Боевые организации белой эмиграции и разведка финского Генштаба, 1920–1922 / Алекси Майнио

Боевые организации белой эмиграции и разведка финского Генерального штаба, 1920–1922 / Алекси Майнио

Исторический фон

Граница между войной и миром зачастую очень зыбкая. Эту серую зону называют «бой с тенью», ее интенсивность — низкой, а звук — тихим. Ее описывают как невидимый мир политических активистов, террористов и шпионов, а также тайных спецслужб. Хотя большинство современников событий знали об этом очень мало, все это можно было наблюдать в Финляндии в промежутке между 1920-м и 1922-м годами. 1919 год называют вторым безумным годом Европы. Старые материковые великие державы желали уничтожить большевизм и одержать победу в борьбе за гегемонию на континенте.

Гражданская война в России и разные пограничные стычки были частью этой более обширной борьбы. В этой ситуации Финляндия превратилась в одну из противостоящих Советской России антибольшевистских баз, в которой контрреволюционные группы занимались подготовкой вооруженного политического активизма и даже террористических ударов. Разнообразные теневые замыслы и покушения особенно осуществляли — или часто, скорее, стремились осуществить — российские эмигрантские боевые организации. Эти организации, делавшие ставку на заговорщицкую деятельность, выполняли свои операции в разное время и связи между ними менялись постоянно.

Акцентируясь на теме, можно говорить о периоде невидимой войны, так как официально между Финляндией и Советской Россией царил мир с осени 1920 года, то есть после того, как мирный договор в Тарту был заключен. Действовавшие в Финляндии разведывательные и боевые организации были тайными обществами, основанным эмигрантскими активистами, которые начали свою деятельность или в России, или за ее пределами, например в Париже, Берлине, Варшаве, Праге, Бухаресте или Белграде. Они провозглашали, что будут бороться против большевизма до тех пор, пока контрреволюция не победит и не начнется новое, более светлое время в истории России. Совершенно не ясно, какую Россию эти организации старались создать: часть хотела вернуться в царское время, другие мечтали о парламентаризме, о русском фашизме или о «подлинной» пролетарской диктатуре. Монархисты были в небольшом большинстве, но и они разделились на группировки.

Наряду с русскими в Финляндии действовали также и национальные разведывательные и боевые организации. Это были, в том числе, ингерманландские, восточно-карельские, украинские и армянские тайные общества, которых страшила до смерти Советская Россия и ее великорусский, националистический дух. Как русские, так и сепаратистские активистские организации стремились привлечь на свою сторону союзников из движений самых разнообразных направленностей. Эти организации выходили на европейские разведывательные службы и на тех политиков, которые поддерживали политику интервенции против Советской России. Они делали ставку на партизанскую войну, террористические акты и тайные убийства, и сулили своим компаньонам разведывательную информацию.

Чиновники органов безопасности Финляндии — так же, как многих других буферных государств между Востоком и Западом — относились к попыткам сближения этих разведывательных и боевых организаций противоречиво. С одной стороны, в духе радикализма многие финские официальные лица идеализировали и даже поддерживали антибольшевистские проекты, так как надеялись, что они ослабят Советскую Россию. Они считали красную Россию идеологически отвратительным и опасным общественно-социальным экспериментом, который в любом случае рухнет по причине своей нежизнеспособности в течение года или двух. С другой стороны, эмигрантские тайные общества привлекали к себе так много внимания в Советской России, что финским властям было необходимо регулярно ограничивать их деятельность. Двойная роль официальных лиц ясно видна, например, в образе действий финской полиции безопасности, или Сыскной Центральной полиции (СЦП). Она наблюдала за всей конспиративной контрреволюционной деятельностью, не смыкая глаз, но не всегда довольствовалась только ролью наблюдателя. Она хотела влиять на ход событий в России активными и политически щекотливыми способами.

Таким образом, официальные лица оказывались участниками контрреволюционной борьбы в России в том качестве, где роли полицейского, политического активиста и террориста могли легко перепутаться.

В аналогичном положении была не только полиция безопасности, так как связи с боевыми организациями входили также и в сферу деятельности финского Генерального штаба. Военная разведка зачастую опиралась в своих операциях на контрреволюционные силы, то есть на так называемых «белых эмигрантов», и на их боевые организации, которые Советская Россия, а позже СССР, определяла как своих самых злейших врагов. Хотя разного рода террористические и шпионские контакты были политическим риском, их было трудно, если вообще возможно, избежать, организовывая финские разведывательные операции по ту сторону границы.

В этой статье я рассматриваю, каким образом боевые организации эмигрантов использовали Финляндию как опорную базу контрреволюционного политического активизма, особенно в его наиболее насильственных формах, в 1920–1922 годах. Я уделяю особое внимание тем событиям, которые довольно слабо отражены в исторических исследованиях, в связи с чем разведка финского Генерального штаба, и, в какой-то мере, Сыскная Центральная полиция были принуждены определять линию своего поведения в отношении подпольных боевых организаций и ведущейся ими вооруженной борьбы на территории Советской России.

Беженцы прибывают

События Октябрьской революции 1917 года быстро отозвались в разных частях Европы и послужили толчком к великому переселению народов, что отразилось и на Финляндии. Страна располагалась по соседству с Российской Империей и ее старой столицей Петроградом, и бегство в Финляндию не обязательно предполагало применения больших физических усилий. Не всегда требовалось даже элементарного умения плавать, так как река Райайоки (Сестра) была местами настолько мелкая, что ее можно было перейти вброд, неся на спине рюкзак с имуществом.

