Русский практический либерализм: П. Новгородцев. Законопроект о неприкосновенности личности (1906)

10 июня государственная дума должна была приступить к рассмотрению законопроекта о неприкосновенности личности и дать своё одобрение новому закону, который при своём осуществлении в жизни должен был положить начало новому и неведомому до сих пор в России порядку, основанному на уважении к личности, на строгой обеспеченности личных прав. Прения по этому предмету несомненно выяснили бы всё значение того закона, который был выработан комиссией государственной думы. Но занятия думы прерваны и в настоящее время важно, по крайней мере, сохранить для будущего результаты той напряжённой работы, которую нам не суждено было видеть увенчанной одобрением высшего законодательного учреждения империи.

При внесении законопроекта в государственную думу по поручению комиссии 15-ти, занимавшейся его разработкой, мною был составлен доклад в объяснение оснований предлагаемого закона. Печатая здесь этот доклад с сохранением его первоначальной формы, я полагал, что именно в этом виде, заслушанный и одобренный комиссией, он представляет особый интерес документального удостоверения тех начал и стремлений, от которых комиссия 15-ти исходила в своей работе. Я счёл, однако, необходимым сделать некоторые прибавления к докладу в тех пунктах, которые легко могли бы быть выяснены в прениях соответствующими указаниями докладчика, но без этих указаний могут представляться неясными. Все эти позднейшие прибавления внесены мною в примечания и обозначены особым знаком.

П. Новгородцев

Проект

Закон о неприкосновенности личности

1. Никто не может быть наказан без суда.

2. Никто не может быть судим иначе, как в общем порядке, для дел данного рода установленном. Из сего изъемлются предусмотренные законом случаи суда и наказания по местным племенным обычаям. Предание военному суду лиц, не состоящих на действительной военной службе, может быть допускаемо исключительно во время войны с иностранным государством и только в местности, занятой действующей армиею.

3. Никто не может быть задержан, заключен под стражу, подвергнут личному обыску, освидетельствованию, полицейскому надзору или иному ограничению свободы иначе, как в случаях, законом предусмотренных, и по предъявлению приказа надлежащей судебной власти, отданного в порядке судебного преследования. Этот приказ должен содержать в себе точное обозначение лица, которому он предъявляется, изложение обстоятельств дела и ссылку на соответственные статьи закона.

4. Без судебного приказа органами полицейской власти могут быть задерживаемы лица, подозреваемые в совершении преступного деяния, лишь в следующих случаях:

1) когда они застигнуты при самом совершении преступного деяния или тотчас после его совершения;

2) когда потерпевшие от преступного деяния или очевидцы укажут прямо на подозреваемое лицо;

3) когда подозреваемый взят с поличным или когда на нём или в его жилище найдены явные следы преступления.

Во всех указанных случаях задержание применяется полициею лишь тогда, когда до прибытия представителя судебной власти заподозренный может скрыться.

5. Органы полицейской власти имеют также право задерживать лиц, пребывание которых на свободе грозит непосредственною опасностью самим этим лицам или окружающим либо сопряжено с незаконным нарушением свободы других лиц или общественной благопристойности.

6. При отсутствии органов полицейской власти, лица, застигнутые при самом совершении преступного деяния или тотчас после его совершения, могут быть задержаны и частными лицами, если до прибытия полиции они могут скрыться.

7. Лица, задержанные без судебного приказа, по выяснении поводов к задержанию их, должны быть или немедленно освобождены, или же препровождены, в течение 24 часов, к ближайшему судебному следователю, участковому мировому судье, либо уездному члену окружного суда, независимо от подсудности преступного деяния, в коем задержанный обвиняется. Если задержание состоялось в месте, отдалённом от жительства означенных представителей судебной власти, 24-часовой срок увеличивается, насколько это безусловно необходимо по местным условиям сообщения для немедленного привода задержанных к ближайшему из упомянутых представителей судебной власти. О каждом случае личного задержания полиция составляет протокол с точным указанием дня и часа задержания, а равно и оснований применения этой меры. По требованию задержанного, ему немедленно выдаётся копия протокола.

8. По доставлении задержанного лица к одному из указанных в ст. 7 представителей судебной власти, последний немедленно и, во всяком случае, не позднее 24 часов, допрашивает его и отдаёт письменный приказ или о дальнейшем содержании под стражею, или о немедленном освобождении.

9. Каждый из указанных в ст. 7 представителей судебной власти, до сведения коего дошло о задержании какого-либо лица без соблюдения установленных настоящим законом условий, обязан немедленно произвести о сем расследование, освободить незаконно задержанного и возбудить судебное преследование против виновных. Означенное расследование производится как по заявлениям или жалобам частных лиц, или по сообщениям правительственных мест и должностных лиц, так равно и по непосредственному усмотрению представителя судебной власти.

10. Каждый судья обязан в определённому ему районе наблюдать за тем, чтобы никто не содержался в заключении без надлежащего судебного приказа или в месте заключения, не соответствующем постановлению судебной власти. По письменному приказу судьи, лица, неправильно лишённые свободы, должны быть немедленно освобождены, по отношению же к лицам, содержащемся не в надлежащем месте заключения, должны быть приняты меры к содержанию их в установленном порядке.

11. Начальник места заключения, принявший по протоколу полиции лицо, задержанное без судебного приказа, обязан его освободить, если в течение 24 часов не последует приказа о дальнейшем содержании под стражею.

12. Право принесения жалоб на действия должностных лиц, нарушающие изложенные в ст. 3-11 постановления, принадлежит как самому задержанному, так и всякому другому лицу.

13. Никто не может быть принуждаем к пребыванию в какой-либо местности и никому не может быть воспрещаемо пребывание в какой-либо местности иначе, как по постановлению судебной власти, или по вошедшему в силу судебному приговору.

14. Иностранцы не могут быть высылаемы из пределов Российской империи иначе, как по вошедшему в законную силу судебному приговору. Это правило не распространяется:

1) иностранцев, основательно заподозренных в шпионстве;

2) в военное время - на иностранцев, высылка которых оправдывается военными обстоятельствами;

3) в случаях произвольной высылки русских подданных со стороны иностранного государства - на подданных того же государства.

15. Жилище каждого неприкосновенно. Без согласия хозяина вход в жилище допускается лишь по призыву о помощи извнутри квартиры, или для оказания помощи при несчастных случаях, или во исполнение законных требований и распоряжений власти.

16. Осмотры, обыски и выемки в частных помещениях допускаются не иначе, как в случаях, законами предусмотренными, в силу постановления надлежащей судебной власти, состоявшегося в порядке уставов уголовного и гражданского судопроизводства и предъявленного хозяину помещения или вещей. Это постановление должно содержать в себе как точное обозначение дела, места и лиц, к которым оно относится, как и ссылку на соответственные статьи закона. Осмотры, обыски и выемки производятся только представителями судебной власти и с точным соблюдением порядка и условий, изложенных в уставах судопроизводства; о результатах их составляется на месте протокол, копия с которого вручается хозяину помещения и лицу, у которого взяты подвергшиеся выемке вещи.

