Экономическая децентрализация: учреждения Государственного Банка и Юг России (1917-1920) / Вячеслав Черемухин

Россия начала ХХ века мало отличалась от большинства развитых стран мира в области управления государственными финансами. Как и другие мировые державы (в отличие, пожалуй, от США), она имела центральный Государственный Банк, созданный в мае-июне 1860 года Александром II для «оживления торговых оборотов и упрочения денежной кредитной системы». На протяжении более чем полувековой истории учреждения центральная контора располагалась в Санкт-Петербурге (позже – Петрограде), а отделения банка были во всех крупных городах страны. В межвоенный период 1905-1913 гг. Госбанк увеличил золотовалютный резерв и запас свободной наличности, а бюджет стал профицитным и сбалансированным. Германский исследователь О. Хётч в работе 1917 года напрямую связывал эти явления не только с улучшением состояния хозяйства страны после потрясений первой русской революции 1905-1907 гг., но с общей логикой, которую некогда заложил министр финансов С.Ю. Витте.

К моменту Русской революции 1917 года в стране действовало 153 конторы и отделения Госбанка, причем некоторые из них были перенесены во время эвакуации, связанной с событиями Первой мировой войны, из западных губерний в тыловые города. Разветвленная система управления главного денежно-кредитного учреждения страны возглавлялась управляющим, которого назначал император и давал право участвовать в работе правительства. Последним управляющим Госбанка Российской Империи, уволенным с должности уже большевистским руководством в ноябре 1917 года, был бывший министр финансов, а также глава ведомства торговли и промышленности Иван Павлович Шипов (в должности с 1914 года).

Как и многие другие государственные учреждения, управления Госбанка были лишены автономности в управлении, а потому подчинялись жесткой вертикали. Возможно, именно по этой причине во время февральских событий 1917 года руководство и отделения приняли революцию и продолжили выполнять свою работу, хотя в условиях все большего расстройства хозяйства это было трудной задачей. За исключением того, что сотрудники банка смогли создать собственный профсоюз и начать выпуск журнала, деятельность органов банка практически не претерпела существенных изменений. Однако, положение контор находилось в прямой зависимости от местности, в которой они находились, да и министерство финансов хотело инициировать ряд преобразований в банковской сфере.

Уже в начале революции во время беседы с журналистами министр финансов М.И. Терещенко выразил мысль об актуальности проведения преобразований в сфере управления финансами. Введение хлебной, чайной и сахарной монополий, которые, как оказалось, не смогли спасти экономическое положение, было лишь частью общей программы преобразований, которые предполагалось провести с одобрения Учредительного Собрания. Министр подчеркивал настоятельную необходимость огосударствления Дворянского и Крестьянского Земельных банков для консолидации капиталов. Иными словами, речь могла идти о возможном присоединении капиталов к центральному учреждению. По словам Терещенко, банки должны были перестать быть сословными учреждениями и сыграть «весьма значительную роль» в земельной реформе. Центральная роль в реформах отводилась Госбанку, а помочь ему должны были банки местного значения и филиалы. Однако, Временное правительство так и не смогло провести преобразования в экономической сфере.

Несмотря на общий экономический кризис, положение учреждения на протяжении революционного года оставалось сравнительно стабильным. Сотрудники продолжали открывать вклады и выдавать кредиты, участвовать в реализации государственных займов (в частности, «Займа Свободы») а также служить посредником между обществом и государством. Все изменилось лишь с приходом к власти большевиков. Как и другие управления, политические группы и демократическая общественность, руководство и сотрудники банка критически отнеслись к перевороту большевиков, поэтому в отличие от событий февраля, когда банковские работники проявили безучастность, в октябре банковские служащие рискнули проявить собственную инициативу по недопущению большевиков до государственной казны. Уже на второй день после переворота управляющий банком И.П. Шипов приказал прекратить обслуживание клиентов, отказывать в требованиях, поступающих от СНК, но при этом разрешил продолжить выдачу наличности. За две недели ноября 1917 года учреждения банка выдали наличности на 610 миллионов рублей, а еще около 459 миллионов было отправлено в конторы и отделения банка по всей стране. Шипов принципиально саботировал работу СНК, чем ускорил репрессивные меры, как против своих сотрудников, так и против самого себя. Резолюция ВЦИК от 8 (21) ноября 1917 года констатировала, что высшие чиновники Минфина и Госбанка осуществляют «преступный саботаж», произвольно распоряжаясь «достоянием казначейства и Государственного банка, выдавая кредиты в одних случаях, задерживая в других и отказывая Совету Народных Комиссаров в кредитах на самые неотложные и жгучие потребности, прежде всего, на принятие экстренных мер в деле обеспечения продовольствием фронта и проведения выборов в Учредительное собрание».

Противостояние центрального руководства банка и советской власти продолжалось вплоть до момента отставки и краткосрочного ареста управляющего, которая последовала 11 (24) ноября. Надо сказать, что установление контроля над отделениями банка было нелегким процессом. В столицах и регионах Центральной России банковские отделения были подчинены сравнительно легко, хотя отделения пытались оказать сопротивление. Например, руководитель Нижегородского филиала Н.П. Полянский вспоминал, что контора была захвачена 22 ноября, когда в банк прибыл назначенный местным исполкомом комиссар. Сотрудники были готовы пойти на забастовку, однако, несмотря на заверения в помощи, они не были поддержаны ни городскими чиновниками, ни общественными деятелями. Для установления контроля над отделением большевики посадили Полянского под домашний арест. И так было, судя по всему, в большинстве мест.

Однако, на окраинах страны ситуация складывалась иначе, ведь здесь интересы большевиков вступали в противоречие с интересами местных элит, редко благожелательно относившихся к партии В.И. Ульянова (Ленина). Помимо прочего, несмотря на «большевизацию Советов» на местах, большевистская партия не всегда имела абсолютное господство над соперниками в местных учреждениях. Именно так случилось на обширном и многоликом Юге России. Если наши расчеты оказались верны, то всего на этом большом пространстве находилось 42 отделения и контор Госбанка.

***

Юг России – крайне неустойчивое понятие, которое формировалось большую часть XIX века, но не обрело четких очертаний и к началу ХХ века. До сих пор крайне трудно сказать, какие регионы в представлении современников точно входили в это понятие. Но, так или иначе, большинство найденных свидетельств объединяли в это понятие отличные по своему составу и специфике территории Малороссии и Новороссии, Таврической губернии, Области Войска Донского, Кубанской и Терской области, а также Черноморской губернии. На востоке географическим рубежом была река Волга. Северной границей земель следует считать территории северных и северо-восточных областей современной Украины, а также территории южнее Тамбовской и Саратовской областей современной России, хотя последние нередко включались в состав Юга России. Так или иначе, но в конце 1917 года огромный поли-национальный регион все дальше отдалялся от центра. Переворот большевиков спровоцировал отсоединение всего региона от центральных губерний, а филиалов центральных учреждений (в том числе, финансовых) от своих главных контор, находившихся в столице. Разрыв путей сообщения и развал местного властного аппарата все больше заставляли местных деятелей говорить о ситуации гражданской войны уже в начале ноября. Вместе с фактическим отрывом от Москвы и Петрограда, происходил отрыв и юридический. Местные правительства (войсковые на Дону и Кубани, украинское в Киеве и другие) последовательно принимали юридические акты, объявлявшие земли независимыми от столицы.

Политическое отчуждение закономерно поставило вопрос о финансовой самодостаточности отдельных образований. Несмотря на то, что огромный регион был когда-то главным экспортером зерновых за рубеж, к концу 1917 года он остался в условиях усугубляющегося продовольственного вопроса, не устроенного местного властного аппарата, а также в условиях борьбы местных элит за решения своих собственных вопросов. Финансовая система региона разваливалась согласно пути, описанном в исследовании В.А. Мау.

Одной из существенных проблем конца 1917 года стал ни сколько отрыв от властных государственных центров, но постепенное появление и формирование местных органов власти, которые создавали свои властные вертикали. Но самое важное, что в условиях общегосударственного кризиса, финансовые центры буквально оказались отрезаны от регионов. На первое место все больше вставал вопрос об обеспеченности населения бумажными деньгами, работы кредитных организаций (банков, обществ добровольного кредита и др.) и безопасности банков. Кредитные организации все чаще оставались без защиты, встречались случаи нападений вооруженных грабителей на банки, из-за нехватки топлива на городских электростанциях банки осуществляли работу только в течение нескольких часов в день.

На территориях, подконтрольных большевистским Советам, оставалось множество частных кредитных организаций, которые были национализированы на основании декрета ВЦИК от 14 (27) декабря 1917 года. Все капиталы частных банков были переданы в Госбанк, во время войны ставший Народным Банком РСФСР. Частные кредитные организации перестали существовать, но на землях, где большевики не смогли обеспечить себе поддержку местного населения, ситуация развивалась иначе. Частные кредитные учреждения не были закрыты, но продолжили работу в крайне тяжелых условиях развала государственности и нехватки денежных средств, а государственные учреждения напротив – встраивались в систему власти, создаваемую на местах.

В этих условиях началось формирование новых органов управления финансами, которые должны были обеспечивать интересы местных властей. Центральными звеньями огромного региона были два центра – Киев и банковские конторы и отделения на Украине, независимость которой была объявлена на основании III Универсала (7(20) ноября), и Ростов-на-Дону, который юридически вошел в подчинение Всевеликому войску Донскому, которое также вышло из подчинения большевистскому правительству.

***

Распад единой финансовой системы приводил к развалу общегосударственного банковского дела, но одновременно к попыткам создания банковских конструкций для локальных политических режимов. Вообще сам факт того, что новая власть пыталась установить власть над банковским сектором само по себе способствовало его некой стабилизации, особенно в тех случаях, когда вновь возникший режим принимал соответствующие меры. Но стабилизация происходила только в том случае, если власть уделяла внимание этой стороне общественной жизни, вводя для него соответствующее законодательство. Однако, если режим позволял банковскому сектору существовать бесконтрольно, то это приводило не только к ускоренному росту банковской спекуляции, но и значительному росту инфляции, что в условиях развала страны еще больше ухудшало ситуацию на местах. Эти этапы и произошли на Украине в 1917-1918 гг.

