Спецпоезд И. В. Сталина в 1920 году: «августовское происшествие» / И. С. Ратьковский, Ю. В. Чекалин

В исторической литературе есть несколько указаний на покушения, направленные против И. В. Сталина в период российской гражданской войны. Наиболее известно указание историографии сталинского периода на петроградское покушение на Сталина в 1919 г. Однако там речь шла о покушении (бросили бомбу) против Штаба Обороны, которым руководил Я. Х. Петерс, и бомба, скорее всего, предназначалась именно ему. Дело тогда, как отмечалось ранее, ограничилось вышибленной дверью.

Еще одно возможное покушение на Сталина в период гражданской войны датируется августом 1920 г. Это был один из многочисленных в гражданскую войну «железнодорожных инцидентов». Они были достаточно частым явлением, при этом среди фигурантов были знаковые фигуры из большевистского руководства.

Так, 1 сентября 1918 г. в результате теракта потерпел крушение спецпоезд Н. И. Подвойского.

16 мая 1919 г. на станции Насветевич Екатерининской железной дороги потерпел крушение знаменитый спецпоезд Л. Д. Троцкого. Человеческих жертв не было. Троцкий описывал это событие так:

«В ночной тишине раздавался лишь одинокий слабый, жалобный голос. Никто не показывался, и это рождало тревогу. Не враги ли? С револьвером в руке я выскочил через окно и натолкнулся на человека с фонарем. Это был начальник поезда, который не мог пробраться ко мне. Вагон стоял на откосе, зарыв три колеса глубоко в насыпь и подняв три других над рельсами. Задняя и передняя площадки были исковерканы. Передней решеткой придавило к площадке часового. Это его жалобный голосок, точно плач ребенка, раздавался во тьме. Освободить его из-под плотно накрывшей его решетки было нелегко. Ко всеобщему удивлению, оказалось, что часовой отделался только синяками и испугом. Всего было разбито восемь вагонов. Ресторан, игравший роль поездного клуба, представлял груду полированных щепок. Ожидавшие заступить свою смену читали там или играли в шахматы. Все они покинули клуб ровно в полночь, за десять минут до крушения. Жестоко пострадали еще товарные вагоны с книгами, обмундированием и подарками для фронта. Из людей не пострадал серьезно никто. Причиной оказалась неправильно переведенная стрелка. Была ли за этим неряшливость или умысел, осталось неизвестным. На счастье, мы проезжали мимо станции со скоростью всего 30 километров».

В январе 1920 г. при крушении поезда погиб начальник Артиллерийского управления и Управления снабжения РККА генерал от артиллерии Алексей Алексеевич Маниковский (1865–1920), направленный в командировку в Ташкент. Однако профессор А. Б. Николаев указывает возможную другую дату этого события при схожих обстоятельствах. Он указывает, что, согласно записи от 29 декабря 1926 г. члена РВС СССР и начальника ГУ РККА С. С. Каменева, Маниковский «погиб при железнодорожной катастрофе» в октябре 1920 г. «во время поездки по служебным делам в г. Харьков». О смерти генерала Маниковского на Южном фронте вспоминала и его жена. Так или иначе смерть известного генерала произошла в результате железнодорожного происшествия.

В августе 1920 г. контрреволюционерами было совершено покушение на инспектора пехоты Туркестанского военного округа А. П. Востросаблина (потомственный дворянин, бывший генерал-лейтенант Императорской армии). В пути, во время следования поезда, его около станции Кизыл-Арват (сейчас город Сердар в Туркмении) выбросили из вагона белогвардейские агенты. Одной из версий была попытка выпытать сведения о золотом запасе у Востросаблина. Травмы, полученные во время этого происшествия, в итоге послужили причиной его смерти. От полученных ранений Востросаблин скончался. В этот же период была застрелена неизвестными его жена.

