От Полонии к Русскому миру: духовная эволюция архимандрита Владимира Терлецкого / К. Шевченко

Важной исторической и социокультурной особенностью Западной Руси, земли которой вошли в состав Литвы и Польши в XIII–XIV веках, была стремительная полонизация высших сословий, ставшая массовой после заключения Люблинской унии в 1569 году. В своем знаменитом сочинении «Фринос», написанном в 1610 г., известный западнорусский мыслитель, церковный и общественный деятель Мелетий Смотрицкий, оплакивая «погибель в латинстве и полонизме лучших родов западнорусских», предсказывал, что неминуемо наступит то время, когда изменившие своей вере и народности западнорусские аристократы «будут стыдиться своих действий». Казавшееся неосуществимым предсказание М. Смотрицкого подтвердилось несколькими столетиями позже в полной невероятных перипетий судьбе Владимира Терлецкого — выходца из полонизированного шляхетского рода на Волыни, активного участника польского восстания 1830– 1831 гг. и католического миссионера, энергично продвигавшего церковную унию на Восток.

Эмигрировав в 1836 г. во Францию, В. Терлецкий вошел в ближайшее окружение лидера польской политической эмиграции князя А. Чарторыйского, став одним из наиболее активных членов польского ордена Змартвыхвстанцев. Цель ордена, в основании которого принял участие поэт А. Мицкевич и ряд других знаковых фигур польской культуры — представителей окончательно сформировавшегося к тому времени польского мессианизма, состояла в том, чтобы, соединив идею возрождения Польши с христианством, «возродиться в Христовой вере» под лозунгом «Бог, Свобода, Отечество».

При этом Речи Посполитой, которая, по мнению польских интеллектуалов, должна была непременно возродиться в своих изначальных границах, самонадеянно отводилась особая роль истинного оплота христианства и европейской свободы. Политическая борьба за возрождение Польши сочеталась у В. Терлецкого с постоянными духовными исканиями и напряженной церковной деятельностью. Будучи рукоположенным в священники в Риме в 1842 г., Терлецкий с разрешения папы римского вскоре перешел в восточный обряд и немедленно приступил к реализации амбициозного церковного проекта по распространению унии на православном Востоке.

Пользуясь первоначально мощным покровительством Рима, в 1850–1855 гг. Терлецкий стал священником первой католической церкви восточного обряда в Париже и вскоре при поддержке французских католических иерархов и влиятельных политиков создал Восточное общество, призванное реализовать план расширения унии на практике. Широкую финансовую и организационную поддержку Восточному обществу вначале оказывала как католическая церковь, так и видные французские политики.

Свою общественно-политическую позицию в то время Терлецкий в своих воспоминаниях откровенно определял как «враждебную православию и политической идее русского народа». Впрочем, несмотря на восприятие самого себя составной частью польского политического народа и свой пламенный польский патриотизм, Терлецкий уже в то время обнаруживал и демонстрировал явные рудименты русского самосознания. В написанной в 1849 г. брошюре на польском языке «Слово русина к братьям племени славянского» Терлецкий эмоционально упрекал польскую элиту и общественность в «пренебрежении к греко-униатскому обряду» и в «равнодушии к остальным славянам». Высказанная здесь критика по мере более глубокого знакомства Терлецкого с нравами польской аристократии и настроениями высших католических иерархов постепенно усиливалась. Стремясь к  максимально быстрой реализации своей широкой миссионерской программы, Терлецкий совершил путешествие на Ближний Восток, после чего по совету Ватикана оказался в  Восточной Галиции и  на  территории тогдашней Угорской Руси, став игуменом местных базилианских монастырей.

Однако близкое знакомство с высшими иерархами католической церкви, с их истинным отношением к восточному обряду и к коренному населению Западной Руси, а также с интригами в окружении папы Пия IX стали мощным катализатором радикальной переоценки ценностей. В итоге В. Терлецкий был вынужден признать несостоятельность своих идей о возможности единения церквей путем распространения восточного обряда. По словам прозревшего Терлецкого, «римская курия во все времена стремилась открыто или тайно к привлечению восточных христиан к латинскому обряду, или, по крайней мере, к медленному усвоению ими латинской обрядности посредством различных нововведений, вводимых постепенно и в высшей степени последовательно». Разочарование в возможности единения церквей путем распространения унии болезненно переносилось В. Терлецким, который искренне стремился к преодолению раскола. Примечательно, что в ходе своего визита в Саксонию в 1849 г. Терлецкий, специально посетив славянскую Лужицу и познакомившись с жизнью и национальным движением лужицких сербов, положительно отзывался в своих мемуарах о согласии между католиками и протестантами среди лужицких сербов. Впрочем, Терлецкий объяснял этот столь редкий пример межконфессионального согласия тем, что «оба вероисповедания» сплотились в борьбе «с натиском германизации».

С 1860-х гг. Терлецкий стал активно сотрудничать с издававшейся во Львове галицко-русской газетой «Слово», отстаивавшей идеи общерусского единства. Одновременно В. Терлецкий становится одним из инициаторов и идеологов «обрядового» движения в униатской церкви Восточной Галиции, направленного на очищение восточного обряда от многочисленных латинских наслоений. По словам известного галицко-русского общественного деятеля и публициста О. А. Мончаловского, обрядовое движение заключалось в очищении «во всей Галичине обряда Русской Церкви от всех латинских нововведений, которые в него примешались из-за нерадения духовенства и давления со стороны латинства». В это же время Терлецкий стал вполне разделять взгляды своего современника и земляка — известного галицко-русского просветителя и церковного деятеля И. Наумовича, считавшего, что церковная уния была введена «лестью и насилием чужими людьми не ради истины Христовой и спасения душ, а ради властолюбия римских пап и политических расчетов бывшей польской республики». В своей апелляции к римскому папе Льву XIII в 1883 г. И. Наумович, протестуя против своего отлучения от церкви, откровенно характеризовал унию как средство «к преследованию чисто политических целей, в частности, к искоренению русского народа», указывая в качестве доказательства на преследование церковнославянского языка, русских униатов, латинизацию богослужения и искажение обрядов.

