Главная сила советской империи: социальные корни партийной элиты, 1917–1990 / Екатерина Корнеева

Человеческие общества, независимо от идеологии, не застрахованы от появления власти элит, вечного элемента развития человечества. Парето писал, что историю можно рассматривать как бесконечную смену элит - когда одна элита восходит, другая убывает. История советской партийной элиты и особенно Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза (ЦК КПСС) служит хорошей иллюстрацией анализа Парето. Советские правящие элиты представляли собой не «монолит», неизменный в течение семидесяти лет, а сложную живую систему, сформировавшуюся в 1920-е, созревшую в 1930-е, начавшую распад в 1960-е и умершую в 1980-х. И эта структура была экосистемой, построенной не марсианами, а истинными представителями советского народа.

Советская идеология постепенно превратилась в идеологию статуса, а не в бесконечное плетение коммунистической паутины по всему земному шару. Возникновение, власть и трансформация советских партийных элит были неразрывно связаны с «мечтами» людей, с их адаптацией к системе, склонной к воссозданию иерархических структур. Система служила для защиты группы, которая получала наибольшую выгоду — амбициозных крестьянских сыновей, которые реализовали свою мечту о социальной мобильности.

В начале ХХ века произошел ряд значительных событий, которые способствовали стремлению россиян к переменам. Во-первых, в конце XIX века произошла стремительная демократизация общества, подпитываемая интенсивной урбанизацией и массовой миграцией в города. Во-вторых, дворянство как привилегированный класс потеряло свою привлекательность, потому что оно не предлагало социальной мобильности для российского общества и финансовой опоры. Нужны были изменения и коренная реорганизация общественного порядка.

С революцией 1917 года новоприбывшие на сцену ознаменовали конец «священной» власти. Им не хватало навыков и профессионализма, у них было плохое образование и низкий социальный статус, а многие имели и криминальное прошлое.

В то же время они были символическим воплощением новой эпохи. Их решимость и неоспоримая харизма нравились не только обездоленным, но и всем недовольным, жаждавшим немедленных перемен, стремившимся нажиться на обещаниях революции. Кто думал о длительном скучном процессt построения справедливого общества, обеспечивающего всех неизвестно из каких ресурсов? Для многих обещание повышения социального статуса было достаточной мотивацией. Неудивительно, что на призыв партии откликнулся довольно значительный процент населения; членство в партии открывало удивительные возможности.      

Русская революция отсекла голову имперской власти, вызвав новую волну формирования элит. В то время как дворянство формировалось веками, новые хозяева сами жили всего-то нескольких десятилетий.

Тем не менее, восстановление вершины пирамиды власти заняло очень короткое время. Послереволюционный период потряс и всколыхнул социальный состав элит, подняв на вершину Центральный Комитет КПСС.

Неудивительно, что иерархическая пирамида советской власти очень напоминала структуру, которую она заменила. Нужды советского государства требовали управления, и новая власть сознательно или бессознательно копировала существующие модели, опираясь на прежние структуры.

Но нужны были кадры, и набор производили из рабочих и частично крестьянских рядов. Со временем партийные элиты прекратили процесс открытой вербовки и вместо этого начали воспроизводить себя, воссоздавая элиту из членов системы: все больше и больше чиновников выходило из второго или даже третьего поколения профессиональных партийных бюрократов.

«Социальное происхождение» было одним из важных идентификаторов личного дела. Это описание было очень чувствительным  к изменяющейся политической, социальной и культурной среде.

Анализ указывает на две интересные тенденции:

а) значительная часть чиновников идентифицировала себя как выходцев из крестьян;

б) большинство членов ЦК вообще не указывало свое социальное происхождение.

Оба явления были признаками социальной трансформации советского общества. Первая тенденция предполагала успешное использование механизма социальной мобильности, предоставляемого советской системой для амбициозной части советского населения. Вторая тенденция означала появление профессиональной наследственной советской бюрократии.

Анализ данных трехсот известных государственных и региональных деятелей до и сразу после революционного периода 1917 г., в том числе министров Временного правительства, наркомов, генералов, духовных деятелей всех конфессий, журналистов и членов Петроградского ревкома свидетельствует об их весьма разнообразном социальном происхождении. 30% происходили из дворян, 23% из служащих и интеллигенции, 10% из купечества, 11% из духовенства, 6% из крестьян, 6% из военных, 19% из ремесленников и мещан и 1% из рабочих.

По сравнению с «досоветскими элитами» их непосредственная замена, т. е. первое поколение членов ЦК КПСС, имела совершенно иной социальный профиль. Среди них были представители крестьян и рабочих - 37% и 20%, 14 % государственных служащих и интеллигенции и только 1% представителей дворянства. Такая трансформация была предсказуема в результате революционного преобразования.

