Неизвестные страницы французского присутствия в России (1916–1921 гг.) / Л. В. Слуцкая

В начале Первой мировой войны при втором отделе генштаба Министерства обороны Франции была сформирована Французская военная миссия (ФРАМИС). В состав данного отдела входила разрабатывающая планы пропаганды на территории Российской империи так называемая «Комиссия по русским вопросам» во главе с Директором Института восточных языков и одним из основателей Французского института в Санкт-Петербурге (1911) Полем Буайе. В феврале 1916 г. представители этой комиссии были направлены в Могилев, где находилась в то время Ставка Верховного главнокомандующего Российской империи. Главной предпосылкой отправки военной миссии явились союзнические обязательства Франции перед Россией в помощи ведения войны, а также пропагандистская деятельность, которая должна была помочь активизировать действия русской армии.

Миссия 1916 г. была многочисленной по своему составу: «офицеры Штаба и другие кадровые офицеры, артиллеристы, летчики, специалисты службы связи, шифровальщики и т. д., предназначенные делиться опытом, полученным во Франции, с русской армией. Несколько мобилизованных штатских, дешифраторов, деловых людей, светских, чтобы выполнять самые разные функции: поддерживать отношения в различных русских кругах, писать в газеты и журналы, налаживать французскую пропаганду…», — писал в своем дневнике один из ее сотрудников, лейтенант П. Паскаль. Первоначально главой миссии являлся французский военный атташе в Петрограде, дивизионный генерал маркиз Пьер де Лагиш, которого весной 1916 г. сменил генерал М. Жанен. Французский посол в России М. Палеолог положительно оценивал перестановки в миссии: «Только что приехал генерал Жанен, — отмечал он в дневнике, — который сменил генерала де Лагиша на посту главы нашей военной миссии в России… Простой и веселый, с живым умом, гибким и многосторонним, он придется русским по душе». Одной из основных задач миссии при Ставке Верховного главнокомандующего являлась пропаганда в русских войсках, направленная на поднятие боевого духа. Так со специальной пропагандистской миссией в Россию был направлен профессор, французский филолог, славист и германист Жюль Легра. Начальник штаба Ставки, фактический руководитель всех военных действий, генерал М. В. Алексеев предоставил ему разрешение выступать в Штабе армий юго-западного фронта, затем в 4-й и 3-й армиях и непосредственно в Ставке перед Императором. Как отмечал сам Легра, «цель моего путешествия в Россию — пропаганда. Наши русские союзники были изображены упавшими духом и мы надеемся им немного помочь. Предстоит, по моей скромной части, разъяснять в самом большом количестве возможных городов как происходило у нас в самом начале войны, какие огромные трудности были у нас и как мы теперь действуем, ускоряя производство орудий и боеприпасов». Его выступления пользовались большим успехом. Как писали тогда российские газеты, «Лекция г. Легра дышала мужественным оптимизмом, любовью к Франции, теплой дружбой к России и крепкой верой в близкую и полную победу союзников над Германией».

Вспоминая выступление в Штабе 4-й армии, который находился в помещичьем имении Чапских в местечке Станьково, недалеко от Минска, Легра писал, что после выступления его ожидал приятный сюрприз: «…генерал В. М. Драгомиров, пожал мне руку, а его глаза были наполнены слезами… Я чувствовал в этих непроизвольных слезах, что мое изложение темы попало в точку». Агитационные мероприятия, проводимые союзниками, могли бы способствовать усилению патриотизма и стремлению продолжать борьбу до победного конца, но политическая ситуация в стране накалялась, усиливались революционные и антивоенные настроения. В записях Легра начала 1917 г. все чаще встречаются мысли о бесполезной и бесчисленной работе в Ставке российского императора, поскольку действия союзников и российских военачальников не скоординированы и все совместные усилия обречены на провал. Зачастую российские офицеры кормили своих иностранных союзников пустыми обещаниями, не предоставляя необходимых сведений.

Об этом наглядно свидетельствует следующий пример: «в Залесье потерял все утро, ожидая лошадей, которые появились у нас спустя 2 часа: забыли о нас, хотя говорят, что ждали. Мы достигли минометной батареи подполковника Александра Разумовского, но по разным выдуманным причинам, как я считаю, нам сказали, что нет времени совершать облет. День был потерян для нас, но без сомнений не для подполковника Разумовского. На самом деле, этот офицер сказался плохо себя чувствующим, когда мы уезжали, он принимал прекрасную особу, которая руководила вагоном Пуришкевича из Залесья; к ее и нашему великому удивлению, когда мы столкнулись с ней, он привел все очарование, чтобы поужинать с ней в вагоне. Такие странные нравы, тогда как командиры, так и гости беспокоятся о том, чтобы прийти посмотреть как вы работаете! Это свидетельствует о беспорядке, который меня беспокоит».

В условиях нарастания революционной ситуации цели союзников России изменились. После свержения царской власти в марте 1917 г. важнейшей задачей французской военной миссии стало удержание России в состоянии войны. Особое значение руководство французской миссии придавало мероприятиям в поддержку летнего наступления Временного Правительства. «По просьбе союзников Временное правительство, — писал член французской миссии лейтенант Пьер Паскаль, — готовило активное возобновление войны и “революционное” наступление». Для убеждения солдат в необходимости наступления создавались специальные ораторские группы из «оборонцев» от Исполкомов Советов и союзных военных, владеющих русским, которые действовали на Северном фронте в мае — июне 1917 г. Свержение царского правительства повлекло за собой кадровые перестановки в дипломатическом представительстве Франции. В апреле 1917 г. в Россию была направлена чрезвычайная миссия во главе с министром вооружения и военной промышленности, социалистом Альбером Тома, действующему послу М. Палеологу было предписано «приехать в отпуск во Францию», а дела посольства передать «г-ну Дульсе, который будет вести их в качестве уполномоченного до назначения преемника».

В июле 1917 г. послом Франции в России был назначен Жозеф Нуланс, а новым главой военной миссии стал генерал Анри Ниссель. В изменившихся условиях на военную миссию была возложена новая функция: информировать французское правительство о событиях, происходящих в России. Ярким примером ее реализации стало появление в рядах ФРАМИС капитана Жака Садуля, отправленного в Россию в сентябре 1917 года, как раз накануне октябрьских событий. Выбор на Садуля пал не случайно, он был знаком со многими видными большевиками, был вхож в их круги, пользовался их доверием и, соответственно, мог получать необходимую информацию из первых рук. По свидетельству русской писательницы Нины Берберовой, Садуль был «лично связан дружескими узами с некоторыми членами ЦК большевистской партии и извлекал из этого всяческие выгоды для информирования своего правительства».