Первые проекты реформ банковского сектора появились уже в ноябре-декабре 1917 года, сразу после обнародования III Универсала. В декабре генеральный секретарь финансов Центральной Рады В.П. Мазуренко предложил упразднить дворянский и земельный банки, а на их месте создать единый ипотечный банк. По замыслу украинского политика, новый банк должен был выдавать ссуды на приобретение сельского-хозяйственного инвентаря и на постройку сельско-хозяйственных помещений, а также выдавать займы городским самоуправлениям под залог городских земель, имеющих сельско-хозяйственное значение, и городского имущества. Как говорил впоследствии Неманов, ипотечный банк превратился бы в мелиоративный, так как собственность на землю (недвижимость) уничтожалась, а кредит выдавался бы только под залог инвентаря и движимого имущества. Идею Мазуренко учли, но не воплотили в полной мере, решив в первую очередь придать устойчивости вновь создаваемому государственному банку Украины.

На Украине существовало несколько крупных филиалов Госбанка и ряд контор, среди которых самые крупные располагались в Киеве, Харькове и Одессе. По сведениям историков, на территории Украины действовало 20 отделений центрального банка. Эта инфраструктура стала основой для создания украинского банка. Общественность с опаской отреагировала на появление слухов о реструктуризации.

По распространившимся сведениям, функции центрального учреждения банка Украины должна была взять на себя Киевская контора. Однако ее руководство старалось решительно противостоять этому проекту. Директор конторы, бывший у «руля управления» более двух десятилетий, финансист и историк Г.Е. Афанасьев увидел, что действия самостийников «мало чем отличаются» от действий большевиков по захвату Госбанка. «Но в то же время этот захват находится в таком соответствии со всем тем, что сейчас творится на всей Руси, с захватами имений, помещичьего имущества движимого, в виде скота, орудий, мебели и т.д., с захватами фабрик, жилых домов, присвоением казенного имущества, что как-то легко верится в возможность реального существования такого решения», - рассуждал директор учреждения. Помимо самого политического действия по созданию банка, сам Афанасьев, отнюдь не высказывавший политических симпатий большевикам, заметил, что создание отдельного банка на Украине имело бы плохие последствия для банка и его вкладчиков. По расчетам директора конторы, разрывать связь с центром было бы неправильно именно из-за того, что Киевская контора не могла бы обслуживать «интересы края без связи с центром». Афанасьев подчеркивал, что контора могла бы стать центральным учреждением для определенной территории, но ей не хватало «многих элементов», которые было невозможно создать в одночасье (особенно это касалось создания здесь отдельного эмиссионного учреждения, несмотря на то, что эмиссию Киевская контора осуществляла и самостоятельно). Условия усложнялись особенно тем, что оборот конторы в течение года был сравнительно небольшим (от 1 до 2 млрд. рублей), а учреждение выступало главным кредитором сельскохозяйственной и сахарной промышленности на Полтавщине, Черниговщине, Киевщине, Подолии и Волыни. В представлении Афанасьева, в случае создания отдельного Киевского банка он превратился бы в «ничтожество». Парадокс, однако, состоял в том, что противник украинства Афанасьев в 1918 году вошел в состав гетманского кабинета, но на своем посту пытался сблизить Украину с Антантой, а не с Германией, чем вызывал раздражение украинских политиков. И все же говорить о полном экономическом разрыве с центром в тот момент говорить не приходилось.

Слова Афанасьева не могли изменить настрой украинских властей. Уже через пять дней после публикации открытого письма, т.е. 9 (22) декабря 1917 года Малая Рада УНР приняла закон о Госбанке, который получил название Украинский державный (государственный) банк. Функции центральной конторы, как и ожидалось, получила Киевская контора Госбанка, а оставшиеся в регионах отделения стали отделениями Украинского державного банка. Для выстраивания системы и создания фонда были упразднены Дворянский и Крестьянский Поземельный банки. Несмотря на то, что банку было дано право эмиссии, оно оказалось фикцией. Принятие нового закона было скорее красивым жестом, нежели реальным механизмом. Малая Рада даже не утвердила устав банка, который должен был упорядочить его деятельность и функции, что привело к тому, что конторы бывшего императорского Госбанка продолжали неупорядоченную работу. Децентрализация работы контор достигла столь высокого уровня, что одесские и харьковские отделения даже не сообщали управляющим структурам сведения по действующему балансу по их запросу, а баланс центральной конторы выглядел скудно.

Усугубляли ситуацию и боевые действия. Во время январских событий 1918 года в Киеве, когда город стал ареной боевых действий между большевиками и другими группировками, горожане, особенно хранившие деньги в частных банках, фактически остались без денег. Нехватка денег наблюдалась и в Екатеринославе: «В банках денег нет, а запрещение сделок с процентными бумагами обессилило их окончательно. –сообщалось в «Приднепровском крае» в феврале 1918 года. – Не только миллионов, но и тысяч нельзя достать в банках в настоящее время, - ни в частных, ни в государственных». Настроения обывателей описывались крайне точно: «Остается лишь очень проблематичная возможность реализовать городские займы в пределах городов, а земские – в пределах губернии или уезда, разместив их среди населения. … С одной стороны – население перестает доверять даже государственным денежным знакам, не говоря уже об обязательствах, а с другой стороны, благодаря общим политическим условиям, положение органов местного самоуправления до такой степени не прочно, что ни в одном городе не может быть уверенности, будет ли самоуправление существовать завтра».

С отступлением советской армии с Украины, на местах оставалась разрушенная инфраструктура. Но еще хуже уход РККА сказывался на денежной массе, которую большевики беспорядочно вывозили. По сведениям Л.Н. Неманова, общая сумма вывезенных капиталов в ценных бумагах оценивалась в сумму около 700 млн. руб., из которых несколько сотен миллионов рублей было вывезено из Одесской конторы Госбанка. Хуже всего, что большая масса наличности находилась на руках самих жителей, а она и вовсе не поддается подсчету. Казначейство Украины оказалось обескровлено. 

Только весной 1918 года, когда Германия оккупировала Украину, министр Центральной Рады Ткаченко на заседании руководителей частных банков потребовал прекращения финансовых операций с Россией. В силу того, что на территории РСФСР банки были национализированы, украинские власти стремились вытеснить российский капитал путем прекращения операций с банками, имевших центральные конторы в Москве и Петрограде. Вытеснение капиталов предлагалось проводить путем перенаправления операций в пользу DeutscheBank и WienerBankverein. Однако, по словам Неманова, речь Ткаченко произвела обратный эффект – банки не смогли действовать согласно плану в силу того, что в местных отделениях практически отсутствовала наличность, а сами банки превратились в «трупы».

Ситуация изменилась к лучшему с переворотом 29 апреля 1918 года и приходом гетманской власти П.П. Скоропадского. Во главе Державного банка был поставлен гласный киевской городской думы и один из основателей Украинской федеративно-демократической партии В.В. Игнатович. Вместе с министром финансов кадетом А.К. Ржепецким они начали восстанавливать деятельность Госбанка, по сути создавая его с нуля. Только через четыре месяца – 10 августа 1918 года гетман подписал закон об утверждении устава Державного Банка, правда, он почти полностью повторял текст устава упраздненного Госбанка. Согласно документу, уставным капиталом банка были 100 млн. украинских карбованцев. Местные отделения Державного банка были установлены в местах бывшего расположения контор и отделений Госбанка, чем сохранилась определенная преемственность не только в работе учреждений, но и в капитале, имеющемся на балансе, а также ответственности перед вкладчиками. Эмиссия украинских денег осуществлялась в Берлине, откуда денежные знаки доставлялись на Украину.

Банковская система Украинской Державы, в отличие от своей предшественницы, продемонстрировала устойчивость и стабильность. Банки (не только государственные) вновь привлекли к себе население, которое стало им доверять. Как сказал Л.М. Неманов, произошло это «не по вине правительства». Не забывало правительство налаживать связи и с другими регионами, что стало особенно важно после окончания Первой мировой войны и постепенного выхода германских сил с оккупированных земель. Уже в середине ноября 1918 года между учреждениями Державного Банка и банковскими организациями, бывших в сфере добровольцев, были разрешены переводные операции, что стало частью ряда соглашений о взаимодействии между украинской и другими образованиями.

Падение Украинской Державы сопровождалось установлением на Украине власти Директории, которая быстро сдавала позиции при приближении советских войск. Когда стало понятно, что украинские войска не способны оказать сопротивление, то политики использовали классический метод вывода капиталов – как и большевики в начале 1918 года, петлюровцы вывезли капитал на Западную Украину. По оценкам Неманова, на рубеже 1918/1919 годов из Киева в Винницу, которая стала новой столицей УНР, было вывезено более 2,5 млрд. рублей.

Однако ситуация с банковским сектором на Украине не была уникальной. На других землях (на Кубани, Дону, Крыму, на Кавказе, Закавказье и т.д.) процессы децентрализации государственных кредитных учреждений также использовались местными элитами в свою пользу.

***

Похожие процессы происходили в Таврии. Исследований по банковской системе Крыма в переходные годы гражданского конфликта немного. Однако даже при серьезной нехватке источников прослеживаются общие тенденции установления контроля над учреждениями Госбанка со стороны местных политических лидеров.

Вакханалия, которая происходила в Крыму с установлением власти большевиков, продолжалась недолго. Как сказал севастопольский исследователь Д.В. Соколов, расстрелы и беспорядочные казни в разных городах подрывали авторитет военно-революционных советских властей, которые к тому моменту приобрели все черты «левоэкстремистского режима». По этой причине руководство Республики Таврида пыталось навести порядок. Однако сделать этого оно не успело, т.к. контроль над Крымом по условиям сепаратных договоров перешел к Германии, которая оккупировала полуостров в апреле-мае 1918 года. Установление германцами контроля над Крымом способствовало созданию особой властной вертикали и, соответственно, специальной банковской системы для обслуживания ее интересов. Инфраструктура для этого на полуострове имелась. Еще до революции в Крыму действовало отделение Госбанка в Симферополе. Как отмечают исследователи, Симферопольское отделение было создано самым последним среди других по стране до переворота 1917 года – оно было открыто 8 декабря 1915 года. Во главе управления стоял Л.С. Суворин, которому подчинялся штат из 13 сотрудников.