Социальный состав большевистской фракции Учредительного собрания в 1917 г. уже свидетельствовал о грядущих изменениях в высших эшелонах власти: 34% из них были выходцами из крестьян, 25% — выходцами из привилегированных классов (дворянство, купечество, и духовенство), а остальные родились в рабочих или мещанских семьях.

Первый ЦК, созданный после 1917 года, был небольшим. На XIII съезде партии в 1924 г. среди восьмидесяти семи новых членов, избранных в ЦК, выросло число крестьян (24%) и рабочих (25%), а численность дворянства и интеллигенции продолжала сокращаться. К концу 1930-х годов они почти полностью исчезли.

Затем, в течение десятилетия, процент лиц, заявляющих о своем рабочем происхождении, уменьшался, а процент заявляющих о крестьянском происхождении рос. Анализ также свидетельствует о растущем преимуществе членов партии крестьянского происхождения по сравнению с рабочими. К 1930-м годам люди, рожденные в крестьянских семьях, продвинулись вперед и установили свое господство, вытеснив других с политической сцены. Их достижения были поистине замечательны – многие из них оставались у власти более 40 лет.

Анализ выявил еще одну интересную закономерность социальных изменений - неуклонный рост членов ЦК КПСС, не указавших свою социальную идентификацию. В 1920-е годы 10% членов ЦК оставляли отведенное место в анкетах пустыми. К 1970 г. более 70% членов ЦК не указывали своего социального происхождения, а биографические сведения о членах ЦК КПСС стали засекреченными или расплывчатыми. Пустые строки в анкете стали общепринятой нормой, ничуть не настораживающей власти. Как раз наоборот: заполненные личные дела и надлежащее пролетарское прошлое были исключением. Наконец, процесс достиг апогея в 1980-х годах. На итоговом XXVIII съезде партии почти 80% чиновников оказались без указания происхождения.

Таким образом, статистические данные количественно определяют отдельную, но неуловимую социальную группу, которая не была и не могла быть идентифицирована, поскольку не существовало официально признанной социальной категории для ее описания. У большинства членов ЦК КПСС не было никаких оснований притворяться: они были де-факто членами отдельной социальной группы - профессиональныe служащими во втором и третьем поколении. Таким образом, новый советский «класс» действительно существовал.

Кем же были эти чиновники?

Собранные данные показывают, что в абсолютном большинстве они были русскими и украинцами, которые родились в сельской местности вблизи городов, таких как Москва и Ленинград, Тверь и Иваново. Пользуясь возможностями, предоставленными Советским государством, эти выдвиженцы окончили местные техникумы и сельскохозяйственные училища, после чего заняли региональные бюрократические должности, а затем годами карабкались по служебной лестнице вплоть до своего избрания в ЦК КПСС.

По иронии судьбы, хотя эта социальная категория не считалась юридической, крестьянский сын сотнями лет был увековечен в русских народных сказках. Он был нетрадиционным героем, который не любил хлопот сельской жизни и добивался известности благодаря своей пронырливости, а не роду занятий или социальным корням.

Советский провинциальный приплод был главной силой, стоявшей за советской империей: сыны жаждали приключений, власти и привилегий, всего, что предлагала советская мечта. Подобно Иванушке, сказочному простаку, многие из этих молодых оторванных от родных мест людей добились необычайного успеха: из трущоб и незнатного происхождения они попали в самый ближний круг партийной власти и оставались там почти сорок лет. Обещание, данное революцией, исполнилось— обездоленные «проснулись».

Само существование высшей элиты, вышедшей из бедных деревенских корней, указывало миллионам советских граждан путь к «светлому пути», в небесное царство чинов, престижа и привилегий.  

Неудивительно, что выдвиженцы отказывались от социальных корней, меняя или скрывая свою социальную идентичность в зависимости от веяний времени. Гораздо привлекательнее было стать советским чиновником, чем ассоциироваться с чернорабочими, с «кочегарами и плотниками», как пелось в известной песне. Безусловно, такой оппортунистический подход не является исключительно советским или российским.

Как бы то ни было, конец советской сказке был предсказуем, потому что должности наверху не могли вместить избыточное количество людей, которые желали их получить. В 1917 году население Российской империи составляло примерно 154 миллиона человек. В партии большевиков было десять тысяч членов, а в ЦК — двадцать девять человек. К 1991 году население СССР увеличилось до 290 миллионов человек, а число членов  партии достигло 19,5 миллионов человек. Иными словами, каждый десятый взрослый житель Советского Союза был членом Коммунистической партии. В то время высший эшелон власти, т. е. ЦК КПСС, состоял из 412 членов. Мест под солнцем на всех не хватало.

Высшие эшелоны расширялись, но недостаточно быстро. Конец системы наступил в 1989 г., когда ликвидировали механизм, регулирующий членство в элите. Вся система социальной мобильности внутри партии стала контрпродуктивной и привела к развалу самой партии.