Радикальная трансформация государственного строя и политической власти после Октября 1917 г. отразилась и на отношениях с другими государствами, подтвердились опасения бывших союзников о скором выходе России из войны. Провозглашение ленинского Декрета о мире резко изменило отношения между Россией и западными державами, от союзнических, в Первую мировую войну, до враждебных после победы Советов. Кроме того, Октябрь 1917 года во многом предопределил пафос интеллектуального климата западной левой среды. В Советской России была предпринята попытка строительства новой цивилизации, которая, в условиях обострения кризисных явлений в Европе, привлекала восхищенные взоры масс и, в какой-то мере, выглядела как возможная и желанная альтернатива. Русская революция была воспринята европейскими интеллектуалами как героическая попытка ускорить ход времени, осуществить прогресс на началах разума. Для многих из них русская революция представлялась «великим светом на Востоке», открывающим новые пути человечеству и возвращающим надежду на лучшее будущее. Большевизм, образца 1917 года, обладал притягательной силой мирового масштаба, и эта притягательность особенно выделяется на фоне общего кризиса идеологических систем, владевших умами в предшествующий период. «Коммунизм, — по образному выражению французского историка Ф. Фюре, — это такой дом, куда из поколения в поколение в течение века, в зависимости от обстоятельств, одни входили, другие же выходили».

Октябрьские события 1917 г. стали линией водораздела не только внутри самого российского общества, но и среди иностранных представителей, находившихся в это время в России. Поляризация сил способствовала различному восприятию ситуации в среде иностранцев. В то время как основная часть негативно восприняла смену власти и проводила политику непризнания большевиков, ФРАМИС считала возможным сотрудничество с ними. Некоторые сотрудники миссии — капитан Жак Садуль (1881–1956), лейтенант Пьер Паскаль (1890–1983), солдат Марсель Боди (1894–1984) — даже перешли на сторону большевиков. По их мнению, французская военная миссия с ее закулисной дипломатией, о которой они были прекрасно осведомлены, проигрывала в сравнении с большевиками, «простыми и открытыми». Даже линия фронта после событий 1917 г. меняет для них свои очертания: не Россия против Германии в союзе с Францией и Англией, а Советское государство с пролетариями всех стран против буржуазии. Лейтенант Паскаль, воспитанный в духе идей славянофильства и, так называемого, «католического возрождения», обратился в коммунизм, «как идут в монастырь», за что был удостоен соотечественниками ироничного титула «христианского большевика». Он видел большевиков «единственно способными и единственно решившимися на социальную революцию». На протяжении всего 1917 г. Паскаль эволюционировал вместе с русским народом. По поводу февральских событий 1917 г. он писал: «Я понял, что произошла социальная революция, когда рабочие и солдаты не впряглись в узду парламентаризма на европейский манер… моя радость была настолько же велика, как вся радость русского народа. Я думал, как он, и изменялся вместе с ним, с этой пробужденной и горящей желанием толпой солдат, которые хотели построить общество, основанное на справедливости и мире.., я хотел социальной революции, как и вся масса русского народа, и верил, что А. Ф. Керенский сможет ее осуществить». После взятия власти большевиками Паскаль напишет: «Русская революция, какая бы реакция за ней не последовала, вызовет такой же огромный резонанс, как революция 1789 г., и даже больший: это не случайность, это эпохальное событие…». Его направляло особое отношение к России и русскому народу, особое и непостижимое. Паскаля можно смело назвать олицетворением французского славянофильства начала ХХ века. По словам французского историка К. Желена, Паскаль «влюбленный в Россию, согласился с задачами большевиков, так как пытался найти в них христианские ценности». В этом и заключался феномен «христианского большевика» Паскаля, считавшего очевидным кризис западного взгляда на Россию, где суженные социальные понятия не отражают богатую и сложную российскую действительность.

В отличие от «христианского большевика» Паскаля, капитан Садуль принял большевизм как «западник», считая его силой, способной приобщить Россию к западным ценностям и полагая, что этот путь является спасительным как для России, так и для Европы. «Садуль хочет подтолкнуть большевиков вправо, — отмечал Паскаль, — он считает, что это единственное средство избежать полной реакции. Садуль марксист, он полагает, что Россия не может проскочить через этап капитализма и верит в буржуазную республику несколько более демократичную, чем во Франции. Он работает над созданием коалиционного правительства: большевики, левые эсеры, меньшевики, эсеры-центристы». «В октябре 1917 года Альбер Тома прикомандировал Садуля в военную миссию, отправленную французским правительством в Русскую Республику, — писал Анри Барбюс о назначении Садуля атташе при Французской военной миссии. Едва приехав в Петроград, капитан Садуль стал свидетелем падения Временного правительства А. Ф. Керенского и второй революции». После Октябрьских событий он сразу оказался в центре политической жизни Петрограда; имея доступ в Смольный, он присутствует на заседаниях II съезда Советов, знакомится с лидерами большевистской партии — В. И. Лениным, Л. Д. Троцким, Л. Б. Каменевым, А. М. Коллонтай, А. В. Луначарским; встречается с Г. В. Плехановым, лидерами меньшевиков и левых эсеров. По просьбе Тома Садуль регулярно направлял конфиденциальную информацию о политических событиях в России. В этот период он подходил к освещению революционных событий с точки зрения интересов Франции и признавал это: «Никогда у меня не было иной цели, кроме как служить интересам Франции, не нанося в то же время ущерба русской демократии». Его политический противник французский социалист Гильбо характеризовал Садуля безапелляционно и недвусмысленно: «Вместо того чтобы идти на фронт, Садуль предпочел работу во Французской военной миссии. Его друг Тома произвел его в капитаны по этому случаю, и он был послан в Россию как агент, чтобы “следить” одновременно и за французской военной миссией и за большевиками. Как он сам признался своему другу Паскалю, В. И. Ленин нажал на него, требуя прекратить двойную игру, и Садуль “сделал ставку” на русскую революцию». Возможно, поэтому В. И. Ленин относился к нему весьма сдержанно, о чем свидетельствует его нелицеприятное высказывание относительно Садуля в письме к американским рабочим, опубликованном в газете «Правда» в 1918 г.: «На словах симпатизирует большевикам, а в действительности — верный и преданный слуга французского империализма…». Совершенно иначе его политические взгляды и поведение в период революции и гражданской войны характеризует Л. Д. Троцкий, с которым Садуль был знаком еще в предвоенные годы: «…из военных и дипломатических агентов капитан Жак Садуль резко выделяется как человек, который добросовестно стремился понять то, что происходило перед его глазами. Из своего общения с кругами временного правительства он уже вынес убеждение об их полной несостоятельности и неспособности разрешить основные вопросы революции. Его добросовестность и вдумчивость обеспечили ему право на доверие со стороны руководящих элементов Октябрьской революции». Первоначально он не разделял идеи большевиков, но признавал их огромное влияние на общественно-политическое мнение того времени. «Я не большевик. Я вижу, сколь велико зло, принесенное России демагогической пропагандой большевиков. Я вижу даже, что можно было сделать, и что не было сделано, чтобы отсрочить их выступление, разделить его, отвести его. Сегодня же большевизм — это факт. Я его констатирую. Он сила, которой, на мой взгляд, никакая другая сила в России не может противостоять». В октябре 1918 г. Садуль вступил во Французскую группу РКП (б), а в начале 1919 г. стал председателем бюро, выбранного для руководства этой группой. Однако он никогда полностью не разделял взгляды большевиков, в сущности, так и остался социалистом западного толка: «По складу ума и всей своей природе, — писал о нем Виктор Серж, — Садуль был умеренным социалистом, близким к просвещенному либерализму, но стремление жить полной жизнью влекло его к советскому государству».