Когда в 1918 году Крым стал оккупированной территорией, то краевое правительство генерал-лейтенанта М.А. Сулькевича, обеспокоенное отсутствием широкой сети отделений Госбанка, приступило к созданию своей банковской системы. Как отмечал А.С. Пученков, даже не смотря на экономическую блокаду Крыма, которую организовало гетманское правительство Украины в 1918 году, Сулькевич все равно отстаивал независимый статус своего государства. Современный исследователь Л.В. Ланник охарактеризовал Крым в 1918 году как «оккупированную самостоятельность», но подчеркнул, что краевое правительство «так и не состоялось», а руководитель образования успел в конечном счете потерять опоры во всех слоях общества. Даже его правительство, по словам экономиста профессора П.П. Гензеля «не пользовалось в населении ни малейшими симпатиями». Пока крымские города переживали ситуацию на грани голода, а для упорядочения потребления продуктов питания была создана карточная система, государство решилось на формирование финансовой структуры.

Как и на соседней Украине, центральное, т.е. Симферопольское отделение Госбанка стало основой для центральной конторы Краевого Государственного Банка.  Однако, в отличие от Украины, которая уничтожила Киевский земельный банк, крымское правительство действовало иначе – Симферопольские отделения Госбанка и Крестьянского Поземельного Банка были объединены в единое управление. Именно так возник Краевой Банк. Интересно, что контора банка была помещена в здании бывшего отделения Крестьянского Банка в столице полуострова. Руководителем был назначен бывший управляющий Таврическим отделением Крестьянского Поземельного Банка Н.Л. Грандмезон (1874-1921). Службу на этом посту Грандмезон продолжал при обоих краевых правительствах.  Один из бывших сотрудников Госбанка СССР даже назвала управляющего «крестным отцом» крымских денежных знаков. И в этом была своя правда.

В Симферополе под руководством Грамдезона была оборудована литография – экспедиция по заготовлению денежных знаков – которая впоследствии стала основой для Феодосийской экспедиции заготовления государственных бумаг, работавшая здесь уже при белых. Краевая типография была организована при использовании оборудования, арендованного у Южнороссийского общества, которое приобрело их за бесценок после ухода немцев. Банковская система расширялась – отделение банка было создано в Евпатории. Однако, несмотря на создание инфраструктуры, в Крыму в целом отсутствовала местная валюта, что напрямую влияло отношение населения к симферопольскому кабинету. В конечном счете падение власти Сулькевича осенью 1918 года было ожидаемо. Несмотря на то, что сам военачальник попытался наладить отношения с местными земско-городскими деятелями, время было упущено, ведь уже с начале сентября чрезвычайное губернское земское собрание порицало правительство и желало его отставки. Отставка состоялась несколько позже, но банковский курс нового Краевого Правительства, возглавляемого С.С. Крымом, был несколько похож на курс прогерманского кабинета. Единственное отличие состояло в том, что Второе Краевое правительство решилось на улучшение экономического положения.

Правительства и М.А. Сулькевича, и С.С. Крыма планировали выпустить денежные знаки на общую сумму в 100 млн. рублей. При этом линейка банкнот состояла из номиналов в 1,3,5,10 и 25 рублей. Выпуск этих средств был необходим в следствие крайнего недостатка денежных знаков в Крыму. Печать знаков осуществлялась в типографиях Звенигородского (Феодосия) и Я. Якубовича (Симферополь). Исследователи замечали, что при создании собственных денег краевое правительство С.С. Крыма руководствовалось образцами украинских карбованцев, выпущенных УНР, в то время как при правительстве генерала Сулькевича имели хождения и выпускали кредитные билеты, основанные на дореволюционных знаках. Художественным оформлением знаков занимался гравер М.Л. Грабовецкий, который создал купюры с использованием старой губернской символики, но без использования атрибутов императорской власти. Помимо традиционных банкнот, в марте 1919 года краевое правительство выпустило деньги-марки номиналом в 50 копеек, которые использовались в качестве денег до июля 1919 года, когда марки стали использоваться по прямому назначению.  Все эти меры в совокупности привели к тому, что население благоприятно восприняло денежные знаки, а экономическая жизнь «била ключом».

Новое краевое правительство назначило руководителем финансов управляющего Таврической казенной палатой А.П. Барта, правда, он даже не призывался к работе в кабинете. П.П. Гензель связывал этот факт с неблагоприятными последствиями для финансовой политики. И тем не менее, не смотря на проблемы и рост государственных расходов, экономическая конъюнктура региона (хороший урожай и качественное пополнение бюджета за счет косвенных налогов) способствовала укреплению финансового положения, которое экономист охарактеризовал, как «удовлетворительное». И тем не менее отсутствие собственных вооруженных сил в Крыму сделало свое дело. На короткий период в марте-мае 1919 года в Крыму вновь установилась советская власть, а правительство С.С. Крыма отправилось в эмиграцию и сложило полномочия.

Новое советское правительство продолжало пользоваться инфраструктурой крымских кредитных учреждений. Частные банки были национализированы, выпускались крымские денежные знаки (около 28 млн. рублей), суррогаты и другие обязательства. Однако, отрезанность Крыма от других советских территорий способствовала быстрому захвата полуострова белыми.

Уже 12 июня 1919 года Главнокомандующий ВСЮР А.И. Деникин утвердил срочное постановление Особого Совещания, которым было прекращено действие законов, изданных украинскими и крымскими правительствами, а 25 июня председатель Малого присутствия разрешил руководителю управления финансов возобновить деятельность отделений Госбанка на территории Крыма. Белая власть расширила возможности крымских отделений – были открыты дополнительные отделения Госбанка в Керчи и Севастополе, а в последствии здесь оказались и экспедиции заготовления государственных бумаг. Все они были подчинены Центральному управлению Госбанка, созданному Главнокомандующим ВСЮР.

***

Особо специфической была работа кредитных организаций на Дону, в городах которого существовало немало кредитных организаций. Современная исследовательница даже назвала ситуацию в этом регионе «донским исключением». Главной кредитной организацией В.в.Д. являлось отделение Госбанка в Новочеркасске, хотя местное правительство активно использовало возможности Ростовской конторы, а также контролировало деятельность отделения в Таганроге.

На Дону сформировалась «свободная» среда для деятельности кредитных организаций. Выпуск собственных донских денег в Ростовской конторе начался уже в январе-феврале 1918 года, но активные боевые действия и захват земель большевиками несколько притормозили формирование собственной финансовой системы. После изгнания большевиков в мае 1918 года частные банки были денационализированы, а эмиссия донских денег началась из контор местных отделений Госбанка. Для управления государственным денежным потоком в Азове и на Верхнем Дону были воссозданы региональные казначейства, хотя возникли они не единовременно, а с разницей практически в полгода.

Подчеркнем, что ключевым отличием донской системы от других образований было принципиальное нежелание донского кабинета создавать собственный банк на территории Войска. С восстановлением атаманской власти на Дону в мае 1918 года правительство не ввело специальный нормативный акт о деятельности контор, реструктуризации их в «Донской Банк» или передачи им права быть войсковым банком по аналогии с решением украинского и крымского правительств. Этот факт показывает исключительность Дона. Интерес вызывает и тот факт, что донское правительство отстаивало позицию не переименовывать местные правительственные финансово-кредитные организации в донские, как было сделано на Украине. Лишь государственные сберегательные кассы получили лингвистическую привязку к Войску постановлением от 29 октября 1918 года. Предполагаем, что донское правительство оттягивало шаг «по привязке» кредитных учреждений к Дону в связи с тем, что такой шаг мог вызвать серьезные противоречия с деятельностью Особого Совещания ВСЮР по восстановлению контроля над отделениями и конторами Госбанка, ведь в этой работе донцы принимали активное участие.

Немного известно о финансовом положении местных отделений. Знакомый с ситуацией управляющий отделом финансов Дона сообщал, что уже к 1 января 1918 года баланс Ростовской конторы возрос на 129 млн. по сравнению с 1 января 1917 года, причем большая часть доходов была получена за счет появления статьи по казенной закупке хлеба и увеличения других показателей. К 1 января 1919 года баланс возрос на 196 млн. рублей в первую очередь за счет выдачи ревкому 20 млн. рублей, выплате по корреспондентскому счету по переводной операции соседних государственных образований (41 млн. рублей), и увеличения активных операций по специальному счету под векселя, ссудам на товары и ссудам частным банкам. К 1919 году увеличилось количество вкладов, возросли ссуды на товары, особенно благодаря увеличению кредитования под табак.

Рост вкладов отмечался также в Таганрогском и Новочеркасском отделениях, хотя ущерб, нанесенный большевиками (в том числе благодаря национализации банков), оказался значительным – Таганрогское отделение потеряло 14,5 млн. рублей, что привело к тому, что в 1918 году баланс оказался отрицательным. Вместе с тем, ситуация была неблагоприятной. Отделение в Таганроге сократило оборот кассы почти на 50%, в первую очередь из-за сокращения продаж 5%-х обязательств Государственного казначейства. Лишь в 1919 году наметился рост баланса в Таганрогском отделении. Значительно просело в прибыли и отделение в Новочеркасске – в 1918 году чистая прибыль выразилась в 77 тыс. рублей, но уже к 1919 году увеличился рост активных операций, особенно за счет выдачи ссуд. В итоге в этом отделении увеличился приток вкладов и рост наличности. Совокупные данные позволяли говорить об устойчивости донских отделений Госбанка, но, по мнению главы финансового ведомства, «самостоятельное существование их совершенно невозможно». А.В. Калашников все чаще отстаивал идею объединения всех банковских управлений на Юге России.

На Дону функционировали два отделения, имевшие право выпуска денежных знаков – при Новочеркасском и Ростовском-на-Дону отделениях банка функционировали собственные экспедиции заготовления государственных бумаг (ЭЗГБ).

Особенно следует выделить работу Ростовской-на-Дону конторы Госбанка. Главная проблема работы этого отделения заключалась в ее географическом и, соответственно, политическом и юридическом подчинении донскому правительству. Из-за такой однозначности ее статус и право использования ее ресурсов подвергали сомнению другие участники антисоветского лагеря, которые стремились установить над ней свой непосредственный контроль.

Сразу после установления контроля над городом Ростовская контора стала обслуживать интересы донской казны. Уже в январе 1918 года правительство создало здесь свою ЭЗГБ, которая спустя месяц отпечатала первый тираж донских бонов на сумму 300 млн. рублей, что соответствовало суммам вкладов в центральных учреждениях. Фактически Ростовская контора выполняла функции обычного отделения, но ее реальный статус был гораздо выше. Отделение фактически было центральным банком Всевеликого войска Донского. Помимо собственной области, Ростовская контора выпускала боны, имевшие хождение на Дону, Кубани и большей части Юга.