Неизвестно точно, сколько беженцев прибыло в Финляндию в годы революции и гражданской войны, даже цифрам более поздних годов не всегда стоит доверять, но в любом случае говорят о нескольких десятках тысяч людей. Согласно оценке полиции безопасности, в начале 1922 года в Финляндии было всего 33500 бывших подданных России, из которых 19000 были великороссы, а остальные главным образом ингерманландцы, восточные карелы и финны. В 1917–1922 годах населенные пункты Юго-Восточной Финляндии, особенно Выборг, Кивеннапа и Териоки, превратились в главные подмостки эмигрантской жизни. Позднее российские подданные стали концентрироваться все-таки в столице Финляндии Хельсинки, несмотря на то, что многие эмигранты считали его расположенным далеко от восточной границы и периферийным относительно событий в Советской России. Многие беженцы стремились попасть также в Центральную Европу, когда стало ясно, что власть большевиков не удастся свергнуть с желаемой скоростью.

Первая волна беженцев из России в Финляндию началась вскоре после Октябрьской революции. Сенат, руководимый Пер Эвинд Свинхувудом, относился к прибывающим с некоторой настороженностью и досадовал на то, что в стране и без того уже в избытке российских подданных. Когда сами финны оказались в состоянии гражданской войны весной 1918 года, отношение к российским беженцам, и особенно к великороссам, быстро ужесточилось, и они не всегда были в безопасности в условиях вспышек ненависти и зверств, порождаемых войной.

Вторая волна беженцев началась осенью 1918 года после того, как контрреволюционные силы активизировали свою деятельность в Советской России. Начальник Петроградской ЧК Моисей Урицкий был убит, а Ленин получил ранения от пуль, выпущенных эсеркой Дорой Каплан. Эти кровавые акты вынудили власти Петрограда на ответные меры, и подняли красный террор на совершенно новый уровень. Политические чистки были направлены как на контрреволюционеров, так и на лиц, чьей единственной виной была принадлежность к неправильному общественному классу.

В Финляндию прибывали беженцы, особенно из Петрограда и его непосредственных окрестностей. Многие из них были прежде высокопоставленными гражданскими и военными лицами, а также влиятельными политическими лидерами. Такими прежними знаменитостями были, в числе других, князь Владимир Волконский, а также бывшие премьер-министры Александр Трепов и Владимир Коковцев. В кильватере, проложенном русской эли[1]той, на Карельский перешеек бежали также многочисленные представители более низкого класса чиновничества, которые спасались не только от террора, но и от нехватки дров и прогрессирующего недостатка продовольствия, грозившего голодом. Уже в 1918 году в Финляндию начали прибывать также крестьяне и ключевые деятели разных левых партий. Значительной группой беженцев были как белые офицеры, так и вместе с ними передвигавшиеся гражданские лица. Разгром в Прибалтике Северо-Западной армии генерала Николая Юденича в конце 1919 года спровоцировал новую волну переселения в Финляндию. Совершенно таким же образом повлиял и факт подавления Кронштадтского мятежа в 1921 году, и распад Северной армии генерала Миллера в окрестностях Архангельска и Мурманска в начале 1920 года.

Эсеры набирают обороты

Официальные лица разных стран познакомились с силами российской оппозиции, самое позднее, в течение 1918 года. Активисты белого движения основали свои собственные разведывательные и боевые организации, которые использовали Центральную Европу и соседние с Советской Россией страны в качестве опорных регионов. Их целью было, чтобы эти более или менее соперничающие между собой организации действовали тайно в тылу большевиков. Они организовывали взрывы бомб, поджоги, тайные убийства и скрытую доставку шпионской информации из разных частей России в те ближайшие регионы, где действовали белые армии и их союзники.

Это явление было заметно во время гражданской войны в России в 1918–1919 гг., но продолжилось и позднее. Одним из доказательств этого было то, что боевые организации социалистов-революционеров (эсеров) активизировали свою деятельность в Финляндии в течение 1920 года.

Офицер-инженер бывшей царской армии, житель Выборга Сергей Гинкен-Богаевский был завербован как тайный агент партии социалистов-революционеров уже в 1917 году. Осенью 1920 года Гинкен получил сообщение от участника контрреволюционного движения, полковника Николая Пораделова. Офицер написал из Таллина, что Гинкен выбран в качестве временного представителя так называемого Союза возрождения России в Финляндии и Эстонии. Эсер Пораделов в ноябре 1920 года сам прибыл в Финляндию для того, чтобы придать ускорение деятельности Союза. Под его руководством в Выборге был организован комитет Союза возрождения России, во главе которого встали несколько выборгских эмигрантов. Комитет привлек бывших офицеров армии Юденича, а также политически озлобленных деятелей Российского общества Красного Креста и организации общественного содействия Земгор, которые выражали самые разнородные, иногда противоположные идеологии.