17. Органы полицейской власти могут производить осмотры, обыски и выемки лишь в случаях, когда застигнуто совершающееся или только что совершившееся преступное деяние, если при том следы преступного деяния могли бы изгладиться до прибытия представителя судебной власти. В этих случаях судебное постановление о производстве осмотра, обыска и выемки заменяется таким же постановлением полицейской власти, и полиция точно соблюдает все условия и порядок означенных действий, установленные в настоящем законе и в уставе уголовного судопроизводства.

18. Почтовая, телеграфная и телефонная корреспонденция неприкосновенна и составляет тайну для всех, кроме лиц, в ней участвующих. Отступления от этого правила допускаются в целях раскрытия преступных деяний - в порядке устава уголовного судопроизводства, а также во время войны с иностранным государством, по распоряжению командующего армиею, для корреспонденции, поступающей в район театра военных действий, или отправляемой из этого района.

19. Виновные в нарушении постановлений настоящего закона подлежат ответственности, в законах уголовных определённой. Должностные лица за таковые нарушения предаются суду и судятся на общем со всеми гражданами основании.

20. Потерпевшие от нарушения постановлений настоящего закона должностными или частными лицами имеют право вместе с уголовным преследованием или независимо от него на возмещение убытков в размере, определяемом по усмотрению суда.

1. Основания к изданию закона

При рассмотрении законопроекта об ограждении неприкосновенности личности надлежало прежде всего уяснить общее положение проектируемого закона в ряду других узаконений, находящихся с ним в связи. Законодательные постановления, охраняющие личную неприкосновенность, повсюду утверждаются на закономерной деятельности судебной власти, призванной защищать личность от всяких на нее посягательств. Поэтому большая часть определений, направленных к этой цели, обыкновенно находит для себя место в уставах уголовного судопроизводства: здесь, именно, полагаются точные границы для действий власти в отношении лишения и ограничения личной свободы, а также и в отношении других нарушений неприкосновенности лиц. Независимо от этих определений, обыкновенно содержащих в себе вместе с общими основаниями и частные постановления, в конституционных государствах начало неприкосновенности личности, как и другие права свободы, установляется основными государственными законами. Такое распределение относящихся к данному предмету постановлений мы находим и в России: и у нас соответственные статьи законов содержатся, с одной стороны, в уставе уголовного судопроизводства, с другой стороны — в основных государственных законах. Ввиду этого могло бы возникнуть предположение, что для лучшего укрепления начал личной неприкосновенности достаточно усовершенствовать соответствующие статьи устава уголовного судопроизводства, приведя их в соответствие с требованиями времени. Если, однако, признается необходимым издание особого закона, объединяющего в себе важнейшие определения относительно неприкосновенности личности, то к этому есть много веских и решающих оснований.

Россия впервые вступает на путь развития начал правового государства в строгом смысле этого слова. Конституционный строй у нас еще только устанавливается. При таких условиях основной задачей законодательной власти, призванной к обновлению русского государственного строя, является утверждение начал права в отношениях власти к отдельным лицам. Необходимо, чтобы вновь утверждаемый порядок получил свое воплощение в новых законах, заключающих в себе важнейшие постановления о правах граждан. Необходимо, чтобы эти законы, выраженные в немногих и доступных для всех положениях, стали известными всем гражданам. Напоминая власти о ее обязанностях и разъясняя гражданам их права, такие законы должны в совокупности своей составить для России хартию вольностей, вытекающую из твердых основ общественного правосознания и возвышенную над преходящими течениями дня.

В отношении к другим правам гражданской свободы — свободе совести, свободе печати, свободе союзов и собраний такие законы предполагаются сами собою. Но такой же закон должен быть издан и в отношении к неприкосновенности личности. Здесь недостаточно ограничиться общими положениями основных законов; недостаточно и практических определений устава уголовного судопроизводства. Необходим закон, в котором общие начала личной неприкосновенности были бы изложены в связи с вытекающими из нее практическими последствиями. Такой закон по самому существу и предназначению должен заключать в себе полностью все основные требования: в нем не должно быть статей, содержащих простые ссылки на другие законы. Выделяясь по важности своего предмета из ряда других обыкновенных законов, он должен быть независимым от них по своему содержанию и законодательному значению так, чтобы полное или частичное изменение других законов не могло поколебать его основ. При этом условии всякое посягательство на закон о неприкосновенности личности может быть направлено только на самый этот закон и тем менее может пройти незамеченным для общества, чем более этот закон будет находиться на виду у граждан и сохраняться в памяти их, как один из устоев обновленной России.

Потребность в издании особого закона о неприкосновенности личности вызывается еще и другими соображениями. Как указано выше, и в настоящее время начала неприкосновенности личности высказаны в наших основных законах и практически развиты в уставе уголовного судопроизводства. Однако, несмотря на переход к конституционному строю, неприкосновенность личности нигде более не терпит от посягательств на нее со стороны администрации, как у нас. И это объясняется не только сохранившимися преданиями и навыками старого строя, но также и общим состоянием нашего законодательства. Вся предшествующая история нашего права отмечена преобладающим развитием начала административной дискреционной власти и соответственным умалением естественных и неотчуждаемых прав граждан. Наш свод законов изобилует статьями, стоящими в противоречии с началом личной неприкосновенности. В нем можно найти целый ряд постановлений, совершенно устаревших и носящих на себе следы воззрений, совершенно чуждых нашему времени, — таковы, например, многочисленные статьи устава о предупреждении и пресечении преступлений. В нашем своде содержится также значительное количество законоположений, созданных в последние десятилетия, в эпоху борьбы с освободительным движением, и находящихся в резком несоответствии с духом того нового правового государства, к которому мы должны теперь перейти. Общие положения наших основных законов о неприкосновенности личности как бы тонут и исчезают в массе других определений, совершенно отрицающих их в основе. Ввиду этого для вновь издаваемого закона надлежит не только установить положительные основы предполагаемого нового порядка, но вместе с тем и устранить из существующего законодательства противоречащие этим основам статьи. Задача предполагаемой реформы только тогда будет достигнута, если новый закон войдет в самые недра существующего законодательства и исторгнет оттуда все, что ему противоречит. Для этого необходим пересмотр всего существующего законодательства, всего нашего свода законов. Государственная дума должна принять на себя эту очистительную работу и, только выполнив ее, она совершит действительно великое дело. И в этой необходимости широкой и решительной отмены старых законоположений, противоречащих началу личной неприкосновенности, нельзя не видеть весьма серьезного основания к изданию особого нового закона, который самым содержанием своим устранял бы всякую мысль о возможности сохранения отживших свое время частей нашего законодательства.

Ввиду изложенных соображений едва ли возможно оспаривать принципиальную и практическую потребность в издании нового закона о неприкосновенности личности. Но еще менее может подлежать спору потребность в существенном изменении и восполнении действующих узаконений, установленных в ограждение личной неприкосновенности. Правила устава уголовного судопроизводства, имеющие отношение к нашему предмету, не только несовершенны и искажены позднейшими узаконениями, но сверх того и недостаточны: они не заключают, например, в себе достаточно ясного определения столь необходимой и важной меры, как постановление об обязательном приводе задерживаемых лиц к судье в определенный краткий срок. Все это требует внимательного пересмотра и изменения.