В этом же 1920 г. расследовалось и дело о возможной попытке крушения спецпоезда И. В. Сталина. При этом сами обстоятельства этого дела еще не стали предметом научного изучения. Нет в исторической литературе характеристики и самого сталинского спецпоезда, в отличие от обширной литературы по истории спецпоезда Троцкого. О спецпоезде Сталина и предотвращенном крушении ничего не написано в подробных биографиях И. В. Сталина, в т. ч. в фундаментальном исследовании О. В. Хлевнюка. Имеются только электронная и газетная публикации С. Турченко, правда, с привлечением архивных материалов. Между тем в распоряжении исследователей имеется обширный комплекс источников по этим событиям. Материалы предварительного следствия 1920 г. отложились в фондах Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) в сталинском фонде (Ф. 558). Также эти события стали предметом расследования в 1938 г. в ряде следственных дел. В частности, можно указать на следственное дело бывшего секретаря Сталина в 1920 г. Я. Е. Брезановского (1888–1938). На момент ареста 22 декабря 1937 г. он исполнял обязанности начальника сектора кадров Наркомата Пищепрома СССР. Согласно следственным материалам от 3 апреля 1938 г., «БРЕЗАНОВСКИЙ признался в том, что в 1920 году, во время работы в штабе Юго-западного фронта, он был участником антисоветского троцкистского заговора, в котором помимо него принимали участие ЕГОРОВ — командующий фронтом, СЕРЕБРЯКОВ, ПОСТНИКОВ, БЕРЗИН, РАКОВСКИЙ, МАНЦЕВ. Вдохновителем и организатором контрреволюционного заговора является ТРОЦКИЙ. Заговорщики подготовляли физическое уничтожение т. СТАЛИНА, чтобы сорвать выполнение выдвинутого тов. СТАЛИНЫМ генерального плана разгрома белогвардейских полчищ».

Впоследствии фамилия Брезановского, обвиненного в участии в контрреволюционной организации, будет включена в «Записку Н. И. Ежова И. В. Сталину с приложением списка лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР. 26 июля 1938 г.» (в записке будет указано 139 фамилий. — И. Р.). Все упомянутые в записке лица (за исключением А. И. Егорова, вычеркнутого тогда из списка) будут приговорены к высшей мере наказания. Характерна была резолюция Сталина и Молотова, наложенная на первом листе: «За расстрел всех 138 человек. И. Ст., В. Молотов». 28 июля 1938 г. Брезановский будет расстрелян.

На наш взгляд, существует и связь событий 1920 г. и расследования 1936–1937 гг. более позднего знаменитого крушения военного состава № 504 в Шумихах 27 октября 1936 г. Материалы шумихинского расследования отложились как в следственных материалах непосредственно после крушения поезда, так и в материалах второго московского процесса, а также в знаменитом интервью 8 января 1937 г. Сталина писателю Л. Фейхтвангеру. Отвечая на его вопрос о роли признаний обвиняемых в судебных делах, Сталин отметил:

«Еще факт — в прошлом году произошло крушение воинского поезда на ст. Шумиха в Сибири. Поезд шел на Дальний Восток. Как говорилось на суде, стрелочница перевела стрелку неверно и направила поезд на другой путь. При крушении были убиты десятки красноармейцев. Стрелочница — молодая девушка — не признала свою вину, она говорила, что ей дали такое указание. Начальник станции, дежурный были арестованы, кое-кто признался в упущениях. Их осудили. Недавно были арестованы несколько человек в этом районе — Богуславский, Дробнис, Князев. Часть арестованных по делу о крушении, но еще не приговоренных, показали, что крушение произведено по заданию троцкистской группы. Князев, который был троцкистом и оказался японским шпионом, показал, что стрелочница не виновата. У них, троцкистов, была договоренность с японскими агентами о том, чтобы устраивать катастрофы. Чтобы замаскировать преступление, использовали стрелочницу как щит и дали ей устный приказ неправильно перевести стрелку. Вещественные доказательства против стрелочницы: она перевела стрелку. Показания людей доказывают, что виновата не она».

Данное дело будет очень похоже на события более раннего периода, что мы покажем ниже. Более того, Сталин отслеживал ситуацию и контролировал показания подследственных железнодорожников. И там и там имелось ошибочное решение железнодорожных стрелочников, и в обоих случаях поезда будут направлены на запасные пути, где стояли товарняки. В одном случае крушение было предотвращено, в другом — нет. Обстоятельства более позднего крушения сейчас известны.

Что же за события произошли в августе 1920 г.? И. В. Сталин в этот период был одной из ключевых фигур проходившей тогда советско-польской войны.