Подобная деятельность Терлецкого вызывала растущую подозрительность австро-венгерских властей, не замедливших предъявить ему дежурное обвинение в «панславизме». Логическим следствием духовной эволюции В. Терлецкого стал его переезд в Россию в 1872 г., где он, перейдя в православие, получил звание архимандрита и стал одним из самых авторитетных и убежденных защитников идеи цивилизационного единства галицких и угорских русинов, а также всей исторической Западной Руси с Россией.

Колоссальное влияние на подобную эволюцию мировоззрения Терлецкого оказало постоянно демонстрируемое польской аристократией и католическими кругами высокомерно-пренебрежительное, нередко откровенно уничижительное отношение к восточному обряду, униатской церкви и униатам в целом, которые воспринимались ими как некая вынужденная, искусственная и временная мера на пути к полной латинизации и полонизации русинов. Так, существенным катализатором ментальной эволюции и духовного прозрения Терлецкого стали его постоянные дискуссии с одним из лидеров польского восстания 1830–1831 гг. генералом Скржинецким. «Ревностный папист, рьяный противник православия, враг всякой веротерпимости, — критически вспоминал о польском генерале Терлецкий, — Скржинецкий видел спасение человечества только в латинстве, униатство же он допускал только как временно терпимое зло». Подобные настроения были широко распространены среди польской аристократии в то время.

В итоге давнее предсказание Мелетия Смотрицкого полностью сбылось — один из самых талантливых представителей полонизированного западнорусского шляхетского рода на Волыни Владимир Терлецкий, перечеркнув ренегатство своих далеких предков, вернулся к своим православным русским корням. Предсказуемо большое место в воспоминаниях Терлецкого уделяется его регулярным визитам в Ватикан и подробному описанию частых аудиенций у папы римского Пия IX, первоначально поддерживавшего амбициозные миссионерские проекты автора мемуаров. Терлецкий погружает читателя в атмосферу постоянных интриг вокруг папского престола и в детали своих не всегда гармоничных отношений с высшими иерархами католической церкви, что стало одной из важных причин радикальной переоценки им ценностей и возвращения в лоно Православной церкви. Так, одним из заслуживающих внимания эпизодов является спор Терлецкого с монсеньором секретарем пропаганды Ватикана по поводу титулов восточных патриархов — высокопоставленный римский иерарх выразил неудовольствие тем, что Терлецкий в одном из подготовленных им документов «присвоил восточным патриархам титул святейшества», принадлежащий, по мнению римского иерарха, исключительно папам римским. Попытки Терлецкого оправдаться ссылками на традиции Вселенских соборов были решительно отвергнуты секретарем папской пропаганды, став очередной причиной для разочарования в католической церкви.

Духовные искания Терлецкого, детально отраженные в его записках, в итоге привели его к тому пониманию «исторической правды западной России», которая, по выражению известного белорусского историка М. И. Кояловича, заключается в том, что «это — страна русская в самых корнях своих». Уже после своего переезда в Россию Терлецкий внес колоссальный вклад в распространение знаний о ситуации в самых неизвестных уголках Западной Руси среди русского образованного общества, практически незнакомого с положением угорских и галицких русинов в то время. Написанная и изданная в 1874 г. Терлецким работа о положении Угорской Руси и угорских русинов в Венгрии стала одним из первых серьезных трудов, знакомивших русскую общественность с условиями жизни и национальным движением угорских русинов, считавших себя в то время частью единого русского на[1]рода от Карпат до Камчатки. Выступая в роли адвоката русинов и призывая русскую интеллигенцию обратить внимание на эту «малую, но так храбро отстаивающую свою народность ветвь великого русского народа», Терлецкий констатирует, что угорские русины «вполне заслуживают сочувствия и поддержки всего русского народа, которому стыдно было бы смотреть равнодушно на эту борьбу одноплеменников своих с враждебным ему элементом мадьярским».

Колоссальное значение имеет и детально описанный Терлецким в этой работе механизм денационализации элиты Западной Руси путем мадьяризации и полонизации и превращения ее в последовательных и беспощадных душителей коренного православного населения. Принципиально важной составной частью этого механизма денационализации была деятельность католической церкви, результатом которой, по удачному выражению В. Терлецкого, было то, что «высшая знать русская расплылась вся в мадьярстве и латинстве». Мысли Терлецкого, высказанные во второй половине XIX в., имели весьма актуальное звучание в особенности после подавления польского восстания 1863–1864 гг. в условиях острой необходимости определения социокультурного вектора русской политики в Северо-Западном крае Российской империи. По признанию известного русского ученого-слависта А. Н. Пыпина, убежденного либерала и полонофила, вплоть до второй половины XIX в. «русское общество… было почти чуждо западно-русскому вопросу», будучи занято исключительно «заботами своего внутреннего развития».

Ситуация практически не изменилась и спустя несколько десятилетий — так, в феврале 1926 г. известный галицко-русский общественный деятель и публицист В. Р. Ваврик с горечью отмечал, что «русская интеллигенция не знает и не понимает Галицкой Руси…».

В известной степени актуальность данной констатации сохраняется и в начале XXI века, что делает творческое наследие В. Терлецкого по-прежнему востребованным и заслуживающим внимания.