2. Основные начала законопроекта.

Переходя к обзору начал, положенных в основу настоящего законопроекта, прежде всего необходимо указать, что главным и основным условием для действительности предлагаемого закона является восстановление общего и единого для всех суда и права. Охрана личной неприкосновенности в духе настоящего закона может стать действительной и практически осуществимой лишь в том случае, если на страже гражданской свободы будет стоять суд авторитетный и влиятельный, не знающий рядом с собою никаких других судов и подчиняющий всех велению единого и равного для всех закона. Сколь бы ни были совершенны постановления, предназначенные к охранению личности от произвольного лишения свободы, но если остается в силе правило, по которому административная власть может, если найдет это нужным, изъять то или другое дело из-под ведения общего суда, свобода граждан не может считаться обеспеченной. Это очень хорошо понимали составители судебных уставов 1864 г. Восставая против оставления за административными местами и начальствами суда по некоторым делам, они писали: “судебная власть должна быть единая для всех лиц и для всякого рода противозаконных деяний. Единство суда и равенство всех перед судом есть лучшее ручательство справедливости решений, силы, святости и непоколебимости законов”[1]. Однако, позднейшие узаконения совершенно расшатали те основы, которые пытались у нас ввести составители судебных уставов. Порядок, созданный у нас положениями об усиленной и чрезвычайной охране, действие которых длится годами и захватывает огромные пространства империи, коренным образом подрывает господство законности, утверждающейся единственно на непререкаемой власти общего суда. И этот ущерб началу законности идет гораздо далее и глубже, чем можно предполагать с первого взгляда: здесь не только происходит фактическое отступление от требований строгого правосудия, но вместе с тем колеблется сама идея права и расшатываются устои общего правосознания. В обществе укореняется мысль, что власть не может обойтись без исключительных и по существу своему произвольных мер, что всякая охрана порядка неминуемо переходит в господство произвола и насилия и что строгие начала права неосуществимы в действительности. Отсюда, из системы произвольного и сурового властвования, отличающей наше недавнее прошлое и доселе сохраняющейся во всех своих жестоких последствиях, вырастает то недоверие к власти, та вражда, которые простираются на самые основы власти и общественного порядка, на всякую власть, как таковую. В заботах своих о водворении в России начал нового строя, государственная дума не может не обратить внимание на эту серьезную опасность, грозящую всему нашему политическому будущему, и в числе неотложных своих задач должна поставить отмену всяких исключительных судов и законов и восстановление власти единого и общего для всех суда, единого и общего для всех закона.

Только при этом условии возможно ожидать практического осуществления настоящего закона, и только в этом случае получат силу провозглашаемые им начала. Что касается этих начал, то в основу их положено одно общее требование: непрерывный и неизменный надзор общего суда над администрацией. Это повсюду испытанное средство ограждения личности от произвольных действий исполнительной власти есть вместе с тем и единственное средство, которым располагает в данном случае право. Но для того, чтобы оно было действительным, необходимо, чтобы этот надзор был непрекращающимся и бдительным, чтобы каждый шаг администрации, предпринимаемый ею против отдельных лиц, непременно и, так сказать, автоматически, в силу неизменно действующего правила, проверялся судом.

Общий порядок личного задержания, обысков, высылок и других вторжений в область личной свободы должен быть основан на распоряжении суда, облеченном в надлежащие, законом установленные формы. Однако, нельзя не признать, что есть случаи, где это требование неосуществимо и где органам исполнительной власти приходится предупреждать законные распоряжения власти судебной. Так, напр., в случае поимки преступников на месте преступления или с поличным, явно обнаруживающим их причастность к преступлению, задержание требуется безотлагательно; оно не может быть отсрочено до получения законного приказа надлежащей судебной власти, в силу спешности дела. Эти и другие случаи предварительного задержания без судебного приказа, как это само собою ясно, совершенно неизбежны. Но они должны быть по возможности точно и ясно указаны в законе и поставлены под надзор судебной власти; именно здесь получает свое надлежащее значение требование обязательного привода задержанных в известный короткий срок для проверки законности задержания.

Однако, как бы точно ни были определены в законе случаи предварительного задержания, нельзя не предвидеть, что всякое и самое точное определение оставляет место усмотрению власти. В политической науке в достаточной мере разъяснено, что уничтожить совершенно усмотрение власти — задача неисполнимая: это значило бы осудить ее на бездействие, на роль пассивного и мертвого механизма, который в каждом шаге своем определяется исключительно побуждающими указаниями закона. Но и самое решение о применимости закона к данному случаю, и определение момента для начала его применения, и, наконец, суждение о способе применения закона при данных обстоятельствах, — все это требует самостоятельного почина и заключения со стороны исполнительной власти и, следовательно, неизбежно подразумевает предоставление ей известной доли усмотрения. Законодателю необходимо с этим считаться как для того, чтобы не поставить себе ложной и недостижимой цели, так и для того, чтобы, имея в виду действительные условия применения законов, обдумать надлежащие средства, чтобы поставить усмотрение власти в возможно тесные пределы. Для данного случая таким средством является прежде всего надзор общего суда над действиями администрации. Но для того, чтобы и самый надзор этот сделать неукоснительным, для того, чтобы утвердить и упрочить силу предлагаемого закона, необходимо установить ответственность одинаково представителей суда и администрации за нарушение постановлений закона о неприкосновенности личности. Ответственность должностных лиц — вот последнее основание всех требований настоящего законопроекта. И эта ответственность не может быть поставлена в условия, создающие для представителей власти какие-то изъятия из порядка общего судопроизводства. Они должны отвечать пред общим судом наравне со всеми гражданами: только в том случае, когда отнята будет у низших должностных лиц возможность быть покрытыми представительством высших, когда предание их суду будет производиться на общем со всеми гражданами основании, может развиться у всех то чувство ответственности за свои действия, которое составляет основное ручательство закономерных действий власти.

3. Изъяснение отдельных статей

Предложенный закон о неприкосновенности личности является последовательным развитием изложенных выше оснований. Начальные стадии его — первая и вторая — предназначены к утверждению того первого основания, которое выражается в господстве общего и равного для всех суда и права. Великое практическое значение этих статей заключается в том, что они должны положить конец административным карам, исключительным судам, всей той системе исключительных мер и законоположений, которые составляют одну из самых темных сторон существующего до ныне порядка управления.

Ст. 1 установляет общее начало о том, что нет наказания без суда. Она имеет целью сделать невозможным наложение административных наказаний без следствия и суда, в чем бы такие наказания ни заключались, — в заключении ли под стражу, в ссылке, высылке или штрафе. Здесь может возникнуть вопрос, не следует ли допустить отступление от этого начала в том смысле, чтобы “предоставить административной власти, в частности органам полиции, налагать взыскания за нарушение известного рода обязательных постановлений или полицейских предписаний”. Настоящий закон, отправляясь от начала разграничения судебной власти и административной, своей первой статьей отвечает на этот вопрос отрицательно. Хотя на западе и встречается в некоторых странах, как, например, в государствах Германской Империи (за исключением Баварии), система полицейских карательных постановлений, однако, по авторитетному отзыву проф. Дерюжинского, специально изучавшего этот вопрос, “благоприятные результаты института в значительной степени обусловливаются хорошим личным составом полицейских учреждений, причем функции издания карательных постановлений вверяются лицам, обладающим служебною опытностью, безупречною репутациею и нередко даже специальным юридическим образованием”[2]. Притом же и здесь для лиц, не желающих подчиниться полицейской каре, закон предоставляет возможность потребовать судебного разбирательства дела. Ясно, что весь этот порядок имеет в виду установить сокращенное производство по маловажным делам, но он предполагает такие условия относительно личного состава полиции, которые у нас невыполнимы.