Обычно, упрощенно, вся деятельность Сталина летом 1920 г. сводится к его работе в Реввоенсовете Юго-Западного фронта, к мероприятиям, имеющим отношение к советско-польской войне. На самом деле, помимо этой деятельности, Сталин в 1920 г. был военным и политическим деятелем, который одновременно руководил на Южном фронте борьбой с белыми войсками генерала П. Н. Врангеля. Многие вопросы по организации военных операций против врангелевских войск рассматривались при его личном участии. Он был членом Реввоенсовета республики, ЦК РКП, Совета Труда и обороны. Сталин практически возглавляет Реввоенсовет Юго-Западного фронта. Положение Сталина в этот период подчеркивал подписанный 26 мая 1920 г. В. И. Лениным мандат о праве Сталина пользоваться специальным поездом. Данный мандат свидетельствовал о высоком статусе Сталина в 1920 г.

В организованном вскоре спецпоезде Сталина находилось несколько вагонов, в т. ч. вагон 1 класса № 1021 Александровской железной дороги, который Сталин иногда делегировал для поездок другим советским деятелям. В составе находился и вагон 3 класса, также делегировавшийся, иногда на более длительный (до трех недель) период для аналогичных целей. В первом вагоне находился во время передвижений Сталин, его секретарь, во втором — вооруженная охрана поезда. 4 июля 1920 г. был учрежден штат поезда. Перечень включал коменданта поезда, его помощника по хозяйственной части, письмоводителя, артельщика, электротехника, машиниста электростанции, трех телефонистов, 2 уборщиков и повара. Также в штат входила охрана поезда: взводного командира и 15 красноармейцев. Документ был подписан командующим Юго-Западным фронтом Егоровым, членом РВС фронта Берзиным и начштабом Юго-Западного фронта Петиным. Этим же днем на содержание поезда было выделено 50 тыс. руб. Вооружение охраны поезда установить не удалось. Однако, на наш взгляд, возможно, в распоряжении красноармейцев были американские винчестеры. Так, в одном из воспоминаний о пребывании Сталина в Синельниково говорилось об этом оружии, которое лично получил от Сталина адъютант командарма Юго-Западного фронта И. Калиниченко. В воспоминании говорилось, что это оружие в большом количестве привез сам Сталин. Затем Калиниченко подарит винчестер вместе с 300 патронами местному телеграфисту. Помощником коменданта сталинского поезда стал И. В. Давыдов. Осенью он уже будет комендантом поезда, о чем свидетельствует его удостоверение за подписью Сталина от 17 ноября 1920 г..

Важную роль в поездках, по ноябрьским воспоминаниям М. Павловича, играл секретарь Сталина Я. Брезановский и супруга последнего, выполнявшая обязанности машинистки и шифровальщицы. Отметим, что Брезановский был тесно связан со Сталиным еще до лета 1920 г., работая с ним в Наркомнаце. Из других работников сталинского поезда можно упомянуть проводника И. И. Фомина. Впоследствии он напишет воспоминания о сталинском поезде 1920 г.

В июне 1920 г. Сталин практически не пользовался спецпоездом для поездок, передав, как указывалось ранее, два вагона для поездок другим советским деятелям, причем в одном случае на две недели. Сам же Сталин во второй половине июня чаще находился на станции Синельниково-2, где на железнодорожном пути в тупичке № 4 был расположен вагон командующего Юго-Западным фронтом Александра Ильича Егорова. Вагон был стационарен: к нему были протянуты провода телефона и электросвета. Пребывание Сталина в Синельниково продлилось около 2 недель. В июле Сталин уже активно пользовался спецпоездом, совершая короткие и длительные переезды по тылам Южного и Юго-Западного фронтов, в т. ч. с командующим фронтом А. И. Егоровым. 2 июля он еще был в Синельниково, отправив В. И. Ленину телеграммы со сведениями из врангелевской газеты. Сталин обращал внимание на сообщения о новых военных частях противника, формирующихся за рубежом, а также о поставках оружия Врангелю из Европы. 3 июля 1920 г. Сталин уже был в Харькове, 8 июля в Москве, 13 июля в Харькове, после чего намечался выезд в 13 армию. По приезде в Харьков, 13 июля, Сталин отправил пространную, подробную телеграмму Ленину о состоянии фронтов, очевидно, по результатам поездки, так и в ответ на предшествующую телеграмму Ленина. Затем последовала новая поездка на фронт. Он посетил разные города, в т. ч. Мариуполь, Александровск (Запорожье) и т. д.. При этом после посещения Мариуполя, днем позднее, уже из Волховахи Сталин отправил новую телеграмму Ленину. В ней он рассказывал о состоянии азовской флотилии:

«Москва — Кремль — Только Ленину. Волноваха 17/7. Вчера ездил в Мариуполь. Медленно, с большими трудностями строится наш слабенький азовский флот, невольно вспоминаешь петровский период с его азовским флотом, хотя наш Начморсил мало походит на Петра. Десант противника в районе Кривая Коса успешно ликвидируется. № 17 720. Сталин».