Еще один член Французской военной миссии, солдат Марсель Боди увидел в Октябре 1917 года воплощение социалистических и пацифистских ценностей. Причины своего перехода на позиции большевизма он объяснял следующим образом: «Захват власти и отмена крупной промышленной и земельной собственности казались мне соответствующими эпохе, в любом случае необходимым условием реализации социализма… Инициативы Ленина, предлагавшего мир не только Германии, но и всем воюющим сторонам и, побуждая их положить конец войне, а также его призывы пролетариям всех стран объединиться, чтобы добиться мира, все это совпадало с тем, что я чувствовал и думал в то время».

Большинство членов военной миссии во главе с Нисселем заняло непримиримую позицию по отношению к большевикам и всячески стремились пошатнуть их позиции. Особенно натянутыми были отношения Нисселя с Наркомом иностранных дел Л. Д. Троцким. По воспоминаниям самого большевистского лидера, «при миссии состояло информационное бюро, которое стало фабрикой самых отвратительных инсинуаций против революции. Во всех враждебных газетах появлялись ежедневно телеграммы “из Стокгольма”, одна другой фантастичнее, злобнее и глупее. Допрошенные об источнике “стокгольмских” телеграмм редакторы газет указали на французскую военную миссию. Я запросил официально генерала Нисселя. Он ответил мне 22 декабря… и неопределенно обещал “принять меры, чтобы в будущем подобные оплошности не могли возобновиться”. Это было слишком… Я написал Нисселю в тот же день:

1. Ввиду того, что бюро пропаганды, называемое бюро “информации” при французской военной миссии, служило источником распространения заведомо ложных слухов, имевших своей задачей вносить смуту и хаос в общественное сознание, это бюро подлежит немедленному закрытию.

2.“Молодому офицеру”, который фабриковал ложные сведения, предлагается немедленно покинуть пределы России…

3. Приемник беспроволочного телеграфа подлежит устранению из миссии.

4. Французские офицеры, находящиеся в области гражданской войны, должны быть немедленно отозваны в Петроград особым приказом…

5. Обо всех шагах, предпринятых миссией в связи с настоящим письмом, прошу меня известить».

Переломным моментом в деятельности представителей французской военной миссии на путях взаимодействия с руководством большевиков, стали дипломатические контакты в период переговоров с немцами о заключении Брест-Литовского мирного договора, попытки помощи Л. Д. Троцкому в организации Красной армии и контакты с чехословацким корпусом в 1918 г. В феврале—марте 1918 г., Садуль, как представитель военной миссии, воспользовавшись побегом посла Франции Нуланса из Петрограда, добился согласия союзных представителей, находившихся в России, на встречу с Л. Д. Троцким. Садуль организовал к нему визит атташе французской, английской, американской и итальянской военных миссий, которые обязались предоставить свои технические ресурсы в распоряжение Советов для организации Красной армии. При посредничестве Садуля, который вручил военным атташе список гарантий, необходимых для вмешательства союзников, В. И. Ленин и Л. Д. Троцкий предложили союзникам компромисс: если они окажут большевикам техническую поддержку и будут при этом преследовать военные цели, не вмешиваясь во внутренние дела России, тогда большевики обязуются сопротивляться чрезмерным притязаниям Германии и поддержат военную интервенцию союзников в России против немцев. По свидетельству французского журналиста, Рене Маршана, имевшего случай ознакомиться с проектом данного соглашения, посол Франции Ж. Нуланс на полях отметил: «Хорошо вижу выгоды для большевиков, но напрасно ищу, что могли бы из этого извлечь союзники!». Правительства Жоржа Клемансо и Ллойд Джорджа отказались принять подобные условия. К тому же, когда в апреле Нуланс возвратился в Петроград, ему удалось разрушить это сотрудничество, а вскоре за этим последовало решение правительств Антанты ускорить военную интервенцию. Очевидно, что французы, стремясь ослабить большевистскую власть, вели двойную игру в отношении советского правительства: «Генерал Лавернь, сменивший Нисселя, — писал Троцкий, — давал мне, в осторожной и вкрадчивой форме, советы, которые были мало полезны, но по форме доброжелательны. По его словам, французское правительство считается теперь с фактом заключения Брестского мира и хочет лишь нам оказать вполне бескорыстную поддержку в строительстве армии. Он предлагал предоставить в мое распоряжение офицеров многочисленной французской миссии, возвращавшейся из Румынии».

