Первый Азербайджан / Станислав Тарасов

Михаил Волхонский, Вадим Муханов. По следам Азербайджанской Демократической Республики. М., 2007.

Развал Советского Союза и трансформация бывших советских республик в независимые государства создали в российской историографии уникальную ситуацию. Перед исследователями на первый план вышла проблема не только новой идентификации отечественной истории, но и оценок с позиций историзма прошлого народов бывшего СССР. Эта ситуация оказалась в чем-то сродной с теми процессами, с которыми столкнулись первые советские историки 1920–1930-х годов.

Отвергая достижения дореволюционной российской историографии, они обезличивали историю, выводя ход исторического процесса из стратификации общества на классовые и социальные структуры, которые выставлялись в роли главной доминанты всех процессов. При этом отметим, что у первого поколения марксистов-историков было немало достижений. Введенный им в оборот огромный статистический материал, отражающий состояние той или иной национальной окраины бывшей Российской империи, не утерял своей научной ценности до настоящего времени. Другое дело, что беспощадно критикуя так называемую «колониальную политику русского царизма» («Россия — тюрьма народов») они объективно политически легитимировали деятельность национальных партий и движений, которые после прихода к власти в Петрограде большевиков во многих случаях оказывались во главе новых национальных государственных образований.

Когда в  1920-х годах началась советизация этих государств, то историкам того времени пришлось решать проблему «разноуровневого» социально-экономического развития народов бывшей империи, чтобы с марксистской точки зрения квалифицировать особенности революционного процесса в национальных окраинах. Выстроенные ими тогда схемы, сюжетная основа развития событий оказались устойчивыми. И в настоящее время они кочуют из статьи в статью, из монографии в монографию. С одной только принципиальной разницей: современным историкам бывших советских республик удалось легко перебросить мостик между политикой бывшей Российской империей и Советским Союзом, выставляя эти два режима как «русские», и таким образом выстроить внешне убедительную историческую концепцию «многовековой борьбы за национальное освобождение». Но подобная методология предоставила национальной историографии только тактическое, а не научное преимущество, прежде всего в идущей сейчас информационной войне с бывшей метрополией.

В то же время и тезис историков Михаила Волхонского и Ва[1]дима Муханова — авторов первой в России монографии о становлении Азербайджанской Демократической республики — о том, что  «наше знание текущих процессов в  Закавказье неглубоко, а не столь давнее прошлое новых независимых государств вообще неизвестно» просто не соответствует исторической правде. Другое дело, когда они призывают к пониманию «исторического фундамента, на котором грузинские, армянские и азербайджанские историки выстраивают образ прошлого». Сразу отметим, что на этом направлении у национальной исторической мысли государств Закавказье, ровным счетом, как и в формирующейся новой российской историографии,—фактически одни и те же «фундаменты». Главная проблема, с которой сталкивается исследователь, пытающийся понять особенности ситуации в Закавказье, заключается в оценке социально-экономического и политического состояния этого края в историческом разрезе XIX — начала XX веков. М. Волхонский и  В. Муханов отдают дань исторической традиции, обозначая начало процесса национальной идентификации азербайджанцев с Баку, «который превратился в последней трети XIX века в крупнейший экономический центр Закавказья с мультиэтническим населением». «Бурное экономическое развитие Бакинской и Елисаветпольской губерний,—пишут историки,—привело к значительному изменению в социальной структуре местного мусульманского населения, в первую очередь, к возникновению буржуазии и пролетариата».

Говорить о  Баку только как  о  промышленном центре регионального значения неправомерно. Со второй половины XIX века, со  времени планомерной разработки нефтяных месторождений Апшерона, Баку выдвигается в ряд крупнейших промышленных и экономических центров царской России. Добыча нефти в районе Баку с 26 тыс. тонн в 1872 возросла до 11 млн. тонн в 1901 и составила около 50?% мировой нефтедобычи. Ни один населенный пункт России по темпам и своеобразию роста не мог тягаться с этим малозаметным в прошлом городком. Невиданными темпами росла и численность населения города. В 1806 году — в момент присоединения Бакинского ханства к Российской империи — там проживало 12 тысяч жителей, в 1859 году—около 14 тысяч, а по переписи 1917 года уже около 235 тысяч человек. Баку быстро превращался в промышленный оазис края. По данным переписи промышленности за 1908 год, на долю Баку приходилось около 59?% промышленных предприятий всего Закавказья, 92?% промышленной продукции и 90?% рабочего класса.