В Харьков Сталин возвратился 20 июля 1920 г. Приехав в город, Сталин незамедлительно поставил вопрос о большем объеме финансового обеспечения снабжения поезда. Очевидно, что им предусматривалось частное использование спецпоезда для поездок, а прежнее финансирование было недостаточно из опыта двух поездок Сталина. В этот же день 20 июля РВС Юго-Западного фронта постановил отпустить на содержание поезда сто тысяч рублей, а также оплатить счета отдела продкома Западного фронта на сумму 3720 руб. за забранные продукты для Сталина.

Пребывание Сталина в Харькове продлилось до конца месяца. 31 июля началась новая командировка Сталина. Сама указанная поездка Сталиным в телеграмме Ленину прямо противопоставлялась поведению Л. Д. Троцкого. В телеграмме Ленину от 31 июля 1920 г. он акцентированно указывал:

«Я уже писал, что Главком приезжает к нам на фронт. Сегодня он пишет, что поездку отменяет в связи с положением на Запфронте. Мне кажется, что он просто струсил, запуган действиями Врангеля и не хочет связать себя с судьбой наших операций против Врангеля, в которые он видимо не верит, хотя ясно, что связь такая остается несмотря на отмену поездки. ….. Сегодня вечером с комфронтом выезжаю на фронт».

Во время этой поездки Сталин, как и раньше, поддерживал постоянную телеграфную связь с Лениным. Так известны его телеграммы Ленину 3, 4 и 12 августа 1920 г. 14 августа 1920 г. Сталин и Егоров вернулись в Харьков из очередной длительной двухнедельной фронтовой служебной поездки. Это был один из важнейших периодов советско-польской войны. Накануне своего приезда в Харьков Сталин отправил Главкому С. С. Каменеву телеграмму с отказом выполнить директиву о передаче армии Буденного и еще двух армий в распоряжение Западного фронта:

«13 августа 1920 года. Ваша последняя директива 4774 оп/1052/ш без нужды опрокидывает сложившуюся группировку сил в районе этих армий, уже перешедших в наступление; директиву эту следовало бы дать либо три дня назад, когда Конармия стояла в резерве, либо позднее, по взятии Конармией района Львов, в настоящее время она только запутывает дело и неизбежно вызывает ненужную вредную заминку в делах в интересах новой перегруппировки. Ввиду этого я отказываюсь подписать соответствующее распоряжение Югозапа в развитие Вашей директивы».

Конфликт с С. С. Каменевым и Л. Д. Троцким развивался. Сталину была направлена телеграмма:

«Трения между Вами и Главкомом дошли до того, что (не расшифровано) необходимым выяснения путем совместного обсуждения при личном свидании, поэтому просим возможно скорее приехать в Москву. 14/8248/ш. Секретарь ЦК Крестинский».

Обстоятельства потребовали личного и незамедлительного присутствия Сталина в Москве. Вскоре Сталин выезжает на своем спецпоезде в столицу. Однако с самого начала поездка не задалась.

18 августа 1920 г. экстренный поезд Сталина, следовавший из Харькова в Москву, только начав свое движение, едва избежал крушения. Учитывая политические обстоятельства, предшествующие этому событию, могло создаться мнение о неслучайности данного события, в т. ч., возможно и о неудавшемся теракте. Сам Сталин уже на следующий день телеграфировал в Реввоенсовет Южного фронта:

«Харьков, 19 августа 1920 года. Из Белгорода N 1587-99-18-2-10. Реввоенсовет Южфронта Берзину. В 20.30 18 августа после отхода моего поезда на Москву из Харькова нас остановил семафор. Я установил: семафор не был открыт. Спустя пять минут после инцидента с семафором мой поезд был пущен не на тот путь, а на товарный парк. Крушение было избегнуто благодаря искусству машиниста. Сообщая Вам об этом, прошу привлечь к ответственности виновных. О принятых мерах сообщите… Член реввоенсовета республики Сталин». В РГАСПИ есть еще одна схожая телеграмма, отправленная уже по другому адресу:

«Копия. Из Белгорода N 1587-99-18-2-10.А. НАЧВОСО ЮГОЗАП Постникову. Копия РВС югзап Берзину. 17 августа 23 часа 20–30 минут непосредственно после отхода моего поезда на Москву, я установил:

1) семафор не был открыт, из-за чего пришлось остановить поезд в двух—трех верстах от Харькова;

2) спустя пять минут после инцидента с семафором, мой поезд был пущен не на тот путь, на который его следует пустить, а на товарный, в парк, причем вероятное крушение было избегнуто, благодаря искусству машиниста. Сообщая Вам об этом, прошу привлечь к ответственности виновных, о принятых мерах сообщить. № 18820. Член РВСР Сталин».

Очевидно, что Сталин телеграфировал об инциденте всем заинтересованным сторонам. В РГАСПИ находится дело, непосредственно связанное с этим инцидентом: Ф. 558. Оп. 11. Д. 169. «Об экстренном поезде Сталина И. В.», которое содержит 20 документов. Там, в частности, находится 15-страничное дознание по «непроизводительной задержке поезда тов. Сталина». Оно было инициировано практически сразу после телеграммы Сталина.

В деле указывалось:

«Факты установки у семафора экстренного поезда тов. Сталина № 1122 и пропуска его по неправильном пути мною установлены. 17/XIII в 21–45 дежурным по станции Харьков пассажирский был сделан телеграфный запрос постам товарному, Южному и Северному о пропуске экстренного поезда № 1122, 21–50 был получен путь. Но указанный поезд отправился лишь в 23 часа того же числа, несвоевременное отправление объясняется исключительно заявлением с поезда. Дежурный ДСП товарного поста тов. Черкассов, несмотря на то, что дал согласие на беспрепятственный пропуск экстренного поезда, воспользовался этим промежутком времени и продолжал делать приостановленные было маневры, благодаря чему к приходу экстренного поезда путь, по которому должен следовать он, оказался занятым, поезд был остановлен у семафора и простоял от 10 до 15 минут, о чем показывают опрошенные мной свидетели: машинист, ведший экстренный поезд тов. Кондратьев, ст. кондуктор Кулик, багажный кондуктор Кобелев. По открытию семафора поезд проследовал далее к южному посту, где и произошел второй факт неблагополучного следования поезда № 1122, т. е. поезд пошел по неправильному пути».

Указанное происшествие случилось в период советско-польской войны 1920 г., при этом в самый разгар военных действий. Возможно, в связи с этим ответные меры последовали не сразу. Заседание коллегии Реввоентрибунала Юждонжелдора состоялось только через 12 дней. На нем было принято решение о начале расследования, которое поручили следователю Козлову. Следствие длилось два с половиной месяца — со 2 сентября по 18 ноября 1920 г. В ходе следствия были опрошены различные должностные лица, имеющие непосредственное отношение к движению экстренного поезда на железнодорожном участке, где едва не произошло крушение.

«Показания дежурного приемного поста ст. Харьков-Сортировочная Станислава Нестеровича Ляховича, крестьянина, 43 лет, римско-католического вероисповедания. 18.08 в 21 час 45 минут в ожидании экстренного поезда N 1122… я лично осмотрел стрелки в присутствии милиционеров Ребрикова и Медведева и заявил стрелочникам Носову и Оберемку: как будет проходить экстренный поезд на Северный пост, открыть семафор и держать стрелку включенной. Когда я впоследствии прибыл на пост для встречи поезда тов. Сталина, проверить положение стрелки не мог ввиду отсутствия фонарей освещения. Увидел, что поезд пошел по пути на товарную станцию, когда было уже поздно что-либо предпринимать, кроме остановки состава. … Показания стрелочника станции Харьков-Сортировочная Ильи Николаевича Носова, крестьянина Орловской губернии, 22 лет, православного вероисповедания… Приблизительно в 21 час 45 минут Ляхович заявил мне, что пройдет из Харькова экстренный поезд. Я распорядился стрелочнику Оберемку открыть семафор… Перевод стрелки я лично проконтролировал. Но перед самым проходом экстренного поезда ввиду расстройства у меня желудка я со стрелки отлучился, но опять же повторил Оберемку, что стрелка должна стоять на главном пути до прохода экстренного поезда. Когда я возвращался из будки, то увидел, что поезд идет в сторону Сортировочной. Я крикнул Оберемку, чтобы он подал поезду флажком остановку. Почему Оберемок переделал стрелку на Сортировочную, мне неизвестно…»