Однако к началу апреля 1918 г. стало окончательно ясно, что союзники не будут помогать формированию Красной Армии и иностранная интервенция неизбежна. Для некоторых членов французской миссии такие действия правительства Клемансо, обращенные против большевистских руководителей, стали главной причиной, побудившей их не только поддержать большевиков, но и остаться в России. Бывшие сотрудники ФРАМИС, перешедшие на сторону большевиков, вступили в Российскую коммунистическую партию и Французскую коммунистическую группу, созданную в Москве при Федерации иностранных групп РКП(б), а с октября 1918 г. они стали сотрудниками Отдела советской пропаганды при Народном комиссариате иностранных дел. Следует отметить, что на разных этапах количество членов Французской группы коммунистов варьировалось, не было ни четкого подчинения одних членов другим, ни единого лидера, определяющего направление деятельности всех членов. Данную группу можно определить как «сеть взаимодействия», основным критерием существования которой является регулярность контактов между всеми членами сети и обмен информацией относительно утверждения советской власти в России. Еще один признак «сети взаимодействия» — множественная ролевая специализация, когда каждый член в тот или иной момент выполняет ту или иную функцию в рамках данной сети, некоторые виды ролей закрепляются за определенным членом.

Отсутствие четкой институциональной структуры впоследствии проявилось в конфликтах внутри группы, которые привели к ее распаду уже в 1921 г. Возникновение французской группы коммунистов было результатом не только одностороннего устремления левонастроенных французов на «огонек» революции 1917 года, но и результатом целенаправленных усилий большевистской партии по привлечению иностранных граждан, оказавшихся на территории Советской России, на сторону революции.

Характерным примером такого рода целенаправленных усилий может служить так называемое дело французского журналиста, корреспондента газеты «Тан» («Le Temps») Людовика Нодо, приехавшего в Россию в качестве военного корреспондента во время русско-японской войны. Отношение Нодо к царской России было негативным, он сравнивал ее с «горшком, полным дерьма, на котором сидит царь». Однако революционные изменения, происшедшие в России, Нодо считал противозаконными и был уверен, что они не приведут Россию к истинной демократии. По его мнению, большевизм временное явление: «рожденная преступно Республика Советов, несмотря на блокаду, на враждебность держав, на разруху… и много чего, выстояла, но не навсегда. Она сгинет, оставив нам урок, чего не должна делать Революция». Французский журналист не раз негативно высказывался относительно власти большевиков в своих статьях в газете «Тан». За недоброжелательные публикации против Советского правительства и в поддержку интервенции Нодо 29 июля 1918 г. был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Для урегулирования этого дела в качестве посредника между советскими властями и Нодо выступил председатель французской группы коммунистов Садуль. Миссия Садуля состояла в том, чтобы убедить французского журналиста публично отказаться от поддержки иностранной интервенции против Советской России. С этой целью 30 октября 1918 г. Садуль посетил Нодо и намекнул ему на то, что «освобождение возможно, если он публично осудит интервенцию». Первоначально, французский журналист счел для себя это предложение неприемлемым и противоречащим его идейным принципам: «…ни в коем случае не соглашусь присоединиться к принципам Советов. Ибо мне ненавистна всякая тирания… Одно из главных обвинений, которое можно предъявить большевистскому режиму — он игнорирует человеческое достоинство».

Во время второго визита к Нодо Садуль, по просьбе советских властей, предложил свободу журналисту в обмен на публичное заявление в газете «Известия». Данное заявление должно было состоять из двух пунктов: выступления против иностранной интервенции и призыва поддержать политику большевиков. После мучительных размышлений французский журналист понял, что у него есть только два выхода — или пойти на унижение, или навсегда остаться в тюрьме и погибнуть. Осознав всю безвыходность ситуации, Нодо написал требуемую статью, но большевиков она не удовлетворила, а во Франции даже вызвала серьезное неодобрение. Паскаль в своем дневнике отмечал: «Текст был передан Садулем советским властям. Написано так, чтобы понравиться большевикам и не понравиться в Париже. Он оказался непубликабельным ни там, ни там. “Известия” дали искаженное резюме. Но Нодо все-таки освободили». С искаженным содержанием своей статьи автор ознакомился накануне отъезда во Францию, когда у него уже не было ни времени, ни возможности что-либо опротестовать: «4 февраля 1919 г. …в газете “Известия” было опубликовано что-то вроде резюме текста, переданного мной Садулю 28 декабря, в извращенном виде. И не было никакой возможности опротестовать. Подписано тем самым Н. Нюриным, разоблачение которого, напечатанное в газете “Правда”, в конце июля, послужило отправной точкой для мер против меня».

В случае с Нодо большевики преследовали две цели: привлечение его на сторону советской власти и использование имени известного журналиста в своих интересах. Однако, желаемый результат не был достигнут — французский журналист не принял большевистские принципы, а написание статьи было настолько очевидно вынужденным, что в глазах европейской общественности она не произвела желаемого эффекта на который рассчитывали большевистские лидеры. Несмотря на первоначальное стремление большевиков привлекать во французскую группу коммунистов только их соотечественников, реальный ее состав оказался довольно пестрым. В нее вошли и русские коммунисты, знавшие Францию, и связанные с нею либо по рождению, либо долгими годами революционной борьбы. «Вербовка французской коммунистической группы в России происходила, как правило, стихийно, — свидетельствует Боди. — Среди вступивших был дьякон церкви Сен-Луи, а также многие другие, кто никогда и не слыхал о Карле Марксе или даже о социализме до революции». Это подтверждает и французский социалист Анри Гильбо, приехавший в Россию на первый конгресс Коминтерна: «Я нашел в Москве французскую коммунистическую группу, состоящую большей частью из членов военной французской миссии: капитан Садуль — секретарь, лейтенант Паскаль и несколько других. Кроме того, здесь были бывший дьякон французской церкви и славная учительница Р. Барбере, сын которой был позже убит на Украине». Деятельность группы негласно контролировалась большевиками, для чего был назначен специальный представитель товарищ В. И. Ленина по швейцарской эмиграции Н. Нюрин — человек верный партии, глава французской секции Комиссариата иностранных дел. Секция пропаганды ЦК РКП(б) поручила ему публикацию листовок, брошюр и газеты на французском языке. По свидетельству Паскаля, «В. И. Ленин лично руководил первыми шагами французского коммунизма. Маленькая группа французов, собравшаяся в Москве в 1918 г., начала с осени этого года выпускать небольшую еженедельную газету пропаганды и информации “III Интернационал”, предназначенную для солдат оккупационного корпуса и французских рабочих. В. И. Ленин был вдохновителем этого листка. Через Инессу Арманд он постоянно передавал свое мнение о статьях и советы на будущее». Этот еженедельник являлся прекрасным источником пропаганды революционных идей. Почти в каждом номере имелись разделы «Неделя в стране», «Социалистическое строительство», «Красная Армия» и другие. Газета выходила недолгое время — с 20 октября 1918 г. по 1 марта 1919 г., всего было выпущено 16 номеров. Деятельность Французской коммунистической группы не ограничивалась только изданием еженедельника, публиковались также призывы, брошюры, анализировались социальные законы, экономическая программа и долгосрочные планы большевиков. Французские левые интеллектуалы привлекались к работе Народного комиссариата иностранных дел, принимали участие в конгрессах Коммунистического Интернационала и Российской коммунистической партии большевиков, вели активную пропаганду среди войск иностранных интервентов. В своем обращении «Задушат ли они большевизм» (1919 г.) члены Французской коммунистической группы подчеркивали, что «все восставшие народы считают Советскую Республику своей революционной родиной», а «Европа вступила в пролетарскую эру. Завтра революция постучит в двери Франции».