Однако из всего самодеятельного населения уроженцами Баку являлись только 14,7?%, остальные относилось к категории так называемых «пришлых», в состав которых входили представители около 30 национальностей (русские, армяне, персы, грузины, дагестанцы, татары и т. д.) Из местного населения на нефтепромыслах работало только 7?%, а в целом, с учетом предприятий иного профиля, их доля составляла всего 19?%. Но из местного азербайджанского самодеятельного населения, по данным Александра Стопани, который в 1917 в Баку занимал пост председателя продовольственного комитета, около 40?% занимались отходным сезонным промыслом.

Так что при анализе социально-политической ситуации в Азербайджане принимать серьезно в расчет фактор якобы сформировавшегося коренного национального пролетариата, не приходится. М. Волхонский и В. Муханов в монографии буквально через одну страницу сами констатируют, что «рабочие-мусульмане отличались аполитичностью, в  большинстве случаев не только отказывались от участия в революционном движении, но даже проявляли враждебность к зачинщикам забастовок». Но не объясняют причин этого явления. Точно также следует относиться и к определению места азербайджанского «буржуазного класса»: Г. З. Тагиева, М. Нагиева, Г. Дадашева, Ш. Асадуллаева, Г. Б. Ашумова и др., которые таковым не являлись, несмотря на занятые ими некоторые позиции в нефтедобыче и нефтепереработке. Для этой социальной категории было бы правильнее использовать термин «предпринимательская прослойка» первого поколения.

Поэтому считать Баку главным центром формирования процессов национальной и политической идентификации азербайджанцев можно с очень большой натяжкой. Наибольшую политическую активность в этом отношении проявляли как раз елисаветпольские крупные землевладельцы. Не случайно именно в этом губернском центре в 1907 году возникла первая заслуживающая внимания организация националистического толка «Гейрат» («Честь»), во главе которой стояли выходец из Карабаха Насиб-бек Уссубеков и елисаветполец, впоследствии губернатор Гянджи, Алекпер-бек Рафибеков. В программе этой организации, пожалуй, впервые в истории Азербайджана была сформирована программа, предусматривающая отделение Кавказа от России на федеральной основе. Далеко не случайно, например, что именно в Елисаветполе в апреле 1917 года «Мусават» и образованная в марте 1917 года Тюркская партия федералистов достигли соглашения о слиянии и создании организация, которая приняла название Тюркская демократическая партия «Мусават». В избранном вскоре на съезде ЦК восемь человек—М. Расул-заде, М. Гаджинский, М. Рафиев, М. Векилов, Н.-б. Усуббеков, Г.-б. Рустамбеков, М. Ахундов—преобладали именно представители крупных и средних землевладельцев. В этой связи газета «Новая жизнь» (№ 125, 29 июня 1918) писала, что «в Закавказье, как и прежде, среди мусульман в политике задают тон крупные землевладельцы».

Поэтому особого внимания заслуживает и тезис авторов о конкурентной борьбе между «мусульманской и армянской буржуазией». Исторически сложилось так, что деятельность большей части действительно сформировавшейся к тому времени армянской буржуазии протекала за пределами Восточной Армении. В торгово-промышленных центрах Закавказья—Тифлисе, Баку и Батуме ее представители, несмотря на солидность социального положения, были все же «пришлыми».

