Семинарист Джугашвили (1894–1899) / Ольга Эдельман

Летом 1894 г. 15-летний Сосо Джугашвили приехал в Тифлис поступать в духовную семинарию. Считается, что это было решение матери: она хотела, чтобы сын стал священником. Никто никогда не сказал ни слова о том, как к этому выбору относился сам Сосо, который к тому времени был отнюдь не ребенком. Хотел ли он стать священником, был ли он религиозен? Об этом решительно ничего не известно, за исключением того, что в Гори, как и позднее в семинарии, он с удовольствием пел в церковном хоре .

К позднейшим рассказам мемуаристов, что еще в Гори Сосо стал атеистом и даже читал Дарвина, следует относиться с осторожностью, хотя Дарвин действительно входил в число самых популярных книг и служил для молодежи той эпохи отправной точкой религиозных сомнений. Был ли у него выбор? Вроде бы, учитель пения из Горийского духовного училища как раз в тот год перешел работать в Тифлисскую учительскую семинарию и предлагал помочь пристроить Сосо туда, но Кеке настояла именно на духовной семинарии.

Впрочем, мы не знаем многих подробностей, потому не можем судить, насколько тогда эта альтернатива представлялась реальной. Бесо, отец, вообще считал дальнейшее ученье блажью и даже однажды попытался определить мальчика вместо училища на фабрику Адельханова в Тифлисе. Быть может, яростная борьба матери за возможность для сына учиться произвела впечатление на тех, кто позднее помог ему попасть в семинарию. Вместе с тем, можно быть уверенными, что Сосо учиться хотел и старался. Поступление в семинарию было сопряжено с двумя большими проблемами: туда брали главным образом детей из духовного звания и за обучение нужно было платить. Социальное происхождение Иосифа Джугашвили вплоть до самой революции во всех полицейских анкетах обозначалось как «из крестьян», а денег у Екатерины Глаховны решительно не было. Сосо вслед за прошением ректору семинарии от 22 августа о позволении держать вступительный экзамен подал в сентябре месяце второе — о зачислении на казенный счет. Был принят и получал содержание за счет епархии. Его биограф А. В. Островский предположил, что юноше мог оказать протекцию один из преподавателей горийского училища. Так или иначе, главную роль по-видимому сыграли все же способности и прилежание Сосо, без этого никто не стал бы за него хлопотать.

Он попал в семинарию в непростой момент: как раз возобновлялись занятия после полугодового перерыва, вызванного волнениями среди семинаристов. Тифлисская семинария, несмотря на весьма строгий внутренний распорядок (или как раз благодаря ему) была местом неспокойным и оказалась рассадником бунтарства. В 1885 г. исключенный за неблагонадежность будущий социалист С. Джибладзе избил ректора семинарии Чудецкого, на следующий год ректор был убит другим выгнанным учеником Лагиашвили. Группа учеников была исключена в 1886 г., среди них будущий активный большевик Михаил Цхакая. Выпускниками семинарии были участники первых в Тифлисе революционных кружков начала 1890-х гг. Ной Жордания, Сильвестр Джибладзе. Они вместе с М. Цхакая имели непосредственное отношение к забастовке семинаристов в конце 1893 г. После этого семинарию на полгода закрыли, отчислили 87 активных забастовщиков, в том числе Владимира (Ладо) Кецховели и Алексея Гогохия, горийских уроженцев и знакомых Джугашвили. Из-за прекращения занятий вернулся в Гори и Михаил (Миха) Давиташвили. Ладо Кецховели был постарше Сосо Джугашвили, волнения застали его в третьем классе. Миха учился в первом и на следующий год оказался в одном классе с Сосо, хотя и в разных отделениях (отделения появились из-за того, что после возобновления занятий в семинарии оказались два первых класса: новый и недоучившийся прошлогодний). Кецховели позднее стал тем, кто привлек Сосо в социал-демократические кружки. Не только Иосифа Джугашвили, но и еще нескольких его соучеников ждало будущее активных социал-демократов, кроме Ладо Кецховели и Давиташвили, назовем Иосифа Иремашвили и Дмитрия Гогохия. Впоследствии эта традиция не пресеклась, Тифлисская духовная семинария продолжала выпускать революционеров, десятью годами спустя из нее вышел Анастас Микоян.