Общее положение, выраженное в 1 ст., ставит также на очередь вопрос о пересмотре порядка дисциплинарных взысканий без судебного производства. Оставляя временно в силе, как это явствует из отменительной части настоящего законопроекта, существующий порядок дисциплинарных кар, государственная дума должна, однако, включить в число ближайших своих задач, связанных с обсуждением настоящего законопроекта, и пересмотр правил о дисциплинарных взысканиях.[3]

В естественной и прямой связи со ст. 1 находится ст. 2, которая направлена против возможности изменять установленную законом подсудность общим судам. Само собой разумеется, что она нисколько не отрицает правильно поставленного дисциплинарного производства церковных судов, имеющих отношение к совершенно специальным случаям нарушений и кар. Задача закона о неприкосновенности личности состоит в том, чтобы охранить и утвердить власть общих судов в тех отношениях, которые подведомственны им по закону и из которых не должно быть никаких изъятий. С этим несовместимы исключительные правила, созданные положением о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, и потому это положение во всем своем объеме должно быть отменено. Несовместимое с началами правильного суда и управления, осуждаемое обществом, осужденное самим правительством, оно продолжает существовать лишь в силу упорной косности старых преданий и непреодолимого страха перемен. Нельзя было более решительно осудить этот порядок управления, чем это сделано в Высочайше утвержденном 10 февраля 1905 г. журнале комитета министров, а между тем осужденные в этом журнале правила и доселе сохраняются в полной своей неприкосновенности. Вот что находим мы в отзыве комитета министров: “Правила о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, при издании своем имевшие временный и исключительный характер, получили по обширности пространств, на кои действие их распространяется, и по долговременности применения своего, совершенно непредвиденный для них характер постоянного законоположения. Между тем подобному значению не отвечал и самый способ осуждения, и издания правил об охране, точно так же, как по существу дела установленные правилами этими средства воздействия не соответствуют понятию нормальных приемов государственного управления. Однако же правила эти существуют уже непрерывно слишком 20 лет; при действии их успело возрасти целое поколение, которое не видало иного порядка поддержания общественного благоустройства и лишь по книгам знает об общих законах Российской Империи”. — “Между тем, — говорится в другом месте этого журнала — если возобновить в памяти события, имевшие место в России с конца 1881 года до настоящего времени, то едва ли представится какая-либо возможность утверждать, что за рассматриваемый период времени усилия правительства, направленные к искоренению крамолы, в достаточной мере достигли своей цели”.[4] Какие же доводы могла бы привести исполнительная власть в пользу того порядка, который осужден столь решительно и строго.[5]

Едва ли надо объяснять те изъятия, которые допускаются в ст. 2 из общего порядка подсудности. Суд по местным племенным обычаям для народностей, которым он предоставлен законом, является не тягостью, а льготой, основанной на уважении к своеобразию их быта. Что касается распространения военного суда на лиц, не состоящих на военной службе, то во время войны с иностранным государством в местности, занятой действующей армией, это может оказаться неизбежным, ввиду того, что действие общего суда при таких обстоятельствах обыкновенно прекращается, оставить же совершающиеся в данной местности преступления без судебного разбирательства впредь до прекращения военных операций совершенно немыслимо, так как война может затянуться на долгое время. В ст. 2 не говорится, однако, что в случае войны военный суд непременно простирается на всех, живущих в данной местности: в ней упоминается об этом только как о допустимой возможности. Если предположить, что данная местность занимается войсками только временно, или же настолько удалена от непосредственного места военных действий, что в ней сохраняются еще обычные учреждения мирного времени, и в том числе общие суды, то прибегать к военному суду в этом случае нет оснований. Было бы, однако, тщетной попыткой внести в эту область какое-либо более ясное определение и указать с точностью, когда именно открывается необходимость для предания военному суду лиц, не состоящих на военной службе: в конце концов здесь все определяется распоряжением высшей военной власти, которая, в силу обычно предоставляемых ей полномочий, может избрать любой момент для прекращения действия общего суда.

Кроме только что указанных изъятий из общего порядка подсудности, предлагаемый закон не знает и не допускает никаких других исключений из общего правила. Практическое значение его состоит в устранении того порядка, при котором по усмотрению исполнительной власти допускается изменение подсудности. Всякое такое изменение этой статьей принципиально отвергается.

Последующие статьи, начиная с третьей, развивают общее правило о надзоре суда за личной неприкосновенностью граждан. Ст. 3 установляет то общее основание, в силу которого ограничение или лишение свободы лиц не может последовать иначе, как по судебному приказу, содержащему в себе все необходимые ручательства в правильности его предъявления. По отношению к этой 3 статье дальнейшие статьи 4, 5 и 6 являются не более, как исключениями, совершенно неизбежными по практическим соображениям. В них предусматриваются случаи задержания без судебного приказа, определение которых должно быть сделано с особенной осмотрительностью и осторожностью.

Ст. 4 по предмету своего определения приближается к 257 ст. уст. уг. суд., но она вносит в эту последнюю статью и большую точность, и некоторое существенное исправление. Как выяснено в специальной юридической литературе по этому предмету, составители суд. уст. 1864 г. смешали в этой статье право предварительного полицейского задержания — со следственными действиями, которые полиция производит в отсутствие судебной власти. Поэтому-то в 257 ст. говорится о праве полиции “принимать меры к пресечению подозреваемому способов уклоняться от следствия”. Такое определение полномочий полиции, в связи с отсутствием в уст. уг. суд. статьи, установляющей обязательный привод задержанного к судье в известный короткий срок, не вполне соответствовало Высочайше утвержденным 29 сентября 1862 г. общим правилам, положенным в основу судебной реформы, и создало на практике необеспеченность частных лиц от произвольного задержания. 4 ст. предлагаемого закона имеет в виду избегнуть того смешения, в котором повинна 257 ст. уст. уг. ул., она говорит о задержании, как о мере предварительной, а не следственной, и предполагает, что следственные действия могут исходить исключительно от представителей судебной власти.

Независимо от этого существенного исправления смысла 257 ст., содержание ее постановлений вызывало потребность и в изменениях другого рода.