«Показания стрелочника станции Харьков-Сортировочная Ивана Ивановича Оберемка, крестьянина Харьковской губернии, 22 лет, православного вероисповедания… Минут за десять до прибытия экстренного поезда кто-то по телефону мне приказал перевести стрелку на Сортировочную станцию. Только когда поезд вошел на стрелку, я заметил по его виду, что это экстренный, и стал давать сигнал остановки».

Эти показания легли в основу заключения следователя Козлова:

«На основании телеграммы Сталина И. В. от 19 августа с. г. и наложенной на ней резолюции предвоентрибунара тов. Куни я произвел следующее расследование. Вечером 18 августа с. г. поступило… телеграфное сообщение о проследовании экстренного поезда N 1122. В 21 час 50 минут путь был получен, но указанный поезд отправился только в 23 часа того же числа. Задержка объясняется следующим. Дежурный ДСП товарного поста тов. Черкасов, несмотря на то, что было получено требование на беспрепятственный пропуск экстренного поезда, продолжал производить маневры. Поезд №1122 был остановлен у семафора и простоял от 10 до 15 минут. Затем поезд проследовал к южному посту, где произошел второй факт несанкционированной остановки экстренного поезда. После чего в 23 часа 22 минуты поезд был направлен по неправильному пути. ДСП этого поста товарищ Ляхович, получив уведомление о следовании экстренного поезда, дал личное распоряжение стрелочникам Носову и Оберемку об открытии стрелки на главный путь, ведущий на северный пост. Носов стрелку приготовил сам и приказал Оберемку держать ее таким образом до прихода экстренного поезда. Сам же отлучился для естественных надобностей. Стрелочник Оберемок почему-то перед самым проходом поезда (сам он ссылается на какие-то никем не подтвержденные телефонные распоряжения) перевел стрелку на Сортировочную, куда и прошел экстренный поезд. Ошибка была быстро замечена машинистом Кондратьевым. Поезд был остановлен, пройдя по неправильному пути саженей 25. В действиях виновных злого умысла не усматриваю».

Следует отметить, что следователь Козлов для своего заключения использовал не все имевшиеся у него материалы. Как указывает С. Турченко, был еще

«Рапорт от механика разъезда Михаила Гладилина тов. члену реввоенсовета Южфронта Берзину…18 августа в 23 часа 50 минут по отправлении экстренного поезда тов. Сталина… на спуске, когда осложнено торможение, на пути оказались тележки, груженные каким-то хламом. Машинист об этом предупрежден не был. Но благодаря его быстрой реакции состав немедленно сбавил скорость и врезался в тележки, сбросив их с пути без катастрофических последствий… Если бы не реакция машиниста, дело приняло бы очень серьезный поворот. Неизвестно, откуда взялись эти тележки. Прошу товарища Берзина дать этому рапорту должный ход и привлечь виновных к ответственности».

18 ноября 1920 г. состоялось итоговое заседание реввоентрибунала Юждонжелдора по расследованию обстоятельств указанного дела. Протокол N 908 заседания реввоентрибунала фиксировал:

«Слушали: дело по обвинению ДСП товарного поста ЮЖД Ляховича, стрелочников Оберемок и Носова в халатном отношении к своим служебным обязанностям и непринятии мер к безостановочному следованию экстренного поезда тов. Сталина. Постановили: на основании амнистии ВЦИК к 3 годовщине Октябрьской революции дело прекратить».