Особое внимание Французская группа коммунистов уделяла своей родной стране, способствуя распространению идей большевизма среди французских граждан. На страницах еженедельника «III Интернационал» раскрывалось развитие революционного движения и общественной мысли во Франции, подробно передавались сообщения из «Юманите», солдат Антанты призывали к борьбе против иностранной интервенции, переводились на французский язык произведения В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого, А. В. Луначарского и других советских деятелей.

Для сотрудников французской военной миссии, не поддержавших большевиков, последние месяцы пребывания в России оказались самыми сложными: аресты, обыски, допросы, разногласия между дипломатами Антанты. Генерал Лавернь считал, что «Иностранная интервенция в охваченной революцией стране всегда рискованна и опасна…». По его мнению, чехословацкий корпус, формально подчиненный французскому командованию, следовало «разоружить и отправить во Францию, а не задерживать их в России, как хотел того Нуланс. Прочие союзные миссии высказывались в том же смысле, но Нуланс, который считал, что обладает всеми талантами, включая военные, упрямился и даже имел по этому предмету самые горячие споры с американским военным атташе», — вспоминал французский генеральный консул в Петрограде, М. Верстрат.

В октябре 1918 г. некоторые сотрудники французской миссии были арестованы и помещены в Бутырскую тюрьму по обвинению в контрреволюционной деятельности, где они пробыли до января 1919 г. По свидетельству майора Шапуйи, «17 января, в 23 часа, поступил приказ об освобождении 1-го конвоя… К большому удивлению чиновника, приставленного охранять нас, мы выходим из тюрьмы, несмотря на нашу карточку, в которой записано, что мы должны предстать перед Революционном трибуналом». В этой ситуации сотрудники французской военной миссии, перешедшие на сторону большевиков, оказались связующим звеном между советскими властями и своими соотечественниками, оказывая им помощь в возвращении на родину. Паскаль следующим образом описывал помощь своим коллегам по миссии и французским гражданам: «После разрыва дипломатических отношений, французская группа являлась посредником между советскими властями и французскими гражданами, оказавшимися в России. Множество раз Садуль или я хлопотали перед Ф. Дзержинским за того или иного француза.… Наша квази-консульская роль позволила добиться нескольких освобождений для “персон второго плана”, а также улучшения условий заключения. Кроме того, мы занимались французскими солдатами из корпуса, высадившегося в Мурманске и попавшими в плен». В результате посреднических миссий соотечественников, в начале 1919 г. большинству сотрудников французской военной миссии был разрешен выезд из Советской России. Следует отметить, что география сотрудничества французов, вступивших во Французскую группу коммунистов, не ограничивалась только Москвой и Петроградом, она осуществлялась и на территории Украины, в связи с иностранной интервенцией в том регионе. Так, весной 1919 г. несколько представителей группы во главе с Садулем были отправлены в Киев, в созданную там Иностранную коллегию.

Киев, а затем и Одесса стали центром работы Федерации иностранных групп под руководством Южнорусского бюро III Интернационала. В Украине Французская группа коммунистов проводила еженедельные публичные конференции, так называемые лекции-митинги. Паскаль в своем дневнике следующим образом описывает первую акцию французской группы в Одессе: «14 июля. Митинг, концерт, скромное угощение. Приглашали всех пленных французов… Они симпатизируют большевикам, но крайне осторожны, ни за что на свете не хотят себя компрометировать». Французская группа осуществляла и печатную деятельность в Украине: выпускала пропагандистскую газету «Драпо Руж» («Красное знамя»), которая распространялась среди французов, находившихся в Киеве и Одессе. Против союзных войск, которые высадились в Одессе, большевики выдвинули свое лучшее оружие — пропаганду и агитацию, и эта задача была возложена на Южнорусское бюро. «…Пропаганда имела успех не только среди солдат, но даже среди офицеров, — писал бывший начальник Петроградского охранного отделения К. И. Глобачев. — В результате к февралю 1919 г. началось брожение среди солдат сухопутных войск, а затем и среди матросов… Были и такие, которые явно перешли на сторону большевиков, приняв всю их идеологию, как например, известный капитан Садуль». Французская группа призывала иностранных солдат отказаться от участия в интервенции против России. В обращении «К солдатам Франции» Садуль проводит мысль о прямом долге французов поддержать революционное движение: «Франция не может не соответствовать своему славному прошлому. Она с энтузиазмом вмешивается в великое освободительное движение… Сыны Французской революции, откажитесь быть палачами Русской Революции».

