Сурский рубеж: подвиг тружеников тыла как мерило понимания советской эпохи / М.В. Демурин

Говорить об истории строителей оборонных рубежей для меня особенно трепетно, потому что это и история моей семьи. Будущие родители моей жены познакомились на строительстве Ржевского укреплённого района, входившего вместе с Вяземским, Спас-Деменским и Брянским укрепрайонами в так называемый «третий рубеж обороны». Решение о необходимости такого рубежа было принято, как известно, ещё весной 1941 года, схема его строительства была утверждена в мае, а указание приступить к строительству дано на совещании в Кремле 26 июня.^[1]

Принятие весной 1941 года решения о строительстве оборонительного рубежа на удалении всего 200 – 250 километров на запад от Москвы (работы планировалось осуществить в 1941 - 1942 годах), так же, как и принятое осенью 1941 года решение о строительстве Сурского и других рубежей обороны на восток от Москвы, говорит о многом. В случае с третьим рубежом - об оценке руководством страны силы предполагавшегося удара германской армии и, одновременно, реальных возможностей Красной Армии. Даёт оно и ещё один аргумент к ответу на вопрос о том, планировало ли руководство СССР «упреждающий удар» и ведение войны на территории Европы или рассуждало в совершенно других категориях. О мотивах, стоявших за решением о строительстве рубежей обороны за Москвой, уже сказали другие участники конференции.

Так вот, если говорить о судьбах и воспоминаниях строителей третьего после линии Молотова и линии Сталина оборонительного рубежа, то это, конечно, тоже изнурительный, героический труд, хотя и в летне-осеннее время, но это ещё и бомбёжки, и постоянная вероятность прорыва гитлеровцев, и, порой, выходы из окружения. Мать моей жены, учительствовавшая на западе Калининской области и призванная как член ВКП(б) на строительство оборонительных рубежей, на всю жизнь запомнила, как её и подруг преследовал по полю немецкий летчик, пикируя и забавляясь тем, как они реагируют на проходящие рядом с ними пулемётные очереди. А её отец – как по проселочным дорогам выводил из полу-окружения 10 батальонов строителей, в общей сложности около 10 тысяч человек, и пришёл с ними в Москву 15 октября 1941 года.…

Третий рубеж обороны свою военную роль – крепости на пути вермахта, - как известно, не сыграл. Не пришлось, к счастью, проверять на прочность и рубеж четвёртый. Но все эти оборонительные рубежи в Чувашии, Горьковской, Ярославской и других областях внесли вклад в победу над Германией. Подвиг их строителей – это героическая и трагическая часть общего подвига советского тыла.

Наш долг – глубоко осмыслить этот подвиг, причём не только с точки зрения внешней стороны дела, но и со стороны внутренней составляющей, мировоззрения советского человека и особенно - советской молодёжи 1930-х годов. Скажем так: пилотку или телогрейку современный молодой человек надеть может, а вот то, что осенью 1941 года было в головах его сверстников под этими пилотками и в их сердцах под лёгкими пальтишками, понимают сегодня немногие. Более того, это понимание всячески намеренно затрудняется. На днях, например, Московский патриархат рекомендовал открыть во всех епархиях и митрополиях отделения молодежной организации «Братство православных следопытов». Как будто не знают, что это «следопытство», этот «скаутизм» создавались и развивались теми, кто в эмиграции приветствовал нацизм в 1930-е и пошёл на службу Гитлеру в его походе на нашу Родину!

Именно поэтому я буду говорить не о политике, не о том, что составляло военные, внутриполитические и международные обстоятельства, в которых шло строительство, в частности, Сурского и Казанского оборонительных рубежей,  не о самих этих рубежах, а о людях, которые самоотверженно их строили, об их мировоззрении и нашей памяти о них. О том, что к этой памяти нельзя относиться поверхностно.

В сборнике статей по итогам состоявшейся 22 июня в Чебоксарах конференции моё внимание привлекла статья научного сотрудника Чувашского государственного института гуманитарных наук Артема Гаврилова. Он затронул как раз эту проблему - проблему сохранения исторической памяти о трудовом подвиге строителей Сурского и Казанского оборонительных рубежей[2]. Автор изложил основные вехи исследований проблемы сохранения исторической памяти, указал на её, прежде всего, коллективный характер, привязанность к общей памяти общественных групп или народа в целом. Наша память о Великой Отечественной войне имеет всеобъемлющий, не просто общенародный, но международный характер, и именно в таком качестве мы должны её беречь. Но важно не только это - важно понимание, что эта память должна не только растекаться, так сказать, «по горизонтали», но и жить в вертикали, она должна уходить вглубь и  подниматься ввысь.

Важную для этой вертикали мысль приводит Артем Гаврилов.  Она принадлежит историку Пьеру Нора и сводится к тому, что  в отличие от истории, которая «взывает к анализу и критическому дискурсу», память «помещает воспоминание в священное». Она, добавлю здесь от себя,  создаёт мифы, но мифы не в общеупотребительном сегодня, а в хорошем, правильном смысле слова: описания образцов выдающегося поведения в  чрезвычайных обстоятельствах, которые не могут быть поняты рационально и должны просто благоговейно приниматься в качестве, скажем так, сверхобразца.

Память, как правильно пишет автор статьи, «воспроизводит про­шлое на основе чувственного восприятия человека или коллектива че­рез призму времени, в котором он живет». Это так, но не совсем так. Для правильного понимания исторических событий и хранения памяти о них мы должны быть способны видеть их через призму того времени, времени, в которое они происходили, стараться взглянуть на них через умы и сердца участников тех событий.