Статистика утверждает, что в конце XIX века 62?% предприятий торговли и промышленности Тифлиса принадлежали армянскому капиталу, его доля в обороте составляла 73?%. 66?% акционерных банков Тифлиса также принадлежали армянскому капиталу. В бакинской нефтяной промышленности с момента её основания доминировал армянский капитал (Мирзоян и другие) — из 295 нефтяных скважин Баку в 1879 году ему принадлежали 155. Поэтому армянская буржуазия, если и конкурировала в бакинской нефтедобыче и переработке, то с крупным российским и западным капиталом, но никак не с «мусульманским».

Более того, в своих политических устремлениях она с конца XIX века, как писали в своем «Обзоре кавказских революционных партий» заведующий Особым департаментом полиции полковник Климович и начальник 4-го отделения Беклемишев, вынашивала идею «самостийности Армении с включением в нее российской и турецкой части». Поэтому в исторической перспективе и в широком смысле интересы сформировавшихся мощных армянских партий и движений никак не пересекались с вынашиваемыми идеалами азербайджанских тюрок в части закавказского административно-территориального устройства. Поэтому не  случайно один из известных азербайджанских идеологов Ахмед-бек Агаев с восторгом писал на страницах газеты «Каспий» о том, что «армяне, в отличие от других кавказских народов, стремятся к культуре и идут вперед в развитии умственного и экономического подъема». «Интересы национальной армянской буржуазии заключались в борьбе в борьбе за освобождение Турецкой Армении и воссоединение с русской частью Армении в единое целое», — писал один из первых исследователей национальных партий региона С. Е. Сеф. Историческая истина заключается еще и в том, что в тот момент, когда азербайджанские интеллектуалы еще только «разбирались» в своем прошлом и ставили перед собой ближайшие задачи, лидеры армянской партии «Дашнакцутюн» поддержали идею российских и грузинских социал-демократов о будущем разделении Закавказья на три области:

1. Западное Закавказье — Кутаисская, Батумская и часть Тифлисской губернии (Грузия);

2. Восточное Закавказье—Эриванская, часть Тифлисской (Джавахетия) и Елисаветпольской губернии (Карабах)—Восточная Армения;

3. Бакинская—часть Елисаветпольской губернии и Дагестанская область—Азербайджан.

То есть к моменту свержения царизма и создания Временного правительства грузинские и армянские национальные партии уже имели сформировавшиеся программы по федерализации Российской империи с последующим выходом на формирование национальных государственных образований. Газета «Тифлисский листок» (№ 25, 30 апреля 1918) писала: «Существующие административные деления края по губерниям и уездам произведено было в Закавказье искусственно по соображениям тогдашней политики и тем самым спутало этнографическую карту края».

Поэтому сначала в ОЗАКОМе, а затем и в Закавказском сейме до определенного момента мирно уживались и пытались решать общие задачи национальные партийные фракции грузин, армян и азербайджанцев. Только в таком контексте хода исторических событий, а не в попытках «выудить» азербайджанскую идею в деятельности Всероссийского мусульманского движения, как это делают М. Волконский и В. Муханов, можно воссоздать объемную историческую панораму, позволяющую понять дальнейшую мотивацию действий закавказских политиков и выявить причины и силы, способствовавшие иному ходу событий.

Поэтому, когда авторы монографии описывают походы боевых частей Бакинской Коммуны на Тифлис, переговоры лидеров Закавказского сейма с представителями турецкого командования, то делается это в рамках исторической традиции без претензий на историческую новизну. Схема их суждений до удивительного проста: председатель Бакинского Совета Степан Шаумян по указанию Москвы решил организовать «экспорт революции» из Баку в Тифлис и «советизировать» Закавказье.