Агитация и пропаганда, проводимая Французской группой коммунистов, оказалась действенной: весной и летом 1919 г. произошли восстания французских солдат и матросов черноморской эскадры, участвовавшей в иностранной интервенции. В середине 1919 г. основное внимание оказалось сосредоточено на теоретической и агитационно-пропагандистской работе внутри самой группы. Это было связано с приездом Анри Гильбо, ставшим одним из ее руководителей. Гильбо, социалист-«пораженец», товарищ В. И. Ленина по эмиграции, приехал в Советскую Россию в 1919 г. из Швейцарии по случаю создания Коминтерна. Имя Гильбо, создателя первой биографии В. И. Ленина, не пользуется широкой известностью как в России, так и на Западе. В лучшем случае, в европейских исследованиях его деятельность рассматривается в политическом контексте или же относительно основанного им во Франции ежемесячного литературного журнала «Demain». Анри Гильбо — поэт, публицист, писатель-ролландист, пацифист, до Первой мировой войны был анархо-синдикалистом. В начале войны эмигрировал в Швейцарию, где, по рекомендации Р. Роллана, исполнял обязанности секретаря гражданской секции Международного агентства военнопленных. Сам он писал об этом следующим образом: «Благодаря Ромену Роллану удалось освободиться от воинской повинности, в начале 1915 г. перебраться в Женеву и устроиться работать в Международный Красный Крест». В это время А. Гильбо стоял на позициях гуманизма и пацифизма. «Война, — писал он, — является произведением нескольких тысяч политиков, финансистов, дипломатов и журналистов. Именно народам принадлежит установить мир на земле, настоящий мир, мир интернациональный. И это царство будет возможно только с помощью радикального упразднения гнусных условий, в которых живет человечество по вине железного режима капитализма и империализма». В Швейцарии А. Гильбо «сблизился с большевиками, участвовал на Кинтальской конференции, являлся сторонником Циммервальдской левой группы». Он пришел к большевизму под непосредственным влиянием ленинской группы в Швейцарии. В своем письме к Р. Роллану от октября 1916 г. А. Гильбо восхищается русскими революционерами: «К счастью, есть русские в Женеве, какая атмосфера преданности и верности». Уже в июле 1917 г. он говорит о том, что «единственный способ, которым располагают народы, чтобы установить мир — это революция». Издатель его книги «Конец Советов» Э. Мальфер пишет в предисловии: «его идеалом было единение народов в мире. Годами он обличал межимпериалистическую борьбу, которая неминуемо должна была втянуть Францию в жестокую войну». В письме В. И. Ленину от апреля 1917 г. А. Гильбо выразил свою готовность отстаивать социалистические принципы, и главный — интернационализм: «Вам должно быть понятно, с каким интересом я слежу за революционным движением в России. Я с большой радостью прочел выдержки из Вашего интересного доклада и узнал, что Вы в скором времени покинете Швейцарию, с тем, чтобы принять активное участие в борьбе в вашей стране. Позвольте выразить свою симпатию к Вам и к партии, которую Вы представляете, и сказать, как я ценю кроме Ваших знаний Ваш интернационализм и радикализм. …Буду счастлив принять участие в деле социалистической интернационалистической пропаганды».

Именно Гильбо был одним из организаторов переезда В. И. Ленина через Германию в Россию. Гильбо принадлежал к той категории людей, которые приняли Октябрьскую революцию, в первые послереволюционные годы после сделали карьеру, но через несколько лет отошли от политических интересов Советской России и успешно стали жить и работать на Западе. Конфликт между Гильбо и Садулем, связанный с их стремлением стать лидером Французской группы, во многом определял ее интеллектуальный климат в 1919–1921 гг. По верному замечанию французской исследовательницы А. Крижель, «Садуль рассматривал Гильбо как авантюриста, последний считал Садуля политиканом». Со времени приезда Гильбо в Россию французскую группу начали сотрясать неистовые споры между ее двумя соперничающими лидерами, поскольку у каждого были свои взгляды на ее деятельность. «Ссоры, взаимная ненависть, обвинения и контробвинения двух наиболее известных фигур того времени Анри Гильбо и Жака Садуля, — писал французский интеллектуал Виктор Серж, — глубоко деморализовали московскую группу, дошло до того, что ей занялась ЧК». Во время прибытия Гильбо в Советскую Россию на Учредительный конгресс Коминтерна, Садуль с некоторыми членами французской коммунистической группы, находился на территории Украины с целью пропаганды большевизма среди войск интервентов. Несмотря на то, что официальным председателем группы был Садуль, Гильбо воспользовавшись его отсутствием, сосредоточил всю полноту власти в своих руках и подчинил ее работу реализации задуманных им идей. Нуждаясь в поддержке советских властей, Гильбо направил письмо В. И. Ленину, в котором осуждал действия Садуля и создание Киевской группы:

«…Я был очень удивлен, узнав, что в Киеве существует настоящее бюро III Интернационала, абсолютно автономное, и состоящее из президента А. Балабановой, Х. Раковского и Ж. Садуля. Глава всеобщей пропаганды Садуль является нео-коммунистом и не скрывает своих симпатий к французским социал-оппортунистам. Я понимаю теперь, почему Садуль не удостаивает нас ответом, он не может осуществлять никакого контроля над журналом “Драпо Руж”. Кстати, ни одного экземпляра данного журнала нам не было послано. Дело кажется тем более невероятным, поскольку как я понял товарища Я. Берзина, Киевское бюро было утверждено решением Москвы».

Пытаясь очернить Садуля, Гильбо писал:

«Я прошу Вас отметить разницу в обхождении: с одной стороны, бывший социал-оппортунист, который еще в июле прошлого года публично заявлял: “Я не большевик”, а затем принял идеи коммунизма, более того, продолжает открыто проявлять свои симпатии к ренегату Лонге и при этом оказывает огромное влияние на членов группы. С другой стороны, товарищ-интернационалист, который был делегирован на Циммервальдскую конференцию, как представитель левых от Франции, имевший право решающего голоса на Учредительном конгрессе III Интернационала, рассматривается теперь в российских политических кругах как “мальчик на побегушках” в большом доме».