Пораделов, Гинкен и другие тайные организаторы общества разрабатывали новые разведывательные линии против Советской России, создавали контакты «с агентами генштабов Америки, Англии, Франции и Финляндии» и были в самых теплых отношениях с несколькими находящимися в Финляндии руководителями организаций беженцев ингерманландцев и восточных карел. Союзники по тайной деятельности составляли из полученных шпионских данных донесения, которые отправляли французской дипломатической почтой в Париж. Когда в конце 1921 года вспыхнул мятеж в Кронштадте, Пораделов отправился во второй раз в Финляндию организовывать новую, более радикальную активистскую организацию. Эту боевую организацию назвали «Финское бюро Центра действия», или «Северный центр действия», и ее руководителем назначили проживающего в Выборге генерал-майора Северина Добровольского. Царский офицер Добровольский был ключевым деятелем этого периода в Финляндии. В течение 1920-х годов он был видной фигурой в различных боевых организациях, которые хотели заменить советский режим какой-нибудь новой общественной моделью, сочетавшей в себе элементы социализма и фашизма. Кроме того, что генерал считался политическим активистом, он был также уважаемым деятелем культуры, состоял в кружках писателей, редактировал газеты и устраивал очаровательные представления на мероприятиях эмигрантов. Темы выступлений говорят о многогранной натуре этого человека: в один вечер Добровольский мог говорить о французской революции, в другой — о связи Федора Достоевского с современностью. Способный офицер создал хорошо организованную боевую организацию, которая внедряла шпионов в Советскую Россию, занималась террором и саботажем, по крайней мере, с мая 1921 года до начала 1923 года.

Сообщения из финского отделения организации передавались агентами в Советскую Россию и оттуда обратно в Финляндию. Информация, полученная из разных источников, собиралась в донесения в Выборге и Хельсинки, и поступала далее в главное отделение Центра действия в Париж. Агентурная гвардия Центра действия стремительно росла. Одним из людей Центра был юрист Александр Гауш, уроженец Петербурга, который работал также секретарем Американского Красного Креста в Выборге. Другим достойным внимания активистом организации был уже вышеупомянутый Сергей Гинкен. По мере того, как численный состав Центра действия увеличивался, Добровольский завязывал полезные контакты с многочисленными антибольшевистскими движениями. Ему удалось создать прочные связи также с официальными лицами из разведслужб Финляндии и нескольких других стран.

Северное отделение Центра действия было не единственной боевой организацией, действовавшей в Финляндии в начале 1920-х годов. Союз защиты Родины и Свободы пустил свои корни на северном берегу Финского залива. Отцом-основателем этой организации был считающимся правым эсером Борис Савинков, который участвовал в убийстве министра внутренних дел Вячеслава фон Плеве и в других беспощадных политических расправах в начале века. После Февральской революции Савинков был товарищем военного министра в правительстве Керенского, а позже занимался разжиганием контрреволюционной волны в Советской России.

В начале 1920 года глава государства Юзеф Пилсудский пригласил Савинкова в Польшу. Там этот контрреволюционер оказался вовлечен в войну между Польшей и Советской Россией, конечный результат которой стал разочарованием для Савинкова и его союзников. Хотя неудачи были сокрушительными, они нисколько не повлияли на Савинкова и на его желание сражаться: участник сопротивления правый эсер оживил свое старое тайное общество Союз защиты Родины и Свободы. Согласно одной из оценок, Союз защиты Родины и Свободы состоял из противников большевизма, которые разделяли готовность «действовать в сотрудничестве с польской и поддерживающей ее французской разведками». К Союзу защиты относили себя различные искатели военных приключений, а также белорусские и украинские националисты. Эту разношерстную группу дополняли несколько известных фигур старой России, таких как бывший премьер-министр, социалист Александр Керенский и своевольный военный командир, атаман Станислав Булак-Балахович. Союз защиты стремился свергнуть власть большевиков Ленина с помощью террористических актов и восстаний. Он посылал десятки — или, согласно некоторым оценкам, даже сотни — диверсантов в большие города Советской России и разжигал восстания в сельской местности Белоруссии и Украины, где Савинков очень ценил так называемое «движение зеленых партизан».

Савинков активизировал борьбу также и на Севере. В конце 1920 года он назначил в качестве собственного представителя в Финляндии и Прибалтике свое давнишнее доверенное лицо — Георгия (Юрйе) Эльфенгрена. Эльфенгрен был естественным выбором для руководителя тайной работы, так как этот царский офицер, родившийся в 1889 году в Хамина, как никто другой знал тонкости работы тайных союзов: первый раз гвардейский ротмистр Эльфенгрен был схвачен за тайную деятельность в начале 1917 года. Подоплекой ареста были связи этого офицера с заговорщиками, которые устранили Распутина. На задержание также повлияли свидетельства, на основании которых возникло опасение, что он замышляет убийства императрицы Александры Федоровны и ее фрейлины Анны Вырубовой. В то же самое время, когда Эльфенгрен начал свою деятельность в Финляндии, в Петрограде и его ближайших регионах политическое положение стало развиваться в еще более нестабильном направлении.

В начале 1921 года разведывательные сводки регулярно сообщали о беспорядках в городе на Неве и о забастовках на Путиловском и Балтийском заводах. Население Петрограда устало от власти большевиков, неспособных облегчить ужасающее положение жителей города. В Петрограде — как и во всей стране — была вопиющая нехватка всего, и почти ни у кого не было средств, как на нормальное питание, так и на топливо. Многочисленные инфекционные заболевания влияли на увеличение смертности и усугубляли из месяца в месяц и без того катастрофическую ситуацию. Отчаянное положение в Петрограде и его окрестностях не оставляло равнодушными и находящихся в Финляндии эмигрантов, которые не могли представить, что останутся пассивными наблюдателями в случае восстания. Настроение готовности к жертвам и беспощадной бомбовой войне было заметно, в том числе и из того, что в Выборге и Хельсинки подготовили тайный меморандум на тему восстания, учитывая беспорядки в Кронштадте.