Ростовская и Новочеркасская ЭЗГБ выпускали государственные денежные знаки и масштабы эмиссии постоянно росли. Очень быстро они перешли границы Войска. Так 26 мая 1918 года было выпущено постановление о выпуске марок достоинством 20 копеек. Позже появились постановления о выпуске денежных знаков достоинством 50 копеек, 3, 5, 100 и 250 рублей, а также об изъятии из обращения денежных знаков, ходивших в виде купонов. В течение нескольких лет эмиссионное право Ростовской конторы значительно расширилось. Производство знаков быстро возрастало – с 219,3 до 640 млн рублей. Уже в начале 1919 года контора получила право на эмиссию донских знаков в размере до 1 млрд. рублей. Как отмечал А.В. Калашников, уже к середине июня того же года Ростовская контора выпустила боны на сумму в 3,5 млрд. рублей и около 500 млн. из них оставались неиспользованными в донских кассах. Начиная со 2 августа контора получила право выпустить общий объем знаков до 10 млрд. рублей. Это был феноменальный рост. На заседании Войскового Круга представили дополнительные сведения, согласно которым стало известно, что из 2,174 млрд напечатанных к середине апреля 1919 года донских денег, 802 млн. донских рублей были переданы добровольцам, Тереку, Кубани и отчасти Крыму. Эти транзакции продолжались и дальше. В конце года донские власти отчитались, что добровольцам были переданы боны общей суммой 4,415 млрд. рублей, для Дона Ростовская контора отпечатала 4,294 млрд. рублей, для Кубани – 610 млн. рублей и лишь для Терека – 30 млн. рублей. Таким образом, донские деньги заполнили пространство Юга России, значительно опередив добровольческие знаки и в некотором смысле поглотив денежный рынок.

Взаимоотношения структур Госбанка и частных кредитных организаций на Дону требовали особого внимания властей. Вскоре после восстановления атаманской власти в мае 1918 года было собрано совещание из представителей частных и государственных кредитных организаций для «определения возможности продолжения кредитования в донских учреждениях Государственного банка». На совещании стало известно, что суммарный капитал донских банков составил всего 314 млн. рублей, причем основным капиталом обладал лишь Купеческий банк, который оказался единственным самостоятельным банком на Дону. Другие банки работали в долг, причем основной долг – 40 млн. рублей – был перед Госбанком. Более того – 36 млн. рублей из общей суммы долга обеспечивалось в центральном управлении, связь с которым из-за войны была потеряна. Несмотря на риски, донская власть разрешила продолжить кредитование частных банков, причем последние обязались не накапливать свободную наличность и надеялись, что скорое завершение войны позволит им вернуть долги и погасить задолженность. По оценкам отдела финансов В.в.Д., в кассах банков скопилось до 20 млн. рублей свободных средств, а долг перед клиентами достиг цифры в 165 млн. рублей. На протяжении 1918-1919 гг. частные банки смогли в некоторой степени повысить доверие клиентов и, по сведениям А.В. Калашникова, они смогли постоянно привлекать к себе клиентов. Благодаря этому частные банки смогли сократить на 10 млн. рублей долг перед Госбанком. Параллельно увеличился приток капиталов в кассы, что также позволяло банкам уменьшать свои долги перед кредиторами.

Следует особо отметить, что активность частных кредитных организаций на Дону была широкой. Акционерные банки Ростова-на-Дону активно участвовали в поддержке местных предпринимателей и даже государственных предприятий. Именно через их конторы распространялись 200-миллионные боны, которые выпускались Обществом Владикавказской железной дороги, чтобы поддержать работу дороги, от которой зависело экономическое и товарное благосостояние города и всего региона. Местный комитет банков сообщал, что собирался оказывать поддержку «в распространении этих бонов среди торгово-промышленных предприятий и частных лиц».

Как и в других землях, на Дону предлагалось решить проблему функционирования Крестьянского Поземельного Банка. В комиссии законодательных предположений Войскового Круга был разработан проект, согласно которому все владельцы отчуждаемых земель получали возмещение суммы именными 8%-ными обязательствами войска Донского, а войско принимало на себя долги от отчуждаемых земель перед земельным банком.

Однако многие проекты реформирования банковской системы Дона не были доведены до логического завершения из-за событий войны и отступления белых к Черному морю во второй половине 1919 – начале 1920 годов. Контроль над Доном и войсковой казной был окончательно потерян.

***

Ситуация с деятельностью отделений Госбанка на Кубани была похожа на аналогичные процессы в Крыму и на Украине. Здесь конторы и отделения центрального банка действовали в Екатеринодаре, Ейске и Армавире, к которым были приписаны казначейства, расположенные в городах области. Несмотря на сложности, связанные с установлением советской власти, местные конторы продолжали свою работу, но частные банки при кратковременной советской власти были упразднены.

Во второй половине 1918 года, сразу после восстановления казачьей власти, местные законодатели с сожалением отмечали, что в хранилищах местных отделений банков практически не осталось денежных средств, которые были вывезены большевиками при отступлении с Кубани. Член кубанского правительства А.А. Трусковский сообщал, что в хранилищах оставалось ценностей общей суммой на 3,408 млн. рублей, но сохранились все ценности частных лиц и все ценные акции. Отделение банка в Армавире потеряло более 31 миллионов рублей, из Славянска и Майкопа были полностью вывезены казначейства. В силу этих обстоятельств первый кредит на деятельность войскового правительства был получен Екатеринодаром от донского правительства. Общая сумма транзакции составила 6 млн. рублей.

Во многом разруха на Кубани заставила местное правительство прибегнуть к превращению Екатеринодарского отделения в местную краевую контору, причем это было сделано уже в первый день работы правительства 16 (29) августа 1918 года. Во главе управления был поставлен чиновник Сперанский. Управляющий отделом финансов Трусковский сообщал Раде, что вопрос о превращении отделения Екатеринодарского государственного банка в краевую контору был решен в положительном смысле, и Екатеринодарское отделение является теперь краевой конторой государственного банка. Нужно сказать, что превращение Екатеринодарского банка в краевую контору не является полной оторванностью от учреждений государственного банка. В Крыму в этом отношении было произведено неудачное превращение государственного банка в учреждение местной конторы, а затем в Крымский государственный банк. Наша реформа не такова – превращение Екатеринодарского отделения государственного банка в краевую контору не есть превращение в местный банк [выделено мной. – В.Ч.].

Глава управления финансов особо подчеркивал, что имеет место лишь «централизация отделений, это необходимость объединения финансового управления». В направлении консолидации финансовых учреждений шло кубанское правительство и в деле объединения сберегательных касс, стремясь объединить около 300 учреждений, из которых 15 имели статус центральных. В кассах насчитывалось более 100 тыс. вкладчиков с суммарным капиталом около 40 млн. рублей. «Таким образом, - заканчивал свою мысль Трусковский, - централизуя это дело, мы имели возможность ни одного рубля, ни одной копейки денег, собранных у народа, не выпускать за пределы Кубанского края, а использовать здесь, на местах».

Екатеринодарские банки в условиях кризиса действовали с большой долей самостоятельности, поэтому нередко городские структуры брали на себя полную ответственность за восстановление городского бюджета. Например, в Ейске местное отделение Госбанка выпустило облигации Ейского городского общества. Как отмечали современники, «это единственный случай, когда местная бумага явилась на правах государственной бумаги». Следует также подчеркнуть, что в попытках восстановления финансового положения города, городская управа выпускала и традиционные тиражи облигаций 5% займа, утвержденные еще Комитетом министров в 1902 году. В Армавире при большевиках выпуск гарантированных чеков общей суммой около 40 млн. рублей «имел характер эмиссии». Пытались выпускать деньги и в Екатеринодаре, где в совокупности при большевиках было выпущено более 20 денежных суррогатов разных наименований, среди которых т.н. «белый бон», выпущенный сумму 25 млн. рублей, который пошел на оплату жалованья красноармейцам. В других городах также выпускали свои денежные знаки – во Владикавказе выпускали марки Терской республики, а Грозненское казначейство выпускало «белые чеки», которые впоследствии были запрещены в обязательном хождении и должны были сдаваться в отделения Госбанка и казначейства Ставропольской губернии и Терско-Дагестанского края.

Труднее, по признанию самого Трусковского, было решить вопрос с частными банками, поскольку в дни пребывания на Кубани советской власти они подверглись национализации. С восстановлением казачьей власти государство запустило обратный процесс. Особо тяжело было возвратить капиталы частным банкам, которые были сконцентрированы в отделениях правительственной конторы. Всего на Кубани было возвращено к работе порядка десяти банков, большая часть из которых получила кредит от краевой конторы Госбанка. Среди таких Торгово-Промышленный, Русско-Азиатский, Волжско-Камский, Русский по внешней торговле, Азовско-Донской банки и другие организации. Кроме того, кубанское правительство разрешило и готовилось к открытию еще нескольких банков – Торгово-Промышленный и Сельскохозяйственный, а также Черноморско-Кубанский. И все же глава ведомства был вынужден признать: «Если теперь трудно наладить жизнь местных банков, то это главным образом вследствие отсутствия вообще средств в краевой конторе государственного банка». Член Рады Омельченко, словно поддерживая главу профильного ведомства, даже назвал местные банки «хранилищами скудных сбережений».

Важно и то, что из-за событий войны и развала страны, правительственный банк в Екатеринодаре практически не пользовался вниманием со стороны вкладчиков. Член Кубанской Рады видимо с некоторым преувеличением, но все же уловил тенденцию – он сказал, что в контору «являются только те крупные землевладельцы, от которых комиссия теперь так открещивается», поэтому сам законодатель боялся, что со временем главными вкладчиками банка и останутся крупные землевладельцы. Даже пресса сообщала чаще всего о том, что банк осуществлял финансирование, как сберегательных, так и кредитных товариществ на цели, связанные с обработкой земли.

Информация о деятельности отделений Краевого Банка крайне скудная, но можно отметить, что местные конторы активно выдавали ссуды местным сберегательным и кредитным товариществам. Достаточно сказать, что во второй половине апреля 1919 года три отделения в совокупности выдали ссуд на обессеменивание полей и уборку урожая в общей сложности на сумму более 5 млн. рублей.

Подчеркнем – кубанские банки были небогатыми и в них не хватало свободных средств. Можно даже сказать, что кубанская система в большей степени была привязана к работе донских контор, а потому не могла быть самостоятельной. И все же нельзя не отметить, что в деле консолидации государственных банковских структур, Кубань шла по пути своих соседей.