Как видно из мотивов к судебным уставам 1864 г., составители уставов, упустив из вида опасную сторону принятого ими изложения 257 ст., полагали этой статьей оградить “личную свободу частных лиц”; они стремились достигнуть этого ограничением права полиции задерживать без судебного приказа “случаями чрезвычайными”, когда “с вероятностью можно предполагать виновность подозреваемого лица”.[6] Нельзя не сказать, однако, что перечисление этих “чрезвычайных” случаев в ст. 257 далеко не является удачным. Статья эта содержит в себе следующие шесть пунктов:

1) когда подозреваемый застигнут при совершении преступного деяния или тотчас после его совершения;

2) когда потерпевшие от преступления или очевидцы укажут прямо на подозреваемое лицо;

3) когда на подозреваемом или в его жилище найдены будут явные следы преступления;

4) когда вещи, служащие доказательством преступного деяния, принадлежат подозреваемому или оказались при нем;

5) когда он сделал покушение на побег или пойман во время или после побега, и

6) когда подозреваемый не имеет постоянного жительства или оседлости.

Против первых четырех пунктов нельзя сделать никаких возражений, кроме редакционных: четвертый пункт можно сократить и соединить с третьим, как это и сделано в изложении вновь предлагаемого закона. Что же касается пунктов 5 и 6, то они представляются спорными и могут быть опущены без ущерба для существа дела. Так, что касается того случая, когда подозреваемый “сделал покушение на побег или пойман во время побега”, то совершенно очевидно, что этот случай не имеет самостоятельного значения. Еще больше следует это сказать о последнем пункте 6. Опасение побега лишь тогда может служить поводом к задержанию, когда есть другие основания подозревать, что собирающийся бежать или бегущий совершил преступное деяние. Само же по себе и без всяких других данных оно нередко может только навести на ложный след и послужить поводом к несправедливому задержанию. Не имея самостоятельного значения, этот признак представляется, однако, существенно важным, в качестве дополнительного и вторичного, во всех тех случаях, когда полицейское задержание может иметь место: оно должно допускаться лишь тогда, когда подозреваемый мог бы скрыться до прибытия представителей судебной власти.[7] В этом смысле его и надлежит вставить в текст изменяемой статьи, как это сделано в предлагаемом законе.

Что касается последнего пункта — шестого, — то его следует вообще опустить, ввиду того, что задержание подозреваемых лиц, при наличности других решающих обстоятельств, должно совершаться независимо от того, имеет ли подозреваемый постоянное местожительство, или нет; при отсутствии же таких обстоятельств неимение постоянного местожительства является в крайнем случае лишь косвенным основанием для подозрения и само по себе не может служить поводом к задержанию.

Необходимость в ином изложении ст. 257 была признана и Высочайше учрежденной комиссией для пересмотра законоположения по судебной части (см. т. II, стр. 214, Спб. 1900 г.). Означенная комиссия находила пункты 257 ст. весьма дробными и предполагала вместо прежних шести пунктов следующие три: 1) когда подозреваемый навлекает на себя достаточное подозрение; 2) когда есть повод опасаться, что он скроется или скроет следы преступного деяния, и 3) когда он не имеет постоянного жительства или оседлости. Трудно согласиться с тем, чтобы это новое изложение статьи 257 (ст. 117 проекта) представляло собою ее существенное изменение. Вместо более точного изложения отдельных случаев, в целях лучшего ограждения свободы частных лиц, составители проекта соединили первые четыре пункта 257 статьи в один и дали ему столь широкий объем, так что статья достигает как раз обратной цели: слишком расширяет область полномочий полиции. Вместе с тем они сохранили и неудачный конец этой статьи, два последние ее пункта. Комиссия 15-ти признала, поэтому, более правильным держаться ближе к нынешнему изложению 257 ст., внеся в него лишь те изменения, которые требуются существом дела. В соответствии с общим характером 4 ст. предлагаемого закона должна получить новое изложение, кроме 257 ст., также и 51 ст. устава уголовного судопроизводства.[8]

Прежде чем перейти от ст. 4 к 5-ой необходимо отметить, что обе эти статьи в пределах закона о неприкосновенности личности должны быть изъясняемы в неразрывной связи с последующими статьями, и в особенности 7 и 19—20. Предоставление известных полномочий полицейской власти допускается законом, направленным к ограждению личной свободы, лишь в том соображении, что эти полномочия постоянно проверяются судом, и что всякий случай незаконного задержания влечет за собою ответственность виновных, привлекаемых к суду на общем со всеми гражданами основании. Это не исключает, конечно, необходимости возможно тщательного определения границ этих полномочий; но во всяком случае, полагая в основу предлагаемого закона надзор суда за его исполнением, можно с уверенностью утверждать, что неизбежная недостаточность определений, по самому существу дела оставляющих известную долю усмотрения полиции, возмещается установлением обязательного привода задерживаемых к судье в 24-х часовой срок и ответственностью за незаконное задержание.

Ст. 5 предлагаемого закона относится к случаям, которые по своему разнообразию едва поддаются общему определению. Несомненно, однако, что случаи эти нельзя ни свести к пунктам ст. 4, ни оставить вовсе без определения со стороны настоящего закона. Ст. 4 предвидит случаи задержания подозреваемых лиц при самом совершении ими преступного деяния, или тотчас после совершения, между тем как в ст. 5 имеются в виду случаи предупреждения опасности или прекращения каких-либо посягательств, грозящих одним лицам со стороны других. Так, например, полиция не только имеет право, но и обязана задерживать пьяных и умалишенных, пребывание которых на свободе могло бы быть опасным не только для окружающих, но и для них самих. Точно также нельзя оставить на свободе и лиц, находящихся в состоянии крайнего возбуждения и грозящих своими действиями непосредственной опасностью окружающим. Наконец, можно представить себе случаи, когда те или другие лица, не угрожая никакой опасностью окружающим, ведут себя вызывающе в отношении к ним и незаконно посягают на их свободу, или же нарушают общественную благопристойность. Едва ли кто будет возражать против первых случаев, когда оставление на свободе известных лиц грозит опасностью для других. Вся задача состоит в данном случае лишь в том, чтобы устранить возможность слишком широкого толкования этого понятия “опасности для других”. Предлагаемый закон с этою целью говорит о непосредственной опасности, т. е. о такой, которая грозит появиться немедленно или вскоре, а не в отдаленном будущем. Более спорным может казаться последний из приведенных случаев — явное нарушение общественной благопристойности не отличается полной определенностью, но еще более потому, здесь приходится положиться на представителей полицейской власти, которым дается право задержания.