Георгий Эльфенгрен был на острие событий. Он обосновался на вилле, расположенной на окраине Хельсинки в районе Лауттасаари. Оттуда он, распоряжаясь суммой в 30 000 марок в месяц, руководил боевой организацией, состоящей из тайных членов, особенно многочисленных на Карельском перешейке и в Петрограде. Важнейшим помощником организации Эльфенгрена являлся офицер царского времени Вольдемар (Владимир) Карл Александр Гранберг. По гражданству он был финн, по вере — лютеранин, но, согласно взглядам финской полиции безопасности, все эти обстоятельства не имели значения, так как человеком он был «совершенно обрусевшим». В 1919 году Гранберг участвовал в военном походе Юденича в качестве особенно «преданного и достойного доверия штабного адъютанта».

Кронштадтский мятеж начинается

Когда кронштадтский Временный революционный комитет начал мятеж вечером 28 февраля, в эмигрантских кругах полагали, что крах Советской России, наконец, настал. Находящиеся в Финляндии активистски настроенные беженцы стремились укрепить свои связи с флагманом контрреволюции, крепостью Кронштадт. Оптимистичность была видна в том, что в Выборг и на Карельский перешеек прибыли посланники многих эмигрантских организаций из Центральной Европы. Одним из этих посланников был агент Центра действия Николай Пораделов.

В конце весны и все лето 1921 года этот эмиссар Центра действия и Северин Добровольский посылали многочисленных агентов в Кронштадт и Петроград. Целью была организация диверсий и провокаций в надежде, что они усилят беспорядок и продвинут более значительную, революционную цель. Деятельность этой двойки была направлена не только на кротовую работу Центра действия. В городе Петрограде и его окрестностях была сформирована так называемая Петроградская боевая организация, которая объединила несколько контрреволюционных групп друг с другом. Это была очень неустойчивая коалиция под прикрытием которой действовали агенты Центра действия, Союза возрождения России, Народного союза защиты Родины и Свободы и Национального центра.

Профессор географии Петроградского университета Владимир Таганцев (р. 1889) был весомой фигурой в Петроградской боевой организации. У этого контрреволюционера из академических кругов были сильные связи с основанным в 1918 году Национальным центром, которым руководили, главным образом, умеренные буржуазные и кадетские силы. Через взаимодействие с Центром у профессора возникли контакты с агентами британской, французской и американской разведок в Советской России. Таганцев стал членом Национального центра в 1919 года и действовал на службе его Петроградской ячейки.

Важнейшие связи Петроградской боевой организации — или так называемым «заговором Таганцева» — осуществлялись при посредничестве курьеров активистских или разведывательных организаций из Финляндии в Петроград. Курьеры тайно перевозили письма, отчеты и газеты для Таганцева и других руководителей Петроградской боевой организации и доставляли аналогичную почту в Финляндию. Одним из курьеров организации был бывший царский офицер Юрий Герман, который ранее отвечал за связи генерала Юденича с Финляндией и Петроградом. Герман был агентом Национального центра в Петрограде, но также работал на финский Генеральный штаб.

В то же самое время, когда Петроградская боевая организация усиливалась, вокруг бывшего ректора Петроградского университета Давида Гримма в Выборге сложился небольшой кружок, целью которого было активизировать белое сопротивление. Гримм пользовался авторитетом в эмигрантских кругах, так как имел доверительные связи с Национальным Центром, с генералом Врангелем, с Петроградской боевой организацией, с Борисом Савинковым и с финским военным руководством. Также он был знаком с начальником финского Генерального штаба генерал-майором Оскаром Энкелем, который относился к его группе «по-доброму». Парадоксальным образом стремления Гримма получили дополнительный ветер в паруса только после того, как Кронштадтский мятеж был кроваво подавлен в середине марта 1921 года.

Конфигурация изменилась в более благоприятную сторону, так как в Финляндию бежали тысячи кронштадтских матросов и их руководители. Основы жизни этих беженцев рухнули, и не требовалось больших обещаний, чтобы заинтересовать часть из них контрреволюционной борьбой против Советской России с ее партийной диктатурой.

На ключевую роль поднялся председатель Кронштадтского временного революционного комитета Степан Петриченко. Этот бывший старший писарь линкора «Петропавловск» со своими единомышленниками заключил более или менее обязывающий союз с контактными лицами Петроградской боевой организацией.

Высшей своей точки он достиг после установления связи с генералом Врангелем весной 1921 года. Врангель поощрял матросов на продолжение активной борьбы и уверял, что даже одобряет лозунг кронштадтских беженцев «Вся власть Советам, а не партиям». Отношения между активистами-эмигрантами и беженцами из Кронштадта приобрели более устойчивые формы 21 марта 1921 года. Тогда для членов кронштадтского Временного революционного комитета была устроена встреча на вилле, расположенной в окрестностях лагеря для беженцев в Ино. Там переговорщики из числа беженцев встретились с двумя ранее им знакомыми активистскими эмигрантами. Это были лейтенант Петр Соколов и бывший командир линкора «Севастополь» Павел (Поль) фон Вилькен. Сценарий встречи был простой и действенный: фон Вилькен и Соколов согревали отношения с руководителями беженцев при помощи пустых обещаний и заискиваний. Все нацеливались на усиление подпольной армии, действовавшей в Петрограде. Деятели Петроградской боевой организации разделили вторую столицу на Неве на 18 районов, в каждом из которых был назначен «безликий» командир. В подчинении этих руководителей действовали главным образом воображаемые и инфильтрованные агентами ЧК войска, которые разделялись на девять частей, а они уже на тройки. Например, флот в Кронштадте был поставлен под руководство Василеостровского района.