Благодаря дружбе и влиянию на вождя большевиков, Гильбо устранил своего главного политического противника, возобновил издание газеты «Демен» и возглавил Французскую группу в Москве. Он постарался упорядочить ее работу, проводя регулярные собрания со всеми необходимыми формальностями: повестка дня, протоколы заседаний. Отсутствие такой деятельности ранее он поставил в упрек Садулю. Однако атмосфера в группе оставляла желать лучшего. Она накалилась вновь после прихода в группу Рене Маршана — журналиста, военного корреспондента «Фигаро», находившегося при французском генеральном консульстве в Москве. Русская революция первоначально поставила для него, сторонника монархии, лишь вопрос об участии России в войне: «Я никогда не был ни большевиком, ни социалистом, — утверждал Маршан. — Напротив я всегда был умерен в своих взглядах на Россию, верен идее монархического правительства. Когда разразилась русская революция, я негодовал, поскольку с первого же дня, когда многие открыто радовались, я инстинктивно понимал, что это означало выход России из войны, “измену”, закрытие фронта». Маршан возлагал надежду на Временное правительство и сохранение России в качестве союзника в войне. Позднее, в книге 1919 г. «Почему я принял формулу социальной революции» он отмечал: «Со своей стороны — и в этом состояла моя ошибка — я не видел иного спасения, кроме А. Керенского, и, доходя даже до самозабвения Советов и, тем более что в них происходила эволюция к большевизму, я привязался всеми силами моей мысли и надеждой к главе Временного Правительства, которого считал тогда единственным способным спасти Россию». Октябрь 1917 года был встречен им сдержанно, в приходе к власти большевиков он увидел торжество анархии, разрухи, отсутствие дисциплины и порядка. Он считал, что «большевики… были агентами немцев и узурпаторами власти, которые “убили русскую революцию” и направили Россию в пропасть». Тем не менее, Маршана привлекла идея создания Советов, как способа прямого волеизъявления народа и в его представлениях это никак не противоречило поддержке монархии, которая должна стать народной. В некоторой степени наблюдается схожесть взглядов Маршана и Паскаля в том, что «русская монархия не должна эволюционировать к бессильному парламентаризму, она должна обратиться к собственным истокам, к глубоким национальным традициям русского народа, от которого она отвратилась, чтобы стать самодержавием». В качестве примера народной монархии, забытой русским царизмом, он пытается апеллировать к правлению первых варяжских князей на Руси. Суть народной монархии, согласно Маршану, заключается в формуле народного правления при непрерывном непосредственном участии народа в государственной жизни, а правитель не должен быть выше народа.

Летом 1918 г. этот убежденный сторонник монархии принимает большевизм и вступает во французскую группу коммунистов. Его обращение в большевизм было связано с неприятием иностранной интервенции, породившей голод и анархию, и воплощением своей идеи о народном управлении: «формула Советов была неотделима от большевизма, или… большевизм был ничем иным, как практическим воплощением этой формулы». Как отмечает английский исследователь Д. Кот: «После поражения Германии активизация политики интервенции сделала из этого французского консерватора коммуниста и изгнанника», задачей которого стало разоблачение французского капитализма и действий буржуазии, направленных на удушение русской революции. На одном из заседаний французской коммунистической группы Маршан сообщил Садулю, что ему стало известно о деятельности французских агентов на территории Советской России в поддержку иностранной интервенции. «Под тяжестью этих откровений, — свидетельствует Боди, — Садуль посоветовал Маршану написать письмо Пуанкаре, тогдашнему президенту Республики, с которым Маршан был в хороших отношениях, с целью сорвать этот преступный план, направленный против Советской страны». Маршан подготовил письмо, а Садуль предложил ему проинформировать об этом Л. Д. Троцкого и Маршан согласился. Однако, когда Садуль объявил, что его разоблачения будут опубликованы, Маршан возмутился: «Пусть они этого не делают, иначе я дам опровержение». Садуль заверил его, что опровержение никого не заденет… и Маршан согласился…».

В результате до[1]нос был опубликован в газетах «Известия» и «Ленинградская правда». По словам Берберовой, «его донос заставил… произвести в тот же день массовые аресты среди подданных французских держав». Сам журналист объяснял необходимость своей информации тем, что на одном из собраний в американском посольстве, куда он был вхож, он узнал о тайном замысле союзных агентов. «Мне пришлось услышать совершенно неожиданный план взятия Петрограда измором, — разъяснял он ЧК. — Это произвело на меня колоссальное впечатление.… И, несмотря на то, что для меня тогда это было очень тяжело, потому что это значило вступление в открытую борьбу с режимом, с которым я тогда был всецело связан… я счел необходимым принять все меры, чтобы положить конец подобному лицемерию и подобной гадости. Я это сделал. С тех пор я открыто перешел в противоположный лагерь для борьбы против французского правительства…». Для допроса арестованных иностранцев в Чрезвычайную Комиссию был приглашен Гильбо. С ЧК сотрудничали и другие члены Французской группы, считая это достойным занятием: «Он (А. Гильбо. — Л. С.) работает в ЧК, — рассказывал член французской группы коммунистов Робер Пти Марселю Боди, — присматривает за подозреваемыми из французской колонии и допрашивает офицеров бывшей военной миссии, заключенных в Бутырской тюрьме. Это достойное занятие, и мы ему в этом помогаем». На одном из допросов от офицера военной миссии майора Жибера, Гильбо получил сведения, серьезно компрометирующие Садуля. «На собрании группы, — писал Гильбо, — я рассказал о неприятном впечатлении, которое произвело замечание майора Жибера, сказавшего мне не без иронии, что французские коммунисты приходят к нему за своей зарплатой, тем более что члены группы получали жалованье в советском учреждении, где они работали, хотя по французским законам совместительство жалований строго запрещалось. Паскаль сообщил, что перед отъездом на Украину Садуль попросил своих друзей продолжить получать зарплату и продукты, присланные из Франции в военную французскую миссию, попросив также, чтобы ему доставляли его долю каждый месяц».

В результате интриг атмосфера во Французской группе очень изменилась, причем не в пользу Садуля. Старания Гильбо увенчались успехом, ему удалось восстановить против него почти всю группу. Вернувшись в Москву, Садуль был шокирован переменой отношения к себе. Сотрудничество французских коммунистов с ЧК было основным спорным вопросом между двумя лидерами. «Садуль критиковал поведение своих товарищей и, в частности, Шапоана, бывшего члена военной миссии, работавшего на ЧК… Садуль принял резолюцию, за исключением одобрения любой работы в ЧК. Конфликт обострился настолько, что Садуль… был исключен из группы».