Комиссия 15-ти, вырабатывавшая предлагаемый закон, посвятила особенно много времени 5-й статье и приняла ее настоящее изложение после долгих и всесторонних суждений. Прежде всего она не могла не обратить внимания на то, что обе статьи, относящиеся к случаям полицейского задержания, 4 и 5 — ставят для полицейской власти во всяком случае более тесные рамки, чем соответственные статьи законов в некоторых западных государствах. Так, например, по английскому закону 1839 г. (2 и 3 Vict. с. 47), “всякое учиняющее беспорядок лицо (disorderly person), которое полиция имеет достаточное основание подозревать в совершении или в намерении совершить преступление, проступок или нарушение мира, может быть задержано полицией”. В других выражениях, но также весьма широкие полномочия предоставлены полицейской власти и во Франции: знаменитая статья 10 устава уголовного судопроизводства дает префектам департаментов и города Парижа право принимать все необходимые действия, относящиеся к раскрытию тяжких преступлений, преступлений и проступков. Попытки истолковать эту статью в смысле ограничения ее случаями задержания на месте совершения преступления (en flagrant délit) не встречают для себя опоры ни в теории, ни в практике. На деле эта статья и до сих пор носит следы своего первоначального происхождения: созданная в эпоху Наполеона I и по его непосредственному внушению, она имела в виду обеспечить за правительством возможность применять лишение свободы в тех случаях, когда эта мера не оправдывается в нормальных условиях порядка судебного преследования.[9] Не приводя других примеров, подтверждающих широкие полномочия французской полиции, мы хотели бы особенно подчеркнуть только что указанное значение 10 ст., ввиду того, что именно отсюда объясняются горячие нападки против этой статьи со стороны выдающихся французских профессоров, публицистов и парламентских деятелей. Если в Англии полицейские полномочия, охраняющие общество от нарушения мира, не вызывают возражений и сомнений, то это объясняется прежде всего тем, что английская полиция всегда была в большой зависимости от местных органов, чем от центральной власти, и имела не столько политический характер, сколько общественный: поэтому-то на нее и могла быть возложена обязанность охраны общественного мира, без опасения, что эта обязанность превратится в служение временным видам правительства. И если в настоящее время английская полиция стала органом правительственным, то она во всяком случае остается под сильным влиянием общественного мнения и в частности в большой зависимости от мирового суда. Напротив, во Франции иные условия развития полицейской власти делают из 10 ст. лишь обломок старого строя.[10] Несмотря на все старания друзей свободы, эта статья до сих пор остается неотмененной и в связи с другими особенностями французского законодательства приводит к печальному заключению, высказанному полтора года тому назад (в декабре 1904 г.) в записке Клемансо, представленной им сенату: общее желание наказов 1789 г. о признании личной свободы священною, а представителей власти ответственными, “ожидает еще своего осуществления”. Отсюда можно сделать тот поучительный вывод, что в вопросе о полицейском задержании расширение полномочий полиции стоит в теснейшей связи с ее устройством и личным составом и с ее положением в отношении к обществу и власти. При том значении, которое полиция имеет у нас, в качестве исключительного орудия временных видов правительства и оплота стремлений и навыков старого строя, она не может быть наделена большими полномочиями, чем те, которые вытекают из необходимости восполнить или заменить ее вмешательством самопомощь граждан. Такова именно была исходная мысль комиссии 15-ти при составлении 4 и 5 статей предлагаемого закона.

Случаи задержания без судебного приказа на месте совершения преступления, согласно ст. 4, ни в ком не могут возбуждать сомнений: таковы общие постановления всех законодательств. Что касается случаев, перечисляемых в ст. 5, то в отношении к ним необходимо отметить одно существенное затруднение, которое имеет такой характер, что его нельзя ни избегнуть, ни обойти, а потому приходится допустить и принять его вместе с 5 ст., отыскав вместе с тем какие-либо средства для того, чтобы его исправить. Затруднение состоит в следующем: с одной стороны, нельзя не признать, что предоставить самим гражданам прекращать случаи нарушения и оскорбления общественной благопристойности было бы еще хуже, чем поручить это дело полиции; с другой стороны, нельзя не предвидеть возможности злоупотреблений со стороны полиции в суждении о том, когда именно налицо имеются такие случаи. Выход заключается в том, чтобы создать против этих злоупотреблений предохраняющее средство, каковым является ответственность должностных лиц.

Но независимо от того, при изложении настоящей статьи надлежало иметь в виду, что общее и краткое определение случаев, под нее подходящих, должно быть сделано с особливой осмотрительностью. Нельзя употребить в данном случае выражений, обозначающих столь многообъемлющее понятие, что, опираясь на него, можно было бы делать самые неожиданные заключения на практике. Нельзя также дать повод думать, что настоящей статьей охраняются не права и интересы ближайших лиц, среди которых совершается известное нарушение, а некоторый отдаленный и общий политический интерес. Короче сказать, изложение данной статьи не должно оставлять сомнений в том, что ею охраняются интересы общества, а не власти, и что она не имеет никакого отношения к полицейским полномочиям упраздняемого старого строя. Составители настоящего законопроекта полагали, что наиболее соответствующим цели, которую имеет в виду вторая часть пятой статьи, могут быть признаны понятия “незаконного нарушения свободы других лиц и общественной благопристойности”. Здесь с полною ясностью выражается, что нарушения, предусматриваемые этой статьей, имеют отношение к окружающим, подвергающимся незаконным посягательствам на их свободу и спокойствие. Само собою разумеется, что и это изложение, сколь ни представляется оно осмотрительным, может приводить на практике к недоразумениям и злоупотреблениям. Но едва ли не следует признать бесспорным, что к еще большим недоразумениям и затруднениям на практике сможет привести совершенное отсутствие этой или какой-либо иной соответствующей статьи в законе о неприкосновенности личности. Бесспорным следует считать, что в случаях, предусматриваемых 5 ст., если бы даже оставить их без всякого упоминания в законе, полицейская власть вынуждена будет иногда прибегать к задержанию по требованию граждан, или же сами граждане будут расправляться собственными силами, и для того, чтобы не оставить эти случаи на произвол личного усмотрения, необходимо их наперед предусмотреть и ввести в рамки закона.

С этой точки зрения настоящая статья является не только предоставленной полицейской власти возможностью, но еще более того положенной для нее границей. Во всяком случае, следует помнить, что эта статья, как и другие статьи настоящего законопроекта, предоставляющие известные полномочия полицейской власти, всегда предполагает постоянный надзор суда за действиями полиции и ответственность должностных лиц. Вне этих статей и без естественной связи с ними никакой закон о неприкосновенности личности немыслим.

Статья 6 узаконяет случаи задержания частными лицами застигнутых на месте совершения преступления или тотчас после совершения преступления. В русском законе нет определений по этому предмету, если не считать двух совершенно устаревших и случайных статей устава о предупреждении и пресечении преступлений. Одна из этих статей — 242 — говорит о задержании при ссорах и драках, другая — 310 — о задержании зажигателей. Между тем постановления о задержании частными лицами встречаются почти во всех европейских законодательствах и по существу дела представляют собою нечто само собою разумеющееся. Во Франции такое задержание предписывается частным лицам под страхом наказания, в Англии оно распространяется на весьма широкую область деяний, не только совершенных, но и ожидаемых (в целях предупреждения преступлений — felonies), и на лиц, не только застигнутых на месте преступления, но и основательно подозреваемых в совершении преступления. Нечего и говорить о том, что пример Англии является в данном случае совершенно исключительным. Возможность предоставления таких широких полномочий частным лицам объясняется широко развитым в обществе чувством законности и утвержденной веками способностью к самостоятельному почину и самодеятельности. Охрана права и закона является здесь в подлинном смысле слова делом каждого. Признавая вполне желательным и целесообразным развитие в населении идеального интереса в охране закона, нельзя вместе с тем не признать, что в России право задержания частными лицами должно быть поставлено в те узкие границы, которые указаны для него в законодательстве большинства европейских государств. При недостаточном знании законов и при невозможности сразу усвоить ясное представление о границах широких и новых полномочий, что дается лишь долгим опытом самодеятельности, нельзя говорить у нас о каком-либо расширении обычных по этому вопросу постановлений европейских законодательств.