Амбициозную революционную интригу нужно было запустить 1 мая при поддержке петроградских рабочих, солдат и матросов, а также нескольких командиров Красной Армии. План разделялся на две части. Наряду со спящей в подполье белой армией, в Петроград хотели внедрить террористические ячейки, которые были бы образованы из кронштадтских беженцев. Тем нужно было действовать в качестве авангардных войск по захвату власти, чему способствовала бы беспощадная кампания саботажа и тайных убийств, устроенная ими в нужное время. С этой целью все районы были названы особыми «террористическими отделениями», которые должны были действовать в подчинении так называемого «Финского центра».

Тайных убийц — на Невский проспект

Хотя захват власти не был осуществлен, план активистов Петра Соколова и барона Павел фон Вилькена все-таки достиг некоторых конкретных результатов. В качестве части проекта Петриченко привлек небольшое количество — максимум несколько десятков — надежных беженцев на свою сторону. Соколов и фон Вилькен презентовали свой план саботажа этим активистам, подготовили их к смертельно опасной поездке и направили как своих агентов в Петроград.

В городе на Неве на «конспиративных квартирах» агенты поддерживали связь с контрреволюционными организациями и передавали сообщения в Финляндию. Матроса Алексея Паскова и бывшего коменданта кронштадтского Временного революционного комитета Матвея Комарова (р. 1896) отправили в Петроград в марте-апреле 1921 года. Задачей Паскова было помогать коалиции сопротивления и перевозить их донесения в Финляндию. Комарова, в свою очередь, назначали в руководство «Кронштадтской объединенной организации матросов» с той целью, чтобы он командовал тайной армией, созданной в Петрограде, и действовал бы как ее связник. Комаров создал тесные связи с агентами оппозиционных сил в Петрограде. Его контактами были офицер Юрий Герман, матрос Василий Орловский и подполковник Вячеслав Шведов. Заговорщики передвигались по городу с поддельными документами и встречались друг с другом на польском кладбище и в тайных квартирах в разных частях Петрограда. На встречах занимались созданием бесперспективных планов и договаривались о кампании саботажа. Вопрос был о предприимчивой, но, по своему итогу, довольно скромной террористической кампании, которая начала покашливать довольно скоро после своего начала.

Ее расстройство усилил тот факт, что Юрий Герман погиб 31 мая. Тайный агент передвигался по пограничному району между Финляндией и Советской Россией, но что-то пошло не так и агент попал под прицел пограничников. Происшествие было катастрофой для заговорщиков в Петрограде: кроме того, что они утратили своего важного агента, потеряны были также перевозимые им письма и документы, посланные из Финляндии в Петроград и адресованные профессору Таганцеву.

ЧК арестовала в тот же самый день Таганцева, признания которого облегчили властям охоту на заговорщиков. Конечным результатом стали десятки арестов, из которых далеко не все были связаны с заговором, но отражали в большей степени царившую в Петрограде атмосферу паранойи. Хотя заговор получил в умах петроградских чекистов преувеличенные масштабы, многие из наблюдений властей вели в правильном направлении. Например, трудно оспаривать, что у Петроградской боевой организации, то есть у «заговора Таганцева» были тесные связи с боевыми организациями, действовавшими в Финляндии, и с разведслужбами разных стран.

«Белый гадюшник»

Дело Таганцева и связанной с ним Петроградской боевой организации пробудило беспокойство у работников органов безопасности Советской России и в советской политической элите. Их вывод был однозначным: территория Финляндии использовалась как опорная территория бандитов, «белый гадюшник», не только во время Кронштадтского мятежа, но также и во время последовавших за ним месяцев.

Вопрос Финляндии оставался актуальным весь 1921-й год. Даже Всероссийский съезд Советов рассматривал эту тему. Жесткое в своей формулировке постановление Съезда подчеркивало: Финляндия «превращается в выдвинутую вперед мировой контрреволюцией позицию», которая «стремится упрямо продлить интервенционистскую систему».

Напряженная атмосфера и угроза войны сгустились в декабре 1921 года. Посланник Советской России Алексей Черных вручил ноту министру иностранных дел Финляндии Рудольфу Холсти, в которой требовал, наряду с другими мерами, высылку военизированных политических активистов и беженцев. Спустя еще пару недель Холсти получил на свой рабочий стол черный список, составленный работниками органов безопасности Советской России. Он был вручен временному поверенному в делах Финляндии в Москве Ээро Ярнефельту. В списке упоминались имена 42 эмигрантов и 15 карельских беженцев, которых следовало выслать из Финляндии в ближайшее время. Из эмигрантов списка 21 человек работал в Финляндии в неофициальном представительстве «Особого комитета» или на службе Российского общества Красного Креста. Пять из них сотрудничали с разведками Великобритании и США, пятеро с организацией Савинкова или с примыкающими к ней кругами. Трое принадлежали к руководству кронштадтских беженцев. Всего у троих из списка было гражданство Финляндии: это были подполковник Георгий Эльфенгрен (Эльвенгрен), генерал-майор Владимир Бойсман и руководитель Российского общества Красного Креста Герман Цейдлер.