Семинарское бунтарство имело как общие, так и частные причины. С одной стороны, росли социальный протест, недовольство и радикализация интеллигенции, эти процессы докатывались и до Грузии. К этому прибавлялось усиление политики церковной русификации, вызывавшей естественное недовольство местного духовенства. И в духовном училище, и в семинарии преподавание велось на русском языке. Параллельно возникали разнообразные националистические движения, требования школьного обучения на родном языке, что в условиях Грузии немедленно оборачивалось соперничеством элит «туземных» (как их называли на языке официального делопроизводства того времени) народностей, каждая из которых претендовала на свой алфавит, литературный язык и школу. С другой стороны, семинаристов раздражали суровые порядки учебного заведения, жесткая регламентация поведения и режима, длительные обязательные церковные службы. Тем более что многие юноши, наверное, оказались в семинарии не из-за глубокой религиозности и искреннего желания стать священником, а по житейскому расчету и скудости выбора мест учебы. Стоит ли удивляться, что строгость семинарии приводила к обратному результату? Ученики шли в революционные организации и становились ярыми атеистами.

Сам Сталин в беседе с Э. Людвигом в 1931 г., отвечая на вопрос, не плохое ли обращение со стороны родителей толкнуло его на оппозиционность, сказал, что родители обращались с ним совсем не плохо, «другое дело духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером». Несколько десятилетий спустя Сергей Берия, сын Л. П. Берии, записал примечательные слова Сталина. Тот удивлялся, отчего Ленин так сильно ненавидел церковь: «Мы с Микояном часто задавали себе вопрос, в чем была причина. В нашем случае это чувство понятно: мы бывшие семинаристы. Но в отличие от Ленина наша враждебность к религии не имеет под собой никаких личных мотивов. Должно быть, что-то произошло в его жизни, из-за чего он стал таким непримиримым по отношению к православию». Итак, для Сталина семинарское прошлое обусловливало неприязнь к церкви и религии, причем ничего специфически личного в этом чувстве не было. Но не следует обманываться рассказами мемуаристов и полагать, что Сосо с первых шагов в семинарии вел себя как бунтарь. Как минимум, первые два класса ничего подобного не было. Это доказывают как сохранившиеся сведения о его успеваемости, так и данные кондуитного журнала о проступках учеников. Копии материалов семинарии имеются в собрании фонда Сталина бывшего ЦПА ИМЭЛ. Подлинники, по всей видимости, следует искать в архивах Грузии. Было ли то следствием низкой квалификации сотрудников или намеренного стремления запутать читателя, но машинописные копии, сделанные в 1930-х годах, весьма небрежны: сведения о Джугашвили вырваны из контекста, встречаются явные ошибки, неясно, как выглядел и был оформлен подлинный документ; местами складывается впечатление, что в копии механически соединены выдержки из разных документов. Очевидно, в отдельных случаях это не столько копии, сколько выписки из подлинников — классных журналов, годовых табелей. Имеются копии ассистентских и преподавательских экзаменационных ведомостей, исходное соотношение между которыми и распределение обязанностей преподавателя и ассистента на экзамене не вполне понятны. Некоторые копии экзаменационных ведомостей снабжены совершенно анекдотическим заголовком «Товарищу СТАЛИНУ выставлены отметки по следующим предметам». Для прижизненных биографов Сталина вопрос о семинарии был несколько неловким и двусмысленным: все же не самое подходящее место для революционера, марксиста и атеиста. Оттого, вероятно, и скопированы семинарские документы были так неуклюже. Оттого и в воспоминаниях товарищей по семинарии царит столь показательный разнобой, когда одни утверждали, что Сосо был лучшим учеником, другие — что чуть ли не с самого поступления забросил занятия, сделался борцом с семинарской косностью, ханжеством и суровым режимом (то и другое, впрочем, лежит в русле рассказов о маленьком Сталине как чудо-ребенке, а также прирожденном вожаке и защитнике угнетенных).