Однако, на фоне тенденций к консолидации банковского и финансового дела на Украине, Крыма, Дона и Кубани модель становления «добровольческой» финансовой системы выглядит более специфично.

***

Становление банковской системы Добровольческой армии и ВСЮР имело витиеватую историю. Изначально, весь банковский сектор армии укладывался почти в буквальном смысле в чемодане, который хранил М.В. Алексеев. Из этого резерва, который был достаточно невелик, выдавался оклад за участие в Добровольческой армии всем, кто в нее записался. В.Ж. Цветков рассказывает, что Алексеев акцентировал внимание, что антисоветскому движению необходимы средства, для того, чтобы вести борьбы с большевиками. По этой причине он настаивал на создании некого «экономического совещания» для поддержки этой инициативы, а также был уверен, что его формирования имеют право и на иностранную помощь (от стран Антанты). И вместе с тем, сам бюджет добровольцев был небольшим – немногим более 11 млн. рублей, которые получались и от «Донского правительства», из Москвы и других частных источников. Как отмечал А.С. Пученков, средства для пополнения добровольческой казны получались Алексеевым от областных государственных сборов, получению которых способствовали оставшиеся на свободы члены Временного правительства, но от силовой попытки получить средства в отделениях Госбанка добровольцы отказались. Белые предлагали даже достаточно авантюрные проекты, среди которых выпуск «Займов Отечества», на облигациях которых предлагалось изображать белый генералитет. Но от этих проектов отказались.

Всё изменилось лишь тогда, когда белые смогли получить под свое управление устойчивые города и территории. К концу 1918 года ВСЮР контролировали лишь небольшой клочок земли на Кубани и в Черноморской губернии с центром в городе Новороссийск. Именно здесь зарождалась самостоятельная «белая» финансовая система. Новороссийское отделение Госбанка стало главной конторой финансовой системы добровольцев.

Уже на первых заседаниях правительства появились проекты по упорядочению системы управления финансами. На заседании Особого Совещания ВСЮР управляющий Отделом финансов И.О. Гейман сообщил предложение члена правления и директора Петроградского учетного и ссудного банка инженера Г.А. Львова о создании акционерного банка. Главная цель созданного банка заключалась в создании платформы для сотрудничества государства, общества и промышленно-финансовых кругов. Проект предлагал создать учреждение под названием «Южно-Русский Банк» или «Русский национальный банк» со складочным капиталом в 10 млн. рублей, который сформировался бы за счет участия нескольких коммерческих банков. Поскольку у банков существовала целая сеть филиалов, то предполагалось, что на их основе банк сформирует «весьма мощный хозяйственно-коммерческий аппарат». Однако вскоре победила другая тенденция – белые решили не создавать свой особенный банк, а использовать ресурс и инфраструктуру отделений Госбанка. 21 ноября 1918 года проект о деятельности учреждений Госбанка был внесен управляющим Отделом финансов на рассмотрение Особого Совещания и подробнее рассмотрен на следующем заседании.

30 ноября 1918 года Особое Совещание утвердило «Временное положение о Центральном управлении учреждениями Государственного банка на территории Всевеликого Войска Донского, Кубанского края, Ставропольской и Черноморской губерний и др. областей и губерний, входящих в сферу деятельности Добровольческой армии». Согласно положению, учреждения Государственного Банка руководствовались в своей деятельности Уставом 1894 года со всеми изменениями, принятыми до 25 октября 1917 года. Центральное управление подчинялось руководителю Отдела Финансов, а управляющий банком, который управлял всей структурой банка на подконтрольных добровольцами и антисоветскими силами территориями, назначался Главнокомандующим ВСЮР. По сути, создаваемое белыми Центральное Управление полностью копировало дореволюционную модель Госбанка. Примечательно и важно, что создание единой структуры банка происходило синхронно с попытками объединить Юг созданием системы почтовой, телеграфной и телефонной связи, а также созданием единого политического и экономического пространства для объединения разрозненных антисоветских сил в «единый боевой фронт» с единым командованием. Помощником управляющего Госбанком был назначен В.Я. Ковальницкий, некогда управлявший Московской конторой. Он получил в свое управление операционную часть. В своей работе, как он рассказывал впоследствии, он уделял внимание денационализации частных банков в местностях и в перспективе он должен был заниматься восстановление экономики Московского региона. Во время посещения Харькова в сентябре 1919 года он заверил сотрудников местной конторы в том, что деньги ей будут получены в следствие хорошей работы экспедиции по заготовлению государственных бумаг. Главная контора банка должна была также переехать в Харьков и занять помещения местной общественной деятельницы Драшковской. Но это было в перспективе.

На начальном этапе Особое Совещание лишь претендовало на контроль над всеми финансовыми учреждениями региона, но контролировало лишь отделения Ставрополя и Новороссийска. Достаточно сказать, что уже следующим решением после принятия «Временного Положения» была разрешена первая операция – Ставропольское отделение обязано было выдать 80 тысяч рублей ссудой председателю Большедербертовского улусского управления под залог процентных бумаг из Ставропольского и Медвежинского казначейств. На протяжении долгого времени добровольцы контролировали лишь отделения в Ставрополе и Новороссийске, что можно считать установленным на основании того, что изначально все распоряжения касались только этих отделений.

Для сравнения подчеркнем тот факт, что одновременно на Востоке России происходила консолидация сил, аналогичной той, что происходила на южном театре. Здесь также были созданы единые военно-политические структуры (особенно с переворотом 18 ноября 1918 года и приходом к власти А.В. Колчака), а 14 сентября 1918 года начало функционировать Центральное Управление Госбанка (изначально имевшее приставку – Госбанка Сибири), чье положение во многом повторяло те пункты, которые значились во «Временном положении», позже принятом Особым Совещанием. В структуре Госбанка Сибири значилось 30 отделений и 90 казначейств. В перспективе объединение южного и восточного антибольшевистских фронтов привело бы к объединению банковских структур и коммуникаций, что могло привести к созданию единого Госбанка Российского правительства.

Потенциально Центральное Управление, находившееся под контролем добровольцев, должно было установить контроль над всеми бывшими отделениями, конторами и экспедициями заготовления государственных бумаг, которые были в структуре Госбанка в дореволюционный период. Однако общая разобщенность властных структур на Юге России привела к существенным проблемам. Достаточно сказать, что проект создания единого банка не принимался всеми участника обсуждения единогласно. Именно так случилось в мае 1919 года, когда проект принял Войковой Круг Дона, но он был отозван Главным командованием ВСЮР. Уже 8 августа Главком внес новый проект создания банка. И у такой заторможенности в создании единой структуры банка есть свои объяснения.

Проект южного Госбанка не был принят всеми потенциальными участниками, которые контролировали отделения, а соответственно имевшие свои интересы в создании единого финансового учреждения.

Так на Дону претензии к проекту свели к сугубо политическим вопросам. Здесь согласились с тем, что общая структура банка должна основываться на дореволюционном уставе, однако назначение управляющего банком, по их мнению, следовало производить главнокомандующим, но только по согласованию с краевыми правительствами. Управляющий донским отделом финансов М.В. Корженевский предлагал усилить представительство краевых образований в Малом Совете банка и вынести итоговые решения по проекту на заседания Войскового Круга. Критика проекта привела к тому, что члены комиссии испугались «опасности потерять Дону свое лицо, которое… обнаружилось путем создания армии, укрепления порядка».

Одним из главных глашатаев вопроса о присоединении донских учреждений к Госбанку был один из руководителей управления финансов в 1919 году А.В. Калашников. Во второй половине 1919 года он опубликовал несколько крупных статей по этому вопросу в официальных «Донских ведомостях». Калашников уподобил Госбанк «почтово-телеграфным и другим учреждениям», которые всегда были чужды политики, поэтому и отрыв учреждений от Петрограда, по его словам, привел к разобщению. В противовес добровольческому - донское правительство предлагало свой проект банка, основанный не на подчинении, а на соглашении. Совет Управляющих рассмотрел данный проект, но согласия по нему не было достигнуто. Как сказал сам Калашников, предлагая собственные проекты создания банка, местные власти «преследовали не столько идеи сепаратизма, сколько практическое предоставление себе возможности обеспечения беспрепятственного снабжения лежащих на их территории учреждений банка денежными знаками и равно обеспечение возможности достаточного для их потребностей права кредитования в этих учреждениях, как для нужд казны, так и для содействия местной промышленности и торговли». Поэтому самым принципиальным вопросом, по его мнению, было именно учет местных интересов. Калашников подытожил: «препятствий к слиянию донских и кубанских учреждений Гос. банка с общегосударственным Центральным Управлением собственно не имеется никаких и чем скорее это будет сделано, тем лучше», а оставление донских и кубанских банков изолированными от общей структуры «может привести к трудно поправимым последствиям». И все же Калашников оставался по взглядам сторонником особого положения Дона. Он сказал: «надо… стараться употреблять все меры к тому, чтобы денежное обращение Всевеликого войска Донского не было постановлено в изолированное положение, а, напротив, было бы тесно связано с общегосударственным денежным обращением, для чего необходимо быстрое решение вопроса о слиянии донских, а затем и кубанских, учреждений Государственного банка под общим Центральным Управлением Государственного банка единого для всего Российского государства». Помимо прочего Калашников был уверен, что помощь Госбанка будет необходима особенно при предоставлении кредитов для восстановления торговли и промышленности. Калашников считал, что на момент решающих успехов на фронте должна произойти стабилизация финансовой системы, хотя и предрекал, что в этих условиях большая вероятность состояла в создания нового баланса банка и упорядочении системы кредитов. В конечном счете, столкновения между добровольцами и донцами не привели ни к чему. На октябрьском Войсковом Круге 1919 года руководитель донского управления финансов еще раз подтвердил мысль донцев. «Никакой заграничный кредит, ни правильная постановка эмиссионного дела, ни установление регулярных отношений по переводной операции не мыслимы при централизации Учреждений Государственного Банка», - заключил новый глава финансового управления Корженовский.