Внешнеполитическая элита Финляндии и руководство разведки стремились избежать наиболее резких требований, которые полагали преувеличенными и наглыми. Полиция безопасности, Сыскная Центральная полиция, проводила жесткую линию, и рекомендовала только четверых или, «в крайнем случае», шестерых эмигрантов к высылке с целью успокоить Советское Правительство. Очевидно, чиновники политической полиции верили, что, когда дойдет до дела, претензии смягчатся, если только Финляндия останется твердой в своей позиции и не уступит на требование масштабных депортаций.

В первой половине января 1922 года министр иностранных дел Польши заметил послу Финляндии, что Советская Россия не так боится вспыхнувшего в Восточной Карелии восстания, как заговоров белых эмигрантов. Хотя министр был, по крайней мере, частично прав, финская тактика затягивания дала свой результат, когда дело начало постепенно забываться и осталось в тени событий последующих месяцев.

Представленное властями Советской России требование о высылке основывалось не на преувеличениях, а на информации, которая была во многих отношениях верной. Жизненно важным условием контрреволюционной деятельности эмигрантов было то, что ни разведка финского Генерального штаба, ни Сыскная Центральная полиция не препятствовали ей активно. По крайней мере, Генеральный штаб одобрял военную деятельность боевых организаций в полной тишине и стремился сам извлекать из нее пользу.

Генштаб Финляндии принимал участие в подпольной деятельности в Петрограде даже в такой степени, что его могли считать политическим союзником боевых организаций. Контакты с эмигрантами давали Генеральному штабу информацию, но одновременно они же впутывали его в российскую контрреволюционную террористическую войну. Линия на активное участие подходила также многим офицерам финской разведки и их коллегам, для которых было бы трудно оставаться только в роли наблюдателей. Эти офицеры разведки были ветеранами борьбы Финляндии за независимость и в последующем войны против большевизма, которые хорошо умели использовать разнообразные конспиративные средства в тайном соревновании по перетягиванию каната. У них не было ни желания, ни способности перейти на более конвенциональный стиль.

Офицеры Генерального штаба помогали эмигрантским тайным организациям в создании тайных маршрутов, переходов через границу, и в других вопросах, которые могли облегчить получение информации из Советской России. Проекты агента Петра Соколова, эмигрантского активиста Павла фон Вилькена и предводителя мятежников Степана Петриченко были хорошими доказательствами этого. Когда данная тройка засылала кронштадтских беженцев в Петроград весной и летом 1921 года, эта деятельность была под защитой и прямым контролем финского Генерального штаба — так же как и разведслужбы Великобритании. Бывший представитель разведки финского Генерального штаба Тойво Салокорпи (р. 1892) позже описывал проекты Соколова и их связи с разведслужбами Финляндии и Великобритании, следующим образом:

«Деятельность разведывательной группы Соколова происходила примерно в 1919–1921–1922. Все разведчики группы были русскими, возрастом примерно 25–30 лет. — Разведывательный материал, предоставляемый Соколовым для ВРО (Восточный разведывательный отдел), касался, в первую очередь, Петербурга: размещение войск, их численный состав, ситуация с продовольствием, обстановка в Петербурге и т. д.».

Круг агентов, действовавший в Финляндии, не был в руках исключительно Соколова и других эмигрантских активистов. Многие из кронштадтских беженцев рассказывали, что им приходилось зачастую иметь дело с «начальником финской контрразведки Салйарри». Говорили, что он помогал решающим образом в том, чтобы русским боевым организациям удавалось организовать свою деятельность на Карельском перешейке. Под руководством этого загадочного разведчика вербовались в лагерях для беженцев агенты, которых вооружали «наганами и кольтами», направляли к границе, и, уже оттуда, тайными путями посылали в Петроград. Кроме оружия им выдавали деньги из средств «финского генералштаба». За искаженным в устах беженцев именем «Салйарри» скрывался Вяйне Саарийярви, который являлся работником разведки финского Генерального штаба и заведующим хозяйством в Выборге.

Те же задачи осуществляли и другие сотрудники финской разведки. Они были почти без исключения или представителями финского политического активизма, или ветеранами разведывательной деятельности, происходившей в Петрограде. Такими фигурами являлись, в том числе, Густав Розентстрем, Ялмари Синиваара и недавно упомянутый Тойво Салокорпи.

Родившийся в Хельсинки Густав Розенстрем (позже Куста Раутсуо) получил боевое крещение, принимая участие в финской конспиративной деятельности в годы Первой мировой войны. После Гражданской войны в Финляндии он был назначен в разведывательное отделение финского Генерального штаба, то есть в III отделение. Позднее офицер-разведчик был произведен в капитаны и послан в Выборг руководить Восточным разведывательным отделом (ВРО). Конкретно это был подотдел действовавшего в Хельсинки разведывательного бюро Генерального штаба, который на практике руководил армейской разведкой на Карельском перешейке и в Петрограде. Согласно историкам-исследователям Ээро Эльфенгрену и Эйнару Лайдинену, Восточное разведывательное отделение располагалось по адресу Карйапортинкату 10, но в 1923 году оно переехало в Выборгский замок.

Разведывательная деятельность была особенно оживленной в конце 1910-х — начале 1920-х годов. В 1922 году в разведывательном отделе было в целом 26 работников, а также постоянно изменяющееся количество курьеров и агентов. Эти официальные и неофициальные сотрудники работали в отделении Выборга, а также в подотделениях в Рауту и Кивеннапа, и, кроме того, у Восточного разведывательного отдела был представитель в пограничной комендатуре в Териоки.

