынешние государственные мужи, наверное, с насмешкой воспримут мою мысль, но люди серьезные и честные разделяют мои опасения, которые возможно, не осуществятся. Но если кто возразит мне: почему же большинство не смогло противостоять терроризму меньшинства? Ответ прост. Меньшинство было организовано и вело войну с Россией. Для партии, которая могла бы противостоять и тому, и другому, места не было. Итальянцы могли стрелять в Гарибальди и пуля, которая его ранила, была итальянской, мы же видели, что знамя нации было в руках сумасшедших, но для польского сердца невозможно было бы объединение с врагом, чтобы вырвать его оттуда. А иначе быть не могло».

Именно поэтому 150-ю годовщину восстания 1863 года мы должны отмечать без публицистических барабанов, без ура-патриотического взрыва, без политических подтекстов и бичевания тех, кто не проявляет ожидаемого энтузиазма. Только тогда достойно и справедливо мы отдадим дань тем, кто погиб в той войне.

Перевод с польского языка Марины Брутян