Отреагировал на проект создания Банка и екатеринодарский истеблишмент. Изначально идея создания объединенной финансовой системы нашла поддержку среди местных политиков. Так руководитель финансового управления кубанского правительства рассказывал на заседании Рады о том, что объединение Дона, Кубани, добровольцев в Ставропольской и Черноморской губерниях, и даже Украины, в финансовом отношении соответствовало интересам сторон, поскольку кубанцы, как и донцы участвовали в разработке добровольческого проекта банка. «Эти учреждения дадут возможность объединить деятельность не только краевых учреждений государственного банка, но и соседних территорий – Дона, Ставропольской и Черноморской губерний. – говорил руководитель ведомства в ноябре 1918 года. - В настоящее время с Добровольческой армией, в лице Особого Совещания заключено соглашение и по другим финансовым вопросам, прежде всего, о переводных операциях, которые теперь совершаются нормальным путем. Предполагается также целый ряд тесных соглашений, которые дадут возможность территориям объединиться».

Со временем позиция кубанцев претерпела изменения. В отличие от донцев, которые, пусть и с учетом собственных интересов, решили выработать единый с добровольцами проект Госбанка, кубанцы решили оставить проект добровольцев без последствий, изменив собственное положение о Краевом Банке. Все больше в работе местных органов власти звучало новое наименование банка – Кубанский Краевой Государственный Банк. Более того, отдельные члены Рады настаивали на том, чтобы именовать местный банк «Кубанским государственным банком», но встречались и те, кто был склонен давать названия, более напоминающие старые («Краевая контора Государственного банка»). Мы склонны считать, что данные риторические обороты были не просто игрой слов, но показывали расстановку сил – сторонников и противников кубанской самостоятельности – которая проявилась при обсуждении вопроса о банке. Представители местной Краевой Рады в преддверие посевного сезона 1919 года занялись изменением положения о работе Кубанского краевого государственного банка, а особенно разрешением проблемы потока капитала в краевую финансовую структуру. Приблизительно одновременно с этим они внесли в повестку и подготовленное Отделом финансов положение о «Центральном органе...». Впервые вопрос о Центральном управлении банком был внесен на заседание Рады 21 марта 1919 года, но по техническим причинам перенесен из-за обсуждения вопросов о реформе самоуправления. Парадокс, но больше кубанский парламент так и не обсуждал проект единого финансового регулятора.

Зато эту проблему обсуждали в прессе. Например, управляющий ведомством финансов А.А. Трусковский неоднократно обвинялся в неосуществлении ряда задач, среди которых децентрализация управления банками Кубанской области, учреждениями Госбанка и замедлении создания руководящего органа – Кубанской краевой конторы банка. Сам А.А. Трусковский заявлял, что он сам «лично… был врагом создания местного, кубанского банка, оторванного от банка общегосударственного». Поэтому его проект заключался в создании частного краевого банка акционерного типа для финансирования местной торговли и промышленности и сельского хозяйства. То есть по сути и на словах, Трусковский предлагал проект, аналогичный тому, с чего члены Особого Совещания начали свои обсуждения банковского дела. Законодательная Рада Кубани напротив выдвигала свой проект создания банка подобного типа, однако, в законопроекте были нарушены принципы проведения кредитных операций. Выдача ссуд под государственные процентные бумаги была открыта, однако не была вовремя открыта система оплаты купонов этих бумаг. Оба проекта были отклонены. 

Проект создание единого банка находил отклик и у общественных деятелей. Так находившийся в Одессе М.В. Бернацкий уже в начале февраля 1919 года также предложил создать Центральный Банк с функциями государственного. По его мысли, создание банка могло способствовать разрушению установившихся на Юге границ между краевыми образованиями, восстановлению внутренней и международной торговли, а в перспективе и созданию единой денежной единицы, облегчению денежного образования, а также возможности покупки необходимой валюты на иностранном рынке и «ее распределение в государственных интересах». «Обилие на рынке разнообразных денежных знаков создало валютный хаос, наличие которого пока не позволяет думать не только об общем экономическом оздоровлении, но даже об установлении жизненно необходимого для нас товарообмена с иностранными рынками», - подчеркивал экономист. 

Попытки объединить усилия всех антисоветских лидеров Юга России для создания единой банковской системы шли параллельно с попытками белых взять некоторые отделения под контроль напрямую. Особенно главное командование интересовали возможности Ростовской конторой.  Уже в начале 1919 года член Особого Совещания без портфеля и бывший управляющий Госбанком И.П. Шипов, который после отставки уехал на юг и поддержал белых, был командирован в Ростов для изучения деятельности конторы, технического оснащения отделения в Новочеркасске, а также для установления соглашения с Доном относительно финансовых вопросов. Вернувшись в Новороссийск, финансист представил доклад о деятельности конторы, настоятельно предложив начальнику управления финансов открыть экспедицию заготовления государственных бумаг «независимо существующей при Ростовской-на-Дону конторе». Наличие этого предложения явно говорит о том, что белые хотели получить возможность для заготовления денежных знаков именно в Ростове, как крупном торговом городе, который к тому же имел нужную для этого инфраструктуру. Несмотря на попытки, получить Ростовскую контору под свой контроль белые не смогли. У них оставалась лишь возможность использовать ту инфраструктуру, на контроль над которой не претендовали другие потенциальные соперники.

За полтора года войны ВСЮР смогли установить контроль и создать для своих нужд лишь четыре экспедиции заготовления государственных бумаг – Одесскую, Новороссийскую, Феодосийскую и Севастопольскую. Самым неопределенным положением обладала Киевская экспедиция, которая, вероятно, не имела нужных мощностей для выпуска денежных знаков.

Особо важно, что главная ЭКГБ белых – Новороссийская – создавалась в спешном порядке и первые проекты оборудования ее помещений появились еще до появления проекта об объединении учреждений Госбанка. В октябре 1918 года Особое Совещание одобрило расход 400 тысяч рублей на покупку типо-литографского оборудования для работы учреждения. После командировки Шипова в Ростов было принято решение создавать экспедицию в Новороссийске, причем инициатором выступил сам банкир, который подчеркивал необходимость создания механизма, который мог бы выпускать собственную валюту на антисоветской территории. Не все государственные деятели эту затею поддержали. Так Н.И. Астров был против создания экспедиции в портовом городе, но не смог мотивировать свою позицию. За это председатель совещания генерал А.М. Драгомиров поставил резкую резолюцию на письме бывшего московского городского головы. «Мало протестовать, надо указать более подходящее место. Условия вырабатываются, о чем г-ну Астрову небезызвестно», написал военный. Тогда, не вдаваясь в дискуссии с Астровым, Особое Совещание приняло решение разместить экспедицию в нескольких зданиях Новороссийска. Однако юридическое оформление решения о создании экспедиции было принято лишь 20 сентября 1919 года. На работу учреждения было выделено 20 млн. рублей и более 2 млн. на постройку дополнительных зданий для служащих. Одновременно было введено «Положение о Временной экспедиции заготовления государственных бумаг при Главнокомандующем Вооруженными Силами на Юге России», которое признало временный статус всех экспедиций, которые существовали на Юге России. Насколько эффективно работала экспедиция сказать трудно. О ее работе несколько раз докладывали на заседаниях правительства, в том числе, в конце 1919 года, когда начальник управления финансов требовал расследовать «в спешном порядке» причины медленной подачи грузов в распоряжение экспедиции. В тот момент неразбериха в Новороссийске стала общеизвестным явлением, поэтому предположим, что ЭЗГБ просто оказалась в числе пострадавших.

Лишь на последнем этапе существования Белого движения, когда оно было вынуждено переместиться в Крым, в руках у белых осталось лишь несколько экспедиций. О Феодосийской известно, что она находилась на Земской улице города. «Чрез ворота, охраняемые днем и ночью караулом, вы входите на чистый двор, огромный четырехугольник коего застроен двухэтажными каменными корпусами. Везде электричество, чистота, по рельсам вдоль двора катятся вагонетки», - рассказывал корреспондент «Вечернего времени». Заведовал учереждением бывший директор Товарищества И.Д. Сытина в Москве А.А. Коновалов, которому активно помогал инженер И.О Барановский, отвечавший за техническую часть. Экспедицию перенесли сюда из Новороссийска, а материалы для работы были заказаны в Одессе и отправлены в Крым в разгар эвакуации в марте 1920 года. Изготовление денежных знаков началось на литографии Звенигородского и ряде участков, где устроили экспедицию, 4 февраля 1920 года. Феодосийская экспедиция имела хорошее оснащение – здесь работала собственная электростанция, 11 машин и даже баня. В общей сложности 470 человек работали в 10 корпусах кирпичных зданий.

***

Менее всего известно об управляющих Госбанком при белой власти, которые назначались на руководящие позиции вне зависимости от мнения национальных образований. Во главе Центрального управления Госбанка последовательно назначались бывшие банкиры и управленцы – Цакони, Никифоров и Сувчинский.

Первый руководитель Госбанка – бывший управляющий Рыбинским и Воронежским отделениями, а также товарищ управляющего Госбанком в 1917 году статский советник Александр Иванович Цакони (р. 1867). Математик и астрофизик В.В. Стратонов, в 1912 году работавший в отделения банка в Муроме, запомнил банкира Цакони как «глубоко порядочного человека и джентельмена». Осенью 1917 года Цакони поддержал руководителя Госбанка Шипова и участвовал в саботаже сотрудников банка против власти большевиков. В биографии первого наркома финансов В.Р. Менжинского, написанной Т. Гладковым и М. Серовым, без ссылок на источники приводился диалог, который состоялся 6 ноября 1917 года между прибывшим в центральную контору Госбанка Менжинским и товарищем управляющего Цакони.

- От имени Совета Народных Комиссаров, как единственного и полномочного правительства на территории России, я требую, — заявил Менжинский, — чтобы эта сумма [10 миллионов рублей] была переведена на текущий счет Совета Народных Комиссаров, который должен быть открыт в Госбанке.

- Господин комиссар, — ответил заместитель управляющего банками А. Цакони, — вам должно быть известно, что ассигновки на расходы правительства, какое бы оно ни было, оформляются через Главное казначейство.

- Так было, господин Цакони, а теперь будет по-новому, по-советски, будет так, как будет решать народ. От имени Военно-революционного комитета я прошу собрать служащих банка.

Служащие, толпившиеся перед кабинетом управляющего, не ожидая приглашения Цакони, хлынули в кассовый зал. Кассир дал тревожный звонок, который дается в случае нападения грабителей на банк. По сигналу тревоги в зал вбежали охранявшие банк солдаты Семеновского полка и охранники из команды банка, пришли рабочие экспедиции заготовления бумаг.