Используя все способы для возвращения лидирующего положения в группе, Садуль узнал о присвоении Гильбо средств, обнаруженных при обыске во французском консульстве. Последний утверждал, что они предназначены для подготовки революции во Франции. Воспользовавшись этой информацией, Садуль передал ее непосредственно Ф. Дзержинскому. В результате дело приобрело такой огромный размах, что начались допросы членов французской группы коммунистов в ЧК. Однако Садуль не ограничился раздуванием дела Гильбо. Стремясь стать единоличным руководителем французской группы коммунистов, он написал письмо в ЦК, нелицеприятно характеризующее своих единомышленников. Боди следующим образом описал ситуацию, сложившуюся в группе в результате конфликта: «Буквально ослепленный своей ненавистью к Гильбо, он упрекал всех, кто его поддерживал, и в первую очередь, Пьера Паскаля и Робера Пти.…Он надиктовал длинный доклад, адресованный ЦК Коммунистической партии России. В этом докладе он “вскрыл” каждого из членов группы, выставляя их как ничтожных личностей».

Чтобы устранить соперников, Садуль написал донос на Паскаля, обвинив его в приверженности католической вере и симпатиях к меньшевикам. По этому поводу Паскаль писал: «Кажется, Садуль высказывался особенно против меня перед В. И. Лениным и Инессой (Арманд. — Л. С.) в вопросе религии. Боди его боится: он способен погубить нас, — говорит он, — любыми способами».

В результате этих интриг и скандалов Французская группа 30 января 1920 г. была распущена, началось расследование, кото[1]рым занималось ЧК. Гильбо остался недоволен порядком роспуска группы: «Мера, принятая ЦК, — писал Гильбо, — возмутила меня. …Я немедленно позвонил В. И. Ленину, с просьбой о встрече. За час я высказал свое мнение о группе, в каком положении я нашел ее, приехав. Я критиковал меру роспуска и сообщил ему, что все эти интриги вызывают отвращение, и я решил покинуть политику. В. И. Ленин призвал меня к терпению и пообещал найти более справедливый выход из создавшейся ситуации». В результате обращения к В. И. Ленину была создана Комиссия по восстановлению группы в составе Е. Стасовой, Ж. Садуля, Р. Маршана и А. Гильбо. Комиссия проводила многочисленные беседы с членами группы, целью которых было выяснить приверженность каждого большевизму. Это было что-то вроде идейного экзамена, в результате которого все члены Французской коммунистической группы должны были вступить в Коммунистическую партию России. Садуль отказался участвовать в работе комиссии и, без объяснения причин, уехал в Украину. Остальные члены группы успешно прошли испытания и получили новые членские билеты Коммунистической партии, за исключением Паскаля. Проблема заключалась в его религиозности, которую он не скрывал при беседах с большевистскими руководителями. «Стасова сказала Гильбо, — писал об сам Паскаль, — что я молюсь с четками, и каждый вечер проговариваю мессу. Мне задали конкретный вопрос, и я ответил: “Я католик”». Гильбо хотел, чтобы Паскаль четко обозначил свою позицию по этому поводу, поставив ему вопрос, требующий однозначного ответа: «Я думал спасти его, — писал Гильбо, — поставив вопрос очень четко: “Что вы сделаете, если завтра Папа введет в действие энциклику против большевизма?”. Паскаль дал ошеломляющий ответ: “Как католик, я подчинюсь”. И он хотел в письменном виде изложить все свои мысли».

Паскаль действительно в 1919 г. написал заявление в ЦК РКП(б), в котором пытался опровергнуть обвинения, выдвинутые против него Садулем, и подробно разъяснял свои взгляды. Интеллектуальная позиция, изложенная им в заявлении под названием «Во что я верю», показывает, что синтез католических и социалистических убеждений возник не в связи с их поверхностной аналогией, а вследствие приобретенного опыта и длительных размышлений. Благодаря ходатайству Гильбо, Паскаля все-таки восстановили в группе и он вступил в РКП(б). По сути, конфликты, происходившие в группе, нельзя назвать рабочими. Это были глубокие противоречия двух неординарных личностей, их субъективное неприятие друг друга, негативно отражавшееся и на остальных членах группы. Впоследствии о причинах таких разногласий Гильбо писал следующее: «Изучив задним числом этот конфликт, я думаю, что два фактора определяли его остроту. С одной стороны Садуль, сотрудничавший в Украине с Балабановой, которая настраивала его против Московской группы. С другой стороны — и я теперь его лучше понимаю — Садуль был возмущен, что бывшие товарищи и подчиненные, которые были для него всем, и которых он вел или думал привести к большевизму, повернулись против него и обозвали его оппортунистом».

Постоянные распри и интриги полностью парализовали работу группы. Прекратились пропагандистская деятельность и выпуск агитационных изданий: газет, журналов, листовок. Все силы и внимание были сосредоточены на внутренних проблемах, связанных с конфликтом лидеров группы: Садуля и Гильбо. Несмотря на возобновление работы группы, она просуществовала всего лишь год и в 1921 г. перестала функционировать. Столь недолгий период деятельности был обусловлен рядом факторов. Политическая ситуация в Советской России изменилась и работа французских приверженцев социалистических идей уже не имела такого важного значения, какое ей отводилось непосредственно после революции.

Иностранная интервенция и гражданская война закончились, советское государство окрепло, появилась новая структура власти, большевики полностью контролировали политическую ситуацию на подвластной им территории и, естественно, советскому руководству больше не требовалась помощь в пропаганде революционных идей в Советской России. Теперь перед большевиками стояла новая задача — завоевать приверженцев своей идеологии на мировой арене.

Таким образом, представители французской военной миссии во время Великой войны вели активную пропаганду на Западном фронте Российской империи. Однако изменение политической ситуации, рост антивоенных и революционных настроений, свержение царской власти и установление большевистского правительства, раскололо сотрудников миссии на сторонников и противников советской власти. Часть представителей французской военной миссии осталась в Советской России и активно сотрудничала с новой властью, другая, после неудачной попытки поддержать белое движение, была вынуждена покинуть Россию. В этой ситуации те французские интеллектуалы, кто вступил во Французскую группу коммунистов стали связующим звеном между Советской Россией и своими соотечественниками. Французские интеллектуалы активно сотрудничали с советской властью, использовались большевиками для пропаганды их идей в войсках интервентов, в редакционных и пропагандистских целях в Коминтерне, в Народном Комиссариате иностранных дел. Однако укрепление советской власти обозначило бессмысленность деятельности иностранных групп в Советской России. Теперь иностранные приверженцы социалистических идей должны были помочь завоевать сторонников на Западе.