В начале 1921 года Густав Розенстрем был в активной связи с кронштадтскими беженцами. В его задачу входило организовывать через беженцев разведывательные линии Генерального штаба в Петрограде. Начальник Восточного разведывательного отдела был на связи, в том числе, с Петриченко, который рекомендовал ему надежных беженцев для разведывательных ходок в Петроград. Сотрудничество между деятелями из беженцев-матросов, эмигрантских активистов и работниками финской разведки набирало обороты в течение 1921 года, но корни сотрудничества уходят в события более ранних годов.

После финской Гражданской войны в Петрограде осталась смешанная группа, состоявшая главным образом из петроградских финнов и ингерманландцев. Группа разведчиков и искателей приключений, у которых были связи с Финляндией с российскими контрреволюционными силами. Часть из этих потерявших хозяев авантюристов была готова помогать разведке финского Генерального штаба. На этой основе родились «I и II петроградское отделение», которые действовали в подчинении ВРО.

Из документов финской военной разведки можно видеть, что связи между действовавшими в Петрограде отделениями и агентами в Финляндии были устойчивыми. Сообщения доставляли собственные курьеры ВРО, но также и члены русских боевых организаций. Одним из агентов в Петрограде был Ялмари Синиваара, он же Юрий Сикорский, который позднее стал ведущим экспертом по России в финской полиции безопасности СЦП.

После того как финская Гражданская война вспыхнула в конце января 1918 года, молодой человек, хорошо знавший русский язык, по какой-то причине оказался в Петрограде. Там он выступал как «агент по вопросам продовольствия» красной Финляндии, при этом одновременно находясь в контакте с белым шюцкором (охранными отрядами) петроградских финнов.

Хотя подробности деятельности Синиваара нужно оставить в области догадок, ясно, что она была связана с подпольной работой финского Генштаба в Петрограде. В течение 1920 года деятельность в Петрограде стала более трудной, вследствие чего агент перебрался в Финляндию. На родине военная разведка Генштаба назначила весной 1921 года Синиваара начальником подотдела в Кивеннапа. Синивара осуществлял «самостоятельную канцелярскую работу» и отвечал за связи с Петроградом до той поры, пока не поссорился со своим начальником Густавом Розентремом и не перешел на службу в Сыскную Центральную Полицию летом 1924 года.

Также прошлое другого офицера-разведчика ВРО, Тойво Салокорпи, было связано с разведывательной деятельностью в Петрограде в 1918–1919 гг. Тойво Салокорпи родился в 1892 году в Тампере и получил белую фуражку выпускника гимназии в этом же городе. После сдачи гимназических экзаменов он учился в Высшей коммерческой школе Хельсинки и был аттестован экономистом в 1914 году. В последующие годы Салокорпи специализировался на российской торговле и стал прекрасным экспертом по России. Он вступил в ряды белого шюцкора петроградских финнов в 1918 году. Его сделали командиром взвода, но довольно скоро после этого он тайными путями переправился в Финляндию. У этого человека, имевшего большой опыт пребывания в России, были связи в городе-метрополии на Неве, благодаря чему его наняли на работу служащим в ВРО в мае 1918 года. В этой роли Салокорпи позднее упрочил связи с беженцами из Кронштадта, а также с их контактами в Петрограде.

Эльфенгрен и его союзники

Эльфенгрен стал самой яркой символической фигурой эмигрантской вооруженной борьбы в 1921 году в Финляндии. Этот посланник Бориса Савинкова усилил свои связи с беженцами из Кронштадта, с которыми он вел переговоры о заключении тайного соглашения о пахнущем порохом революционном проекте. Активность и энергичность Эльфенгрена заразили также и Савинкова, который загорелся тайными планами своего агента до такой степени, что приехал весной 1921 года на месяц в Хельсинки. Савинков, Эльфенгрен и их союзники выступали энергично, но в действительности их проект столкнулся с трудностями уже с приходом осени 1921 года.

Закончилось финансирование заговорщиков, которое ранее шло, по крайней мере, от польской и французской военных разведок. В то же самое время, когда Эльфенгрен старался утаить свои денежные проблемы, эсеровская боевая организация Центр действия построила подпольный общий фронт в Хельсинки, на Карельском перешейке и в Петрограде. Идеологический вождь боевой организации, «дедушка русской революции» Николай Чайковский прибыл в августе 1921 года из Парижа в Хельсинки, где он встретился с деятелями эмигрантских организаций самого широкого спектра. Важнейшей целью собрания было организовать совместную работу в Петрограде, где всяческая тайная деятельность стала крайне затруднительной после разоблачения заговора Таганцева. Руководитель финского Центра действия Северин Добровольский упрочил свои отношения в особенности со Степаном Петриченко. Совместные встречи, и сделанные во время них «клятвы на крови», привели к конкретным последствиям, которые не остались незамеченными сотрудниками безопасности Советской России.

Тайная полиция ГПУ 6 апреля 1922 года в Петрограде арестовала двух агентов. Во время следствия быстро выяснилось, что данными лицами были бывший член кронштадтского революционного комитета Василий Яковенко и беженец Виктор Поликарпов, которые были посланы из Финляндии в Петроград. Эти люди были тайными агентами Петриченко, Добровольского и Эльфенгрена. Им надлежало установить контакты с подпольными боевыми организациями и выяснить, насколько восприимчиво население Петрограда к антибольшевистской пропаганде.