После установления контроля над центральной конторой Госбанка последовала отставка самого Цакони. Он перебрался на Юг России, где в первой половине 1918 года перешел на сторону Белого движения. Цакони непродолжительное время возглавлял управление финансов до передачи дел М.В. Бернацкому, а с 26 июня 1919 года был назначен помощником своего преемника. 10 сентября того же года Цакони был назначен товарищем управляющего Госбанком, которым стал Никифоров. В 1920 году Цакони выехал в эмиграцию в Турцию, позже переехал в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, где занял пост казначея Русской армии генерала П.Н. Врангеля. В 1925 году приказом Врангеля был назначен членом Финансово-контрольного комитета. О дальнейшей судьбе Цакони свидетельств не найдено.

Второй деникинский руководитель Центрального Управления – уроженец северной столицы Дмитрий Иванович Никифоров. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета (1889). Состоялся на службе в Минфине с 1891 года. В 1914 году Никифоров был назначен директором кредитной канцелярии Госбанка и исполнял обязанности до октября 1917 года, совмещая работу в банке с обязанностями члена Правительствующего Сената. После переворота большевиков – уехал на Юг России, а при правительстве генерала Сулькевича возглавлял министерство финансов краевого правительства. Позже Никифоров присоединился к Особому Совещанию (А.И. Деникин отмечал, что вошедший в правительство Никифоров примыкал к правому лагерю), где был помощником начальника Отдела финансов М.В. Бернацкого. На протяжении 1919 года, как Главноуполномоченный по делам финансов в Воронежской, Екатеринославской, Харьковской, Полтавской и Курской губерниях, неоднократно посещал крупные региональные центры, где занимался помощью в налаживании деятельности государственных финансово-кредитных организаций. 10 сентября 1919 года Никифоров вступил в должность управляющего Госбанком, одновременно став начальником кредитной части Управления финансов. Кроме того, он выпускал и пропагандистские брошюры. Среди его произведений – «Производительность труда и задачи Добровольческой армии в рабочем вопросе» (Харьков, 1919) и «Рабочий вопрос в Русской Революции» (Москва, 1917; Харьков, 1919). Никифоров был прагматиком, а не философом, но рассуждать о потенциальном развитии страны он умел. «Россия вступила в новую полосу своего государственного бытия и из выпавшего на нее испытания должна выйти помолодевшей и обновленной», - писал Никифоров в одной из книжек. Он был уверен, что только твердое следование программе преобразований ВСЮР, может привести к скорейшей победе над большевизмом. Он писал, что меры, предлагаемые руководством армии «вполне удовлетворительно разрешают все потребности рабочих, вплоть до обеспечения рабочих и их семейств предметами первой необходимости за счет части заработка. Народный труд, как основа будущего благосостояния Российского государства, сделался важнейшей целью, к которой будут направлены стремления будущих правительств». После отступления в Новороссийск, Никифоров стал помощником князя Г. Трубецкого, возглавлявшего Беженское управление. Как и Цакони, Никифоров отправился в эмиграцию из Новороссийска. В эмиграции он жил в Сербии, Великобритании и США. В последней скончался в ночь с 6 на 7 февраля 1966 года на сотом году жизни.

Последний руководитель Центрального Управления – Борис Корнилиевич (Корнилович) Сувчинский был назначен на этот пост уже в правление П.Н. Врангеля в 1920 году. По отцу он происходил из потомственных дворян Подольской губернии. Он родился в 1880 году в семье будущего депутата Государственной Думы III и IV созывов, члена Государственного Совета от Киевской губернии К.Е. Сувчинского (в парламент избран от Киевского клуба русских националистов). В более раннее время Сувчинский-ст. был чиновником для особых поручений в Переселенческом управлении МВД и курировал программу переселения крестьянских хозяйств в Сибирь и степные регионы. Сувчинский-мл. получил финансово-экономическое образование, писал книги о деятельности иностранных банков («Учетная политика французского банка», СПб., 1912), а также работал в финансовых управлениях. В частности, сотрудничал и работал с М.В. Бернацким в Комиссии по денежному обращению (весна 1918 года в Петрограде). В более позднее время, как и другие чиновники, переехал на Юг России. В декабре 1918 года Сувчинский возглавил «ведомство финансов по гражданскому управлению при военном губернаторе г. Одессы и примыкаюшего района». В.В. Шульгин вспоминал, что несмотря на молодой возраст, его избрали на эту должность, как человека, имевшего «известный стаж». «Во всяком случае он был более подготовлен к финансовой деятельности, чем М.И. Терещенко, когда ему пришлось стать министром финансов державы Российской. Здесь к тому же была не держава, а только пока “зона”», - заметил журналист. После – Сувчинский работал в Управлении финансов Особого Совещания, а уже Врангель доверил ему управлять финансами Крыма. Официально должность, на которую Сувчинский был назначен, называлась директор Кредитной канцелярии (позже – части и отдела). В этом качестве проработал до конца существования белой власти в Крыму, после чего отправился в эмиграцию. Сувчинский скончался 26 июля 1967 году в Шеле, пригороде Парижа и похоронен на местном кладбище Марли-ле-Руа.

***

В отличие от других антисоветских политических режимов, Белое движение по своему характеру и идее было экспансионистским и претендовало на общегосударственный статус. По этой причине руководство ВСЮР потенциально имело гораздо больше возможностей для расширения сферы своих интересов, чем другие участники антисоветского движения. Это касалось и установления контроля над другими учреждениями Госбанка. С получением под контроль все новых территорий и созданием системы власти, Центральное Управление расширяло сферу своей деятельности, восстанавливая контроль над старыми отделениями. Так в начале марта 1919 года Мелитопольское отделение по распоряжению правительства должно было открыть кредит Финансово-экономическому совету при начальнике снабжения Добровольческой армии в Крыму по распоряжению Особого Совещания.

За время работы управления менялась структура учреждения. Были упразднены некоторые отделения Банка (Кисловодское), расширялся состав служащих (Ставрополь и Владикавказ), а также расширялась сфера деятельности банка. На территориях освобожденных губерний связь с Госбанком осуществлялась посредством назначенного Главноуполномоченного по делам финансов конкретной губернии. Важен и тот факт, что операции банка старались делать удобными и «мобильными» для вкладчиков, в том числе, тех, кто прибывал из других антисоветских центров. В этом плане показательно положительное решение Особого Совещания на вопрос о праве обменивать кредитные билеты Северной области, 5% обязательства Временного Правительства Северной Области и гарантированных чеков, выданных Архангельским отделением Госбанка на денежные знаки, которые имели хождение в местностях, подчиненны Главному Командованию.

Когда белые получили контроль над территориями Малороссии, то советские и украинские финансовые органы, а также их денежные знаки, упразднялись (по крайней мере так происходило официально, но нередко в ходу были и советские знаки, что не всегда каралось законом). На местах восстанавливались старые банковские конторы. Особо стоит подчеркнуть преемственность в расположении контор банка – белая власть, как и все режимы, которые начиная с 1917 года действовали на Юге России, использовала старую инфраструктуру Госбанка, восстанавливая отделения в их старых помещениях. Мы не знаем точно, были ли восстановлены все отделения и конторы Госбанка. Полноценных материалов по этому вопросу мы пока не нашли. Однако, восстановление некоторых отделений могло сыграть важную роль для регионов. Например, ничего не известно о том, смогли ли белые власти восстановить работу отделения в Юзовке (ныне – Донецк). Отделение здесь, пусть и не отличалось высокой эффективностью, но вело свою работу несколько десятилетий до этого, являясь, таким образом, главным государственным кредитным учреждением в самом сердце Донбасса.

Еще раз повторим, что полноценно белые контролировали лишь те отделения Госбанка, контроль над которыми не сталкивал их с интересами местных элит. В этом смысле показательна история с комичной попыткой белых установить своеобразный контроль и навести порядок в закавказских отделениях. Правда в этом направлении белое руководство, по понятным причинам, не имело возможности пойти дальше произнесения речей. Находившиеся уже за рубежом антисоветские закавказские республики (Грузия и Армения) имели крайне разные по глубине и наполнению взаимоотношения с белыми. Вместе с тем, как и донцы, кубанцы, крымчаки и украинцы, они использовали оставшиеся на своих территориях бывшие отделения Госбанка для того, чтобы создать свою финансовую систему. Так в Эриванском отделении Госбанка (ныне – Ереван) армянское правительство стало изготавливать чеки армянского правительства. По сведениям из современной истории Госбанка Республики Армения, первые денежные боны в Армении были выпущены Закавказским советским комиссариатом в 1918 году, а чеки Эриванского отделения Госбанка Первой Республики Армения были отпечатаны в Лондоне компанией Waterlaw and Sons Ltd. по дизайну Акопа Коджояна и Аршака Фетваджяна. Они выпускались в 1918-1920 годах с номинальной стоимостью 50, 100 и 250 рублей. По всей видимости уже в 1919 году печатание денег продолжилось в отделении банка в Эривани. Когда в конце ноября 1919 года начальник управления финансов Особого Совещания доложил об этом факте руководству правительства, то последнее потребовало: «1) довести до сведения правительства Армении о неправильности действий означенного правительства по отношению к Эриванскому отделению Государственного банка и 2) выработать условия гарантии, обеспечивающей Государственный банк от ущерба его интересов при акцептовании чеков правительства Армении». Последовала ли какая-то реакция со стороны эриванского кабинета остается неизвестным, но вряд ли требования, предъявленные белыми, были выполнены в связи с тем, что белые не могли установить контроль над деятельностью местного отделения. Когда в декабре 1920 года в Армении была установления советская власть, то она использовала ресурсы бывшего отделения Госбанка для выпуска советских и местных денежных знаков, а также для восстановления работы центрального кредитного учреждения республики. Однако полноценно деятельность Госбанка Армении была восстановлена лишь 24 марта 1922 года, так как на протяжении всех 1920-1921 годов управления вырабатывали соответствующие инструкции и пытались справиться с созданием мощностей кредитного отделения в «нищенских условиях» Армении. 

Таким образом, на пике развития наступления на Москву ВСЮР контролировало территории, на которых действовало 29 отделений, 2 конторы (кроме Ростовской) и 5 экспедиций заготовления государственных бумаг. По данным на 1 сентября 1919 года общий оборот банка составил 8,924 млрд. рублей, а общая касса – 767,4 млн. рублей. Активные операции распределялись следующим образом: учет и специальные текущие счета под векселя (130,4 млн.), ссуды и специальные текущие счета под процентные бумаги (137,5 млн.), ссуды под товары (273 млн.), кредит по товарным операциям (538,9 млн.), ссуды учреждениям мелкого кредита (47,9 млн.). Пассивные операции включили в себя текущие процентные счета (320,4 млн.) и беспроцентные счета (1,627,5 млн.).