Статья 7 начинает собою ряд тех ограждающих личную неприкосновенность статей, которые установляют надзор суда за администрацией. Центральным пунктом в этих статьях является постановление об обязательном приводе задержанного к судье в самый короткий срок. Как справедливо замечают составители объяснительной записки к заявлению 31 члена государственной думы по вопросу о неприкосновенности личности, “это самая лучшая гарантия защиты личности от незаконных на нее посягательств”, оказывающая свое действие “не только после совершившегося факта, но и предупредительно”. Представители полицейской власти в этой неизменно предстоящей проверке их действия со стороны власти судебной встречают постоянное напоминание о лежащей на них ответственности и ввиду этого вынуждается к осторожности в практическом применении своих полномочий. В ныне действующем уставе уголовного судопроизводства есть ст. 250, предписывающая полиции сообщать судебному следователю и прокурору или его товарищу не позже суток по получении о том сведений о всяком происшествии, заключающем в себе признаки преступления или проступка; есть также статьи 398—400, устанавливающие сроки для допроса обвиняемого с момента его привода или явки. Но в уставе уголовного судопроизводства нет надлежащих ручательств для того, чтобы каждый задержанный был приведен к судье не позднее 24 часов со времени задержания; 7 ст. предлагаемого закона устанавливает это с полной точностью. Нельзя, однако, не предвидеть, что при недостатках наших путей сообщения и особенно в то время, когда проезд по дорогам становится затруднительным, требование 24-х часового срока, при отдаленности жительства ближайшего представителя суда от места задержания, может быть неосуществимым. Является предположение, что и для таких случаев следовало бы дать какое-либо указание срока. Комиссия 15-ти полагала, однако, что такое указание не будет целесообразно. Было бы в высшей степени затруднительно при наших расстояниях попытаться установить для всех подобных случаев какой-либо предельный срок, который в одно и то же время был бы не слишком длинен, и предвидел бы возможно различные и отдаленные расстояния. Еще менее того было бы правильно прибегнуть в данном случае к поверстному определению срока, ввиду той же невозможности, хотя бы приблизительно, определить соотношение верст и часов при затрудненности путей сообщения. Таким образом, не оставалось ничего иного, как установить общее требование относительно такого увеличения срока, сверх 24 часов, которое “безусловно необходимо по местным условиям для немедленного привода задержанного к ближайшему представителю судебной власти”.[11]

Статья 8 установляет срок для допроса задержанного лица и является продолжением и дополнением к ст. 7. Срок для допроса назначается ею тот же самый, который установлен и в действующем уставе уголовного судопроизводства в ст. 398.

Статьи 9 и 10 представляют собою дальнейшее развитие общего положения о надзоре суда за правильностью административных задержаний. Эти статьи возлагают на суд чрезвычайно важные обязанности самому следить и принимать меры к освобождению незаконно задержанных. При этом 9 ст. имеет в виду принятие со стороны представителей суда соответственных мер в случае получения тем или иным путем данных относительно неправильного задержания, а ст. 10 сверх того установляет постоянный надзор суда за местами заключения. И в настоящее время, согласно 10 и 11 статьям устава уголовного судопроизводства, существует обязанность для судей и прокуроров надзирать за неправильно заключенными; но достаточно хорошо известно, с какими затруднениями сопряжено осуществление этих статей в действительности. Не может быть сомнения, что лишь в связи с последовательным и полным признанием предлагаемого законопроекта во всем его объеме получат практическое значение и настоящие статьи. Как видно из разъяснений составителей судебных уставов 1864 г., они имели в виду создать при помощи этих статей некоторую замену правил об обязательном приводе задержанного к судье: они ссылались при этом на английский “Habeas corpus act” и на французский кодекс.[12] Совершенно ясно, что предложенные ими меры сами по себе были недостаточны, но в связи с другими постановлениями, преследующими ту же цель, они полезны и необходимы. Предлагаемый закон исходит, однако, из той мысли, что обязанность надзора за местами заключения, наравне со всеми остальными полномочиями по проверке действий полицейской власти и в отличие от ст. 10 устава уголовного судопроизводства должна быть возложена на судей, а не на прокуроров. Особое положение, занимаемое прокурорским надзором при судебных местах, зависимость прокуроров в порядке подчинения от высших органов администрации, заставляет признать, что высоким требованиям независимости и самостоятельности, которые безусловно необходимы для осуществления предначертаний закона о неприкосновенности личности, могут соответствовать лишь представители независимого суда. Для лучшего исполнения постановлений 10 ст. предполагается, что между отдельными судьями будут распределены районы, в пределах которых будет осуществляться их надзор. Согласно ныне действующему уставу уголовного судопроизводства, и предлагаемый закон делает различие между задержанием неправильным по месту заключения и задержанием неправильным по своей причине. Тот или другой вид места заключения должен быть указан в судебном постановлении, и в соответствии с этим должна совершаться проверка правильности задержания.

Статья 11 дополняет предшествующие постановления возложением обязанности наблюдать за правильностью заключения под стражу и на начальников мест заключения.

Статья 12 установляет порядок жалоб на действия властей, нарушающих постановления закона о неприкосновенности личности, и для лучшего укрепления твердости этого закона представляет право жалоб не только задержанному, но и всякому другому лицу.

Статья 13 имеет в виду положить конец практике незаконных высылок и ссылок по распоряжению исполнительной власти. Для этого вида ограничений свободы 13 ст. признает исключительно власть суда. Нельзя ссылаться в данном случае на примеры некоторых западных государств, где и теперь в известных пределах сохраняется административная высылка. Большей частью, это имеет место в случаях высылки нуждающихся из одной страны в другую, в силу особого порядка распределения общественной помощи. Такой порядок существует, например, в Германии. Примеры этого рода для нас нисколько не убедительны. Скорее следовало бы ссылаться на пример Франции, которая законом 27 мая 1885 г. совершенно отменила административную высылку по отношению к собственным подданным, несмотря на долговременную предшествующую практику ее применения. Но еще более того Россия могла бы опереться в данном случае на свой собственный опыт. Едва ли в каком-либо другом государстве граждане страдали в такой мере от произвольных высылок и ссылок, и закон о неприкосновенности личности, издаваемый на пороге обновленной России, не может не включить в число своих постановлений требования отмены этой несправедливой системы.

Статья 14 делает первый шаг к тому, чтобы распространить в вопросе об ограничении высылок начало справедливости и на иностранцев. Ни в одной из статей настоящего законопроекта не говорится, чтобы начало неприкосновенности личности было менее священно и менее охраняемо в отношении к иностранцам, чем к русским подданным. Вопрос о сравнительной необеспеченности прав иностранцев может возникнуть только по поводу права государства удалять их из пределов своей территории. Та охрана, которую предполагаемый закон дает иностранцам, может показаться недостаточной и неполной, ввиду того, что в нем признаются известные исключения из общего правила, что высылка допустима только по судебному постановлению. Нельзя, однако, не признать, что и в этом виде ст. 14 представляет собою шаг вперед. Это будет особенно ясно, если вспомнить, в каких широких пределах проявляется право высылки, например, в Германии и во Франции. Во Франции право высылки принадлежит министру внутренних дел, который руководствуется при этом исключительно соображениями общественного порядка и спокойствия; в пограничных департаментах право высылки иностранцев осуществляется даже префектами. Столь же широко понимается право высылки и в Германии. Несомненно, что постановление 14 ст. может подлежать дальнейшему усовершенствованию, в смысле создания новых обеспечивающих условий для иностранцев. Комиссия 15-ти, подвергнув этот вопрос всестороннему и продолжительному обсуждению, не признала возможным в настоящее время идти в этом отношении далее, ввиду крайней сложности вопроса с государственной точки зрения, хотя некоторые из ее членов и высказывались в пользу сокращения ограничений, указываемых в 14 ст.