Другими словами, важны не только «музеи, архивы, кладбища, коллекции, праздники, годовщины, монументы, храмы…», о которых говорится в статье и на которых сосредоточено внимание в современной российской политике памяти. Важно понимание, что думали герои изучаемых событий, как они сформировались, что послужило основой их воспитания, сделавшего их именно такими: самоотверженными, героями, патриотами. Строили оборонительные рубежи не «следопыты» и скауты», а пионеры и комсомольцы. И держали они в эти дни в голове не образы, на которых воспитывались эти «скауты», а Павку Корчагина, строящего узкоколейку, чтобы обеспечить дровами замерзающих жителей Киева.…  Помните, одно из воспоминаний: «И вот мы, дети 12−13-летние. Нас было не так много. Старшие ребята работали на лесозаготовках. Для окопов лес был нужен. И вот мы пошли дорогу расчищать. Работали так, что сугробы выше нас уже стали…».

Кто-то скажет, что современную молодежь такой жертвенный порыв не захватит. Я тоже так думал, пока с удивлением не узнал, что мой 14-летний внук читает «Как закалялась сталь».  Но ещё большим было моё удивление, когда он, читавший и Гарри Поттера, и повести о Волкодаве, и, конечно, русскую классику, сказал, что эта книга очень его увлекла. Потом то же самое я узнал о сыне своего приятеля. Ему 15, и он сказал, что «Как закалялась сталь» – это вообще лучшая книга, которую он читал в жизни. А ведь в школьной программе этого произведения сегодня нет! А Солженицын с его ложью о советском строе – есть.

Продолжу свою мысль о важности понимания умов и сердец этих ребят и девчат, которые работали действительно так, как будто находились рядом со своими отцами и старшими братьями на фронте. В одном из воспоминаний, связанных с жизнью строителей рубежей, говорится о том, что вечерами, вернувшись с работы изнурёнными, они пели. Так вот, надо восстановить не только картину того, во что они были одеты, какими инструментами работали, что строили и ели, но обязательно, - что они пели, какие слова укрепляли их дух, давали им силы! А пели они, понятно, не «Как ныне взбирается вещий Олег…», пели песни революции, гражданской войны, 1920-х и 1930-х годов. Пели «Широка страна моя родная». Государство, родившееся в результате этой революции и гражданской войны, было их государством; они его защищали и защитили. Тем, кто надевает на себя пилотки и телогрейки, эти песни было бы правильно выучить!

И читали эти ребята не «Собачье сердце» и не «Мастера и Маргариту»; не «Двенадцать стульев» или «Золотой телёнок». Они помимо Пушкина и Некрасова, Гоголя и Толстого читали то, что и должна читать молодежь у Максима Горького, Александра Фадеева, Михаила Шолохова, Николая Островского, Аркадия Гайдара, Алексея Новикова-Прибоя, Константина Федина, Константина Паустовского… Изучали они и работы В. И. Ленина и И. В. Сталина. И это тоже было далеко не бесполезное чтение!

Эти книги и песни, воспитательная работа в школе, идейное влияние Коммунистической партии и Комсомола формировали у молодёжи 1930-х и 1940-х годов, внёсшей огромный вклад в победу над чрезвычайно сильным врагом, своё отношение ко всему: войне, миру, государству, труду, дружбе, любви, подвигу. И это отношение предопределило свободный выбор миллионов советских граждан: их готовность и желание сложить голову за Родину, совершать ратный или трудовой подвиг, причем делать это не один раз, а многие и многие дни и месяцы подряд. Обо всём этом если и говорится сегодня, то куце и боязливо, а чаще вообще не говорится, и это, конечно, просто нечестно. Об этом надо не просто говорить, но вернуть всё это в воспитательную работу.

Кстати говоря, патриотизм, героизм, жертвенность этих поколений опровергает, на мой взгляд, расхожее представление о 20-х, послереволюционных, годах прошлого века как о годах нравственной разнузданности, «антисемейной и антинациональной политики большевиков». Если политика была именно такой – в обществе и школе - то как бы юноши и девушки 1930-х и 1940-х получились такими, какими мы их знаем?

Всё это важно помнить, чтобы не получалось так, как получилось в голове одной моей знакомой, которая убеждала меня, что у нас сегодня есть две основы патриотического воспитания: Победа 1945 года, с одной стороны, и русская религиозная философия и ценности белого движения, с другой. Как будто кто-то из поколений 1905 – 1925 годов рождения, добывших эту победу, читал русских религиозных философов (я это  говорю не к тому, что, что их не надо читать, а к тому, что всё должно находиться на своём месте). Что же до белого движения, то его участников и последователей, в большинстве своём оказавшихся в 1941 году в абвере, СД и у Власова, наши предки и разгромили вместе с гитлеровцами и их союзниками в 1945-м. Разгромили, правда, как получается, не до конца.

Итак, непременным условием качественного сохранения народом памяти о своей истории является честная государственная политика памяти. Она должна быть свободна от конъюнктурщины, должна видеть в великих событиях тяжёлого для нашей страны и нашего народа, но великого XX века своего рода универсальный текст нашей культуры. Этот текст уже написан, его нельзя пытаться переписывать, его надо принять таким, как он есть, внимательно и благоговейно читать и понимать его.