С отступлением в Крым количество государственных кредитных организаций Белого движения значительного сократилось. Вся инфраструктура составляла только ЭЗГБ в Феодосии и Симферополе (Севастопольская ЭЗГБ была ликвидирована, а ее мощности перенаправлены в Феодосию), а также несколько отделений в других городах полуострова.

Завершающий этап существования белого Госбанка в Крыму отмечен несколькими интересными проектами в области денежного регулирования. В частности, капитал, в том числе иностранный, был заинтересован в том, чтобы в Крыму существовал особый эмиссионный банк, который в некоторой степени заменил бы Госбанк. Как сообщала пресса, М.В. Бернацкий отправился весной 1920 года за рубеж с целью заручиться поддержкой иностранного капитала в деле создания банка. «Нельзя, конечно, не признать, что создание в России всякого нового кредитного учреждения, способного привлечь иностранный капитал и вызвать к жизни разработку наших естественных богатств чрезвычайно желательно», - согласился с этой идеей профессор П. Гензель. «Однако спрашивается, зачем же такому учреждению присваивать эмиссионное право?», - недоумевал он. Для Гензеля было очевидно, что данный банк вряд ли получил бы доверие вкладчиков, тем более что ему было не совсем понятно, зачем создавать структуру, если для подобных операций можно было воспользоваться ресурсами Госбанка. «Учреждение нового эмиссионного учреждения – наряду со старым… - было бы настоятельно необходимо только в том случае, если бы оно могло уберечь от дальнейшего обесценивания южнорусский рубль. Конечно, скупая существующие рубли, новый банк удерживает их от дальнейшего обесценивания, однако, он немедленно должен пускать их опять в оборот», - рассуждал экономист. Он и вынес этому проекту диагноз: «Уповать на новый банк, как на учреждение, могущее спасти южнорусский рубль, значит уповать на алхимию». А с денежным регулированием на последнем этапе как раз и происходили процессы, похожие на алхимию.

***

За все годы войны самую главную задачу белые ЭЗГБ выполнить так и не смогли – несмотря на работу 5-ти эмиссионных учреждений, добровольцам катастрофически не хватало денежной массы. Они добровольно отдали «пальму первенства» донским деньгам, которые в огромном количестве печатались в Ростове. В регионах, подконтрольной ВСЮР, как точно выразился А.С. Карпенко, денежные знаки «ходили преимущественно в своих “родных” краях». В свою очередь добровольческие экспедиции не действовали на полную мощность. Более того – в условиях нехватки денежных знаков «белые» упраздняли знаки, действовавшие на территории до них (советские и карбованцы), что создавало трудности для рядовых граждан.

Для упорядочения денежной системы, интеллигенция все больше настаивала на денежной реформе. Однако провести ее никто на нее не решался. Так М.В. Бернацкий заявил на съезде торгово-промышленников в октябре 1919 года: «Необходимость денежной реформы и приступа к ней ощущается все сильнее. Но я должен заверить, что пока я стою во главе ведомства финансов никакого эксперимента, никакого экономического рейда совершено не будет. В настоящих условиях, как по причинам техническим, так и по условиям нашего движения вперед, денежная реформа невыполнима». В этом Бернацкого поддержав экономист и главный редактор газеты «Великая Россия» П.Б. Струве. «Намечается правильная точка зрения на валютный вопрос. – говорил он на съезде. – Никакая реформа денежного обращения, взятая сама по себе, не даст ничего, кроме плачевных результатов. Лучшей денежной политикой будет экономическая политика восстановления производительных сил страны. … я, как экономист, решительно отрицаю рациональность… утверждаю несостоятельность и нелепость каких-либо механических мер оздоровления нашего денежного обращения». По мнению участников собрания, позже подтвержденная и руководителями краевых финансовых управлений, даже изъятие «керенок» «не представляется целесообразным».

Бывший руководитель финансов Дона А.В. Калашников в первых числах декабря продолжил дискуссию о деньгах в донской прессе, посвятив ряд материалов процедуре девальвации. Среди его рассуждений можно заметить, что он не просто пытался донести до властей идею проведения реформы, но предлагал иной метод ее ведения. Он предлагал понизить нарицательную стоимость цены бумажных денег до фактической их ценности. Предлагая эту идею, Калашников пытался поставить в пример денежную реформу Временного правительства, результатом которой было введение «керенок». Бывший управляющий донскими финансами предлагал свой проект не сколько как самодостаточный, но тесно увязывал его с завершением создания единого южного банка. «Можно лишь с уверенностью сказать, что легче будет для финансового ведомства Единой России начать дело упорядочения финансов с предоставления Государственному банку права эмиссии полновалютных кредитных билетов при условии возложения ликвидации запутанного денежного обращения прежнего времени на особый орган, созданный по типу Государственной комиссии погашения долгов».

В условиях эвакуаций зимы 1919/1920 годов проведение подобных реформ было невозможно. Но когда белые оказались буквально заперты в Крыму, то произошла принципиально обратная ситуация. Если раньше главными конкурентами белых ЭЗГБ были донские эмиссионные учреждения, то теперь белые остались единственными монополистами на денежном рынке. В этих условиях произошла обратная ситуация – белые начали с избытком заготавливать государственные бумаги, в следствие чего понижалась их стоимость и разгонялась инфляция. В итоге к ноябрю 1920 года цены заметно повысились.

Наиболее показательным это покажется на примере Керчи. На протяжении долгого времени у многих жителей Крыма формировалось представление о том, что Керчь «чуть ли не самый дешевый город в Крыму». Но в первой половине августа 1920 года местный общественный деятель А. Ковалинский опубликовал в местной прессе сводную таблицу по ценам на товары в городе, из которой значилось что средний рост цен на продукты питания с января по июнь достиг показателя в 30,4 раза. Наиболее сильно поднялись цены на крупу, лук, мыло и масло, а меньше всего поднимались цены на молоко (всего в 10 раз).

Мерилом роста цен можно считать и рост цен на газеты. Динамика цен на отдельные издания действительно показывает феноменальный рост цен на протяжении года. Так, газета «Время» под редакцией Б.А. Суворина стала издаваться в Симферополе в июле 1920 года. Первоначальная цена на экземпляр составляла 200 рублей. Последний найденный нами экземпляр газеты, датированный 30 октября, стоил 1000 рублей. Главный соперник газеты «Время» - севастопольское «Вечернее слово», издававшееся бывшими сотрудниками столичного «Нового времени», тоже прошло заметную ценовую эволюцию – от 10 рублей в феврале до 500 рублей за экземпляр в конце сентября. Одна из наиболее тиражных севастопольских газет – «Юг России» - в апреле-мае стоила по 100 рублей за экземпляр, а накануне эвакуации цена за номер составила 600 рублей. Феодосийское «Вечернее время» в феврале продавалось по цене 9 рублей за экземпляр, а в октябре цена за один номер уже равнялась 400 рублям. Керченское «Русское Дело» в июне стоило 50 рублей, а последний номер от 29 октября (11 ноября) продавался по цене 400 рублей. Газетчики назвали рост цен «загадкой». Симферопольское «Время» передало одну из них: «Почему № газеты “Время” стоит 300 рублей, а программа театрального спектакля или бегов и скачек, печатающаяся на клочках маленького формата, – 500 руб.?».

Профессор П.П. Гензель, пытаясь дать оценку динамике крымских цен, убедительно доказал, что всего лишь несколько причин способствовали резкому роста цен:

(1) неправильная экономическая политика М.В. Бернацкого, который не пополнял бюджет за счет пошлин на ввозимые товары («таможенное обложение было смехотворно низко»);

(2) рост эмиссионной активности, в результате чего рынок оказался перенасыщен денежными знаками (всего было выпущено знаков на 100 млрд. рублей), но при этом государственных денежных знаков в казначействах не хватало («Бернацкий в своем творчестве дальше печатания бумажек не сумел пойти»);

(3) нехватка иностранных денежных знаков, которые могли бы компенсировать потери за счет конвертации валюты.

В этих условиях Бернацкий подал в отставку. Финансово-экономическое совещание, раскритиковавшее деятельность министра, предложило продолжить экспортную политику, предложенную министром В.С. Налбандовым, в результате которой удавалось продавать товары взамен на поступление иностранных денежных средств. Другое предложение совещания состояло в том, чтобы организовать внутренний заём с гарантированной валютой, расплата по которому по истечению года должна была происходить в южнорусских рублях, но с надбавкой в случае роста инфляции и компенсации в случае повышения курса иностранной валюты.

Несмотря на то, что банки обещали свою поддержку, реформу своевременно провести не успели. И даже отделения Госбанка не смогли этому поспособствовать, ведь, как сказал Гензель, сами банки в это время все больше занимались «торговой спекуляцией», а правительственному банку не хватало наличности: «… он не мог развивать своих операций, ибо постоянный недостаток денежных знаков не только не позволял думать о развитии активных операций (к громадному вреду для финансирования кооперации, сельского хозяйства и т.п.), но и часто вызывал кризис по выплате вкладов и текущих счетов, что в свою очередь тормозило нормальные операции и частных банков», впрочем и не всех.

Пришедшая в ноябре 1920 года на Крымский полуостров советская власть проводила последовательную политику национализации частных банков, а отделения Госбанка стали частью единого банка РСФСР, в то время уже называемом Народным Банком.

***

Таким образом, история государственного банковского сектора на антисоветском Юге России в 1917-1920 годах представляет собой последовательный процесс отрыва банковских учреждений от центральных контор и использование их инфраструктуры во благо местных политических элит. Это справедливо называть экономической децентрализацией. Все политические режимы, созданные в Крыму, на Украине, Дону, Кубани и землях, подконтрольных добровольцам, конструировали свою банковскую систему наподобие ранее существовавшей императорской системы с наличием единого Госбанка. Однако, несмотря на попытки объединения банков в 1918-1919 гг. в единое Центральное Управление, они не увенчались успехам именно по той причине, что политические интересы участников антисоветского фронта встали выше общегосударственных задач. Даже временная консолидация государственного банковского дела в Крыму не помогла спасти положение, ведь Госбанк стал заложником неграмотной экономической политики правительства, что, в конечном счете, тоже стало одной из многочисленных причин поражения антисоветского лагеря в Гражданской войне.