Однако непроясненной остается важная проблема: почему Бакинский комитет партии «Мусават» до конца января 1918 года поддерживал политику «армянина» Степана Шаумяна? По сведениям газеты «Известия Совета рабочих и солдатских депутатов Бакинского района» (№ 62, 9 апреля 1918), этот комитет имел в Баксовете свою рабочую фракцию, которая согласовывала все свои действия с «партией Шаумяна». Правда, авторы монографии многое в действиях национальных партий Закавказья связывают с их надеждой на Учредительное собрание. Однако и с этим эпизодом политической истории края связано немало загадок. Дело в том, что выборы в Учредительное собрание в Закавказье действительно состоялись. По списку № 5 баллотировались большевики: Шаумян, Джугашвили (Сталин), Нариманов, Фиолетов и Азизбеков. По списку № 10 от мусульманского Национального комитета и тюркской партии федералистов: Джафаров, Топчибашев. Расул-заде, Усуббеков, Агаев. В депутаты Учредительного собрания от Закавказья по списку № 5 прошел Шаумян, а не Сталин, а от списка № 10 только Джафаров. По Баку голоса распределились следующим образом: за большевиков проголосовали 22 236 человек, за мусульман—21 757, за дашнаков—20 314.

В 1920-е гг., когда в Кремле разгорелась борьба Сталина с Троцким, сторонники последнего в Баку предприняли активные поиски «исторического компромата» на Сталина, в то время, как первый предпринял немалые усилия для «чистки» закавказских архивов. В итоге исчезли многие бесценные исторические документы, связанные с событиями того периода. Поэтому М. Волхонский и В. Муханов испытывали недостаток в источниках и в результате оказались в плену победившей тогда сталинской версии развития событий.

Еще один не менее «темный» эпизод связан с переездом первого состава азербайджанского правительства из Тифлиса в Гянджу после провозглашения независимости Азербайджана. Авторы монографии утверждают, что все наработанные сценарии азербайджанским мусульманам испортил прибывший к тому времени из Тебриза в Гянджу родственник бывшего военного министра Османской империи Энвера-паши—Нури. Мол, он отверг идею мусаватистов ввести Азербайджан в состав Оманской империи и в интересах «большой политики» настоял на сохранении национального правительства. Но в данном случае выясняются некоторые нюансы. Нури-паша предложил первому азербайджанскому кабинету примкнуть к формирующему тогда национально-освободительное движение в Турции Мустафе Кемалю, от чего азербайджанский кабинет категорически отказался. Слово корреспонденту газеты «Кавказское слово» (№ 130, 27 июня 1918), присутствовавшему на заседании Национального совета и правительства Азербайджана в Гяндже:

«17 июня в 11 часов в помещении Городской Думы глава правительства Хан- Хойский доложил о результатах своего визита к Нури-паше и Ахмедбек Агаеву. Он сообщил о решении роспуска Национального Совета. Агаев потребовал отставку азербайджанского правительства. Он намерен предложить нового главу правительства по соглашению с Нури-пашой. Многие ораторы резко критиковали своих сотоварищей по фракции, приведших к турецкой оккупации Азербайджана. Во главе этой группы выступали Усуббеков и Джафаров. Джафаров плакал. На вечернем заседании „Гуммет“ заявила о своем выходе из Национального Совета. После доклада Хойского о новом составе кабинета, социалистический блок заявил о своем выходе из Национального Совета. После ухода „Гуммет“ и блока социалистов в Национальном Совете осталось всего 13 человек, из которых 6 вошли в новый кабинет. Глава Национального Совета Расул-заде при голосовании воздержался».

Какие идеи вынашивал Энвер-паша и его ближайший родственник Нури стало ясно уже в начале 1920 года, когда московские большевики, заключив союз с Мустафой Кемалем, начали «освободительный поход» в Азербайджан. В этом смысле авторы монографии, отмечая взаимоотношения азербайджанского правительства со сменившими турок англичанами, придерживаются принципов историзма.

В целом, несмотря на отмеченные исторические «нюансы», монография М. Волхон[1]ского и В. Муханова «По следам Азербайджанской Демократической Республики» является положительным вкладом в формирование современной российской историографии, которая все большее внимание стала обращать на историческое прошлое народов, некогда входивших в состав СССР. Авторы грамотно и точно выстроили хронологию развития событий, определили главные проблемы, нуждающиеся в дальнейшем изучении и осмыслении. Как историки, на данном этапе они свою задачу решили, привлекая внимания научной и политической общественности к проблемам, которые в силу понятных причин остаются еще на острие нынешней политики.