Таким образом, дело с изменой формулировки обвинения о «непринятии мер к безостановочному следованию экстренного поезда тов. Сталина» было закрыто, его участники амнистированы. Сама амнистия, в еще большей степени формулировка обвинения, пропуск важнейшего документа (рапорта) ставит вопросы о возможной организации намеренного крушения экстренного поезда Сталина. Обратим на два возможных варианта организации этого крушения, сначала применительно к указанным трем лицам. Очевидно, что сговор между ними маловероятен и речь идет о возможном действии одного из них. Само действие (перевод стрелки) совершил стрелочник Оберемок, однако важно, что обстоятельства показывают маловероятность организации им попытки крушения. Он не мог предусмотреть заранее ни странный уход его напарника Носова, ни «отсутствия фонарей освещения» у Ляховича. Более того, есть его указания, что он впоследствии пытался исправить ситуацию. Уход Носова ставит вопрос о возможности организации последующего звонка Оберемоку лично им. Однако и в этом случае остается вопрос с Ляховичем и необнаружением им перевода стрелки. Поэтому, на наш взгляд, именно Ляхович — ключевая фигура в указанных событиях. Он имел, в отличие от двух других подозреваемых в халатности, точные сведения о продвижении экстренного поезда. Все остальные эти сведения имели с его слов. Он имел возможность организации звонка стрелочнику Оберемоку, и он же мог заметить или не заметить перевод стрелки. Его действия в указанный промежуток времени, в условиях практически стремительного и поверхностного следствия, не были тщательно изучены. Однако обращает внимание его стремление указать на свидетелей при осмотре стрелки и при отдании указания о стрелке. При этом, демонстрируя тщательность действий в од[1]ном случае, в другом он ссылается на «отсутствия фонарей освещения» для выявления невыполнения распоряжения. Данные обстоятельства позволяют именно его потенциально видеть главным организатором возможных злонамеренных действий. Отметим и римско-католическое исповедание Ляховича, теоретически возможную симпатию польской стороне в войне, которая в то время шла. Есть и другие версии возможных причин инцидента. С. Турченко указывает на конфликт Сталина—Троцкого как возможную причину организации крушения. Действительно, конфликт имел давнюю историю, о чем свидетельствуют, в частности, исследования С. С. Войтикова:

«Ведь уже тогда были весьма напряженными взаимоотношения Сталина и Троцкого, и последний вполне мог желать экстренному поезду N 1122 недоброго пути. Тем более что именно в эти дни между “вождями” произошла очередная серьезная стычка. 2 августа 1920 г. политбюро ЦК РКП(б) приняло решение передать с Южного на Западный фронт 12-ю и 14-ю армии и 1-ю Конную армию Буденного. 13 августа Сталин телеграфировал главкому Вооруженных сил С. Каменеву о невозможности выполнить эту задачу (он был в то время членом реввоенсовета Южфронта и явно не собирался ни с кем делиться войсками). Когда же под напором Троцкого из Москвы пришла директива, обязывающая немедленно передать три армии на польское направление, Сталин ее не подписал, а срочно выехал в столицу. Председатель реввоенсовета республики Троцкий, конечно, понимал: Сталин отправился в Москву апеллировать к Ленину, что было для Льва Давидовича явно нежелательно. В столице как раз начиналась разборка по поводу военной катастрофы на польском направлении, к которой и Сталин, и Троцкий имели причастность и были готовы свалить друг на друга вину. Если учесть, что все реввоенсоветы и ревтрибуналы Южного фронта (равно как и Западного) были тогда вполне троцкистскими, легко объяснить и вялое следствие, и затягивание его до ожидавшейся амнистии».

Однако, на наш взгляд, это, мягко говоря, упрощение ситуации. Достаточно указать, что Юго-Западный реввоенсовет практически возглавлял (курировал) как раз И. В. Сталин. Более вероятным представляется, хотя также очень спорно, возможное указание Троцкого как наркома железных дорог (30 марта 1920 — 10 декабря 1920 г.) местным железнодорожным деятелям о притормаживании продвижения поезда Сталина. Заинтересованность у него такая была, однако вряд ли он предпринял такие шаги. В любом случае рассмотренный инцидент имел определенные последствия. Сталин прибыл в Москву позднее намеченного им срока. Его подозрительность по отношению к Троцкому увеличилась, да и в целом у него могло сформироваться мнение о преднамеренном действии в его отношении.

Вместе с тем не следует все сводить к «подозрительности» Сталина. В начале 1920-х гг. Сталин отделял реальную подоплеку дел от вымыслов и инсценировок. Это хорошо демонстрирует реакция Сталина на письмо зампредседателя ВЧК И. С. Уншлихта в ЦК РКП (б) В. М. Молотову о направлении последних агентурных сведений о готовящихся террористических актах на видных деятелей СССР и взрывах госсооружений с просьбой вызвать его для доклада на заседание Политбюро. 9 февраля 1922 г. Сталин оставил следующую пометку на документе «Читал. Пустяки» и «С[екретный] арх[ив]».