Тайные агенты пересекли границу не только своими силами, но и получали помощь от разведки финского Генерального штаба: по крайней мере, начальник ВРО Густав Розенстрем, заведующий хозяйством Вяйне Саариярви, офицер-разведчик Тойво Салокорпи и начальник подотделения в Кивеннапа Ялмари Синиваара помогали путешественникам в их разведывательной экспедиции. Обоих агентов поместили в тюрьму, которая была расположена там же, где и петроградское ГПУ, то есть по адресу Гороховая 2. Чекисты допрашивали арестантов основательно, но считали их главным образом мальчиками на побегушках, пешками лиц, причастных к более значительному заговору. Офицеры ГПУ, хорошо знающие свое дело, решили испробовать на этих двоих тактику двойных агентов, чтобы раскрыть контрреволюционный проект во всей его полноте.

Когда угрозы и обещания пробудили желание сотрудничества со стороны Поликарпова, его смогли послать через границу в Финляндию с целью осуществления тайного задания. Двойному агенту следовало встретиться с Петриченко и передать ему письмо, подписанное Яковенко. Это была приманка от ГПУ для руководителя Кронштадтского мятежа, которому следовало «немедленно прибыть» в Петроград организовывать тайную работу и возглавить революцию. Последующие события, как минимум, спорны. Можно все-таки быть уверенным в том, что Поликарпов действительно прибыл с письмом в Финляндию, где он связался с офицерами ВРО и Петриченко. Со слов Поликарпова, он раскрыл Петриченко все, что произошло в Петрограде, а тот, в свою очередь, рассказал о них Добровольскому. Руководители эмигрантов не пришли в растерянность от полученной информации, а решили разыграть интригу для освобождения Яковенко. Петриченко написал Яковенко письмо, чтобы объяснить, что он не сможет поехать в Петроград, прежде чем не поговорит с Яковенко на финской территории. Письмо было отправлено с «курьером Лепихиным», так как Поликарпов не соглашался возвращаться в Россию до тех пор, пока большевики будут у власти. На письмо не было получено ответа.

Вместо этого ВРО и СЦП заинтересовались слухом, согласно которому Петриченко перешел на сторону большевиков после того, как Поликарпов вернулся из Советской России.

Утверждали, что бывший руководитель мятежа в Кронштадте устал от скверных условий в лагерях для беженцев и начал агитировать за то, чтобы беженцы из Кронштадта вернулись бы на Родину, где им предоставят «полную амнистию». Хотя обвинения были противоречивыми и, по крайней мере, частично сфабрикованными, Петриченко поместили в Выборгскую губернскую тюрьму в мае 1922 года. Поскольку ВРО и СЦП не успели расследовать запутанное дело досконально, проблему решили замести под ковер и просто выслать Петриченко как можно дальше из приграничного района в июле 1922 года. Руководителя мятежников отправили на западное побережье Финляндии, в губернию Оулу, откуда было невозможно руководить активной деятельностью в красной России.

Высылка была парализующей неудачей для антибольшевистской деятельности кронштадтских матросов, особенно в ситуации, когда количество беженцев, находящихся в приграничном районе, уменьшалось все время. Ясно было, что активизм, направленный против ленинской России, начал догорать в Финляндии и на Перешейке.

Послесловие

За пару месяцев Петриченко достаточно натерпелся от скверной жизни беженца в периферийной губернии Оулу. Он связался с советским посольством, чтобы прощупать, смог ли бы он вернуться в Россию. Бывший руководитель мятежа объяснял, что является «сторонником социалистического советского строя», который оказался участником кронштадтского мятежа и политического активизма благодаря цепи случайностей. Переезд «на Родину» и начало новой жизни остались мечтой. Петриченко жил в губернии Оулу до 1931 года, когда он получил, наконец, разрешение переехать в столицу Хельсинки. СЦП считала, что он, работавший тогда на лесопилке и маляром, является пособником советской тайной полиции, хотя о виновности Петриченко не было «никаких надежных данных». В СЦП удивлялись, например, тому, что Петриченко выступал на разных мероприятиях совершенно противоречиво. В один день он превозносил активную антибольшевистскую борьбу, в другой «гениального вождя» Советского Союза. Петриченко мог сказать, что «Сталин — это новый Христос. Как и против того, кто жил 2000 лет назад, против Сталина тоже весь мир. Себе Сталин не ищет ничего, делает все только на благо человечества».

Плохие предчувствия СЦП очевидно не были ошибочными. Бывший руководитель мятежников и его жена поехали в 1927 году на несколько месяцев в Латвию. Во время поездки они встречались не только с родственниками, но также вступили в отношения с советской военной разведкой в месте, куда бдительный глаз финской полиции безопасности не достигал. Советская военная разведка дала Петриченко задание следить за деятельность РОВС, то есть Российского Общевоинского Союза. В последующие годы Петриченко проник в несколько эмигрантских движений, действовавших в Финляндии, и сближался с агентами британской разведки, действуя в качестве провокатора. Петриченко является наглядным примером активиста, которого привлекла антибольшевистская борьба 1920-х годов. Хотя лояльность этого руководителя мятежников или других подобных ему эмигрантов не была гарантирована, они требовались в той «первой холодной войне», которая была засвидетельствована в этот период в Финляндии. Эта агентурная игра была наиболее оживленной в 1918–1922 годах, но не исчезла никуда и позже. Особенно в 1920-х годах, но в какой-то мере и в 1930-х в Хельсинки, Выборге и на Карельском перешейке происходила настоящая невидимая борьба, участниками которой были разведывательные службы Финляндии, западных стран и СССР.