Статьи 15, 16, 17 и 18 распространяют охрану неприкосновенности личности на жилище и находящиеся в нем вещи, на корреспонденцию, на все способы сношений лиц между собою. Те случаи, когда допускается вход в жилище, согласно 15 ст., соответствуют обычным постановлениям по этому предмету западноевропейских законодательств. Допущение входа в жилище во исполнение законных требований и распоряжений власти включено ввиду того, что возможны случаи, когда и помимо судебного постановления, о котором говорится в 16 ст., окажется в этом необходимость. Такая необходимость представляется при вручении повесток, при действиях по взысканию, при переписи населения. Что касается постановлений 16 и 17 статей относительно осмотров, обысков и выемок, то они соответствуют общему соотношению действий судебной власти и полицейской, установленному в предшествующих статьях для случаев задержания. Предоставление полицейской власти права производить осмотры, обыски и выемки обусловливается естественной необходимостью: при отдаленности места совершения преступления от места жительства судебного следователя или судьи, запрещение органам полицейской власти производить предварительное дознание делало бы весьма часто невозможным раскрытие виновных в совершении преступных деяний. Само собою разумеется, что все действия, предпринимаемые в данном случае полицией, должны производиться с соблюдением всех установленных форм. Необходимость составить на месте точный протокол, копия с которого непременно должна быть вручена заинтересованным лицам, достаточно обеспечивает всякого, кто захотел бы привлечь к ответственности виновных за неправильно произведенный у него обыск.

Статья 18 охраняет тайну почтовых, телеграфных и телефонных сношений с теми исключениями, которые вытекают из потребности установления истины на суде и из особых обстоятельств военного времени в силу соображений государственной необходимости. Независимо от провозглашения в данной статье общего начала тайны корреспонденции, — что само по себе возлагает на государство и его органы соответствующие обязанности, — предполагается, что в каждом случае обнаружения нарушений 17 ст. виновные привлекаются к ответственности на общем основании, которое устанавливается в предлагаемом законе.

Статьи 19 и 20 являются необходимым завершением закона о неприкосновенности личности: они установляют ответственность должностных лиц за нарушение постановлений предлагаемого закона. Для того, чтобы сделать эту ответственность действительной и неуклонной, необходимо установить ее на общем со всеми гражданами основании. Комиссия 15, рассматривая этот вопрос в связи с законом о неприкосновенности личности, не имела в виду обсуждать и предрешать его в полном объеме для всех случаев ответственности должностных лиц: но она не встретила сомнений в том, чтобы по нарушению закона о личной неприкосновенности установить эту ответственность на общем со всеми гражданами основании.

Если вообще следует признать бесспорным, что не только для потерпевших лиц, но и для всего общества и государства важно “устранение особых судопроизводственных преград, затруднявших привлечение к уголовной ответственности должностных лиц, совершивших преступление по службе”[13], то тем более возможно это утверждать в отношении к данному роду нарушений. В этой области приходится идти против веками укоренившихся навыков и приемов власти, сознававшей свою безответственность и попиравшей свободу лиц. Для того, чтобы внести в эту область новый оздоровляющий дух, необходимо поставить весь порядок привлечения должностных лиц к суду, как и самый суд над ними, на совершенно новые основания, в смысле уравнения с общим порядком уголовного преследования. В недавно представленной в государственную думу объяснительной записке к проекту министра юстиции об изменении порядка производства дел о преступных деяниях по службе, наряду с осуждением, так называемой, системы административной гарантии, дающей все полномочия по привлечению служащих к уголовной ответственности исключительно их начальству, сохраняется в виде общего правила начало особой подсудности должностных лиц в зависимости от заключений их начальств или установлений, к коим они принадлежат. Указанная объяснительная записка, опирающаяся на некоторые юридические исследования и научные данные, к сожалению, разделяет по данному вопросу некоторые общие соображения Высочайше учрежденной редакционной комиссии для составления проекта нового уголовного уложения, несмотря на то, что значение этих соображений весьма поколеблено научною критикой.[14] Комиссия 15-ти не могла признать основательными ни ссылку на желание оградить должностных лиц от неосновательных преследований, ни указание на то, что “начальство обвиняемого, как близко знакомое с личностью виновного, с законами о службе и с бытовыми и законными условиями деятельности подведомственных ему органов власти, может вернее и справедливее признать вероятность или невероятность упадающего на него обвинения и большую или меньшую важность вины служащего”. Комиссия полагала, напротив, что суд независимый и влиятельный, единый и равный для всех служит достаточной оградой и для неправильно потерпевших, и для неосновательно преследуемых, и что в деле обеспечения личной неприкосновенности граждан никакие законы о службе и никакие бытовые и законные условия деятельности органов власти не могут служить к оправданию нарушений, признанных таковыми судом.

Ст. 20 устанавливает за нарушение постановлений предлагаемого закона вместе с уголовным преследованием или независимо от него и возмещение убытков в размере, определяемом по усмотрению суда. Основанием для такой ответственности в том виде, как она предлагает настоящей статьей не может быть ни 677 ст. X т., которая обычно служит основанием для ответственности должностных лиц, ни 1316 ст. устава гражданского судопроизводства. В 677 ст. X т. говорится о “корыстных или иных личных видах” должностных лиц, между тем как произвол и превышение власти может иметь место без всяких корыстных и личных видов. 1316 ст. устава гражданского судопроизводства говорит о “нерадении, неосмотрительности и медленности должностных лиц”, что в случаях, предусматриваемых настоящим законопроектом, может встречаться далеко не всегда и во всяком случае не имеет отношения к важнейшим из этих случаев. Гражданская ответственность должностных лиц, как известно, опирается также, в силу решений гражданского кассационного департамента Сената, и на ст. 684 X т., которая говорит, что всякий обязан вознаградить за вред и убытки. Но для силы постановления 20 ст. нет необходимости ссылаться на какие-либо статьи других законов, так как данный закон сам по себе устанавливает новое юридическое основание для гражданской ответственности должностных лиц. И если здесь надлежало указать на те или другие статьи действующего закона, то исключительно для того, чтобы в недостаточности их содержания найти лишний повод в пользу нового постановления, содержащегося в 20 ст.

На основании изложенных соображений комиссия 15-ти установила нижеследующее изложение законопроекта о неприкосновенности личности, в исправление и дополнение первоначальных предположений по этому предмету, содержащихся в заявлении 31 члена государственной думы.