В самом деле, мудрено решить, что из этого более к лицу будущему вождю советского государства. Эта же идеологическая путаница просматривается в позднейшем доносе на главного семинарского «гонителя» Сталина — иеромонаха Димитрия (Абашидзе), который в 1940 г. был репрессирован, причем доносчик подчеркивал, что именно Абашидзе выгнал вождя из семинарии. Сведения из семинарских учебных ведомостей дают представление о том, чему учили в семинарии. А это был основной образовательный багаж будущего главы советской державы. Судя по экзаменационным ведомостям, за 1 класс семинаристы сдавали священное писание, русскую словесность, гражданскую историю, математику, грузинский и греческий языки, славянское и грузино-имеретинское пение. В ассистентской ведомости Иосифу Джугашвили по всем предметам поставлены 5, лишь по греческому языку 4. В преподавательской, кроме греческого, 4 стоит еще по гражданской истории и 4 с плюсом по математике. Если же смотреть не экзаменационные, а годовые отметки, то они менее ровные. Сосо не был ни сверхъестественным отлични[1]ом, ни сходу забросившим занятия учеником, как кажется из воспоминаний его сотоварищей. Он учился неплохо, а успеваемость год от года действительно становилась хуже, но очень постепенно. В первом классе по священному писанию Джугашвили сдавал такие темы, как «О выходе Авраама из Ура Халдейского в землю Ханаанскую», 5-я глава книги «Исход», «Первые священнодействия новопоставленных Аарона и его сыновей». Отметки по четвертям колебались от 3 до 4 с плюсом, итоговый балл 4 и 3 за сочинение. По русской словесности среди тем: «Лес» Аксакова, «Характер Гринева», сказка «Правда и кривда», понятие о сказке, басня «Осел и соловей» и понятие о басне. Отметки от 3 до 5, годовая 4, за сочинение тоже 3, а задание заучить балладу «Утопленник» исполнено вовсе на 3 с минусом. По гражданской истории сдавал: «Исторические племена», «Предмет и задача истории», «Источники истории», «Понятие о летосчислении», «Деление всеобщей истории по времени», «Географический обзор древнего мира с указанием древних исторических народов». Среди сданного фигурировали Древний Египет, Греция, Троянская война, падение Западной Римской Империи, лангобарды. И, хотя Г. Глурджидзе вспоминал, что Иосиф больше других предметов любил гражданскую историю и всегда имел 5, учебные ведомости свидетельствуют иное: в первом классе были тройки, за сочинение 4 с минусом, годовую вывели 4. Математика в первом классе включала умножение и деление отрицательных чисел, умножение многочленов, «способ сравнения неизвестных», извлечение квадратного корня. Оценки 3 и 4, к концу года четверок стало больше. По грузинскому языку читали главы Евангелий, отметки тоже от 3 до 5, сочинение 4 с минусом, годовой балл 5. По греческому языку проходили склонения, Джугашвили получал тройки и четверки, но четверок больше. Не было сплошных пятерок и по любимому, по уверению мемуаристов, пению славянскому и грузинскому. Что касается записей в кондуитном журнале за первый класс, то провинности Иосифа Джугашвили были мелкими и невинными, даже слишком ребячливыми для парня, которому в этом классе исполнилось шестнадцать. Разговаривал и смеялся в спальне, толкался, дразнился, стоял в церкви прислонясь к стене; «во время свободного урока (греч[еского] языка — по болезни преподавателя) ученики 1 класса: Карабелов, Джугашвили, Лиадзе, Цинцадзе Федор, не обращая внимания на то, что в соседнем классе был урок словесности, стали петь по-грузински хором, так же громко, как поют в церкви»; «явившись в 1 кл. 1-е отд. на сильный крик, я увидел Лаперова, который в сильном раздражении кричал на Иремашвили и Джугашвили. Оказалось, что два последние ученика систематически насмехаются над Лаперовым, всячески дразнят его и издеваются над ним, чем и приводят его в раздражение».

Поступление в семинарию означало для юноши из Гори переезд в большой город. В Тифлисе тех лет кипела общественная жизнь, существовало образованное общество, среди состоятельных горожан были выпускники не только петербургского, но и заграничных университетов. Выходило полтора десятка газет на армянском, русском и грузинском языках. Имелись кружки либерально-националистической интеллигенции, идейные течения и споры, зарождались политические партии. Однако, для юного семинариста из провинции идейная жизнь города, наверное, была еще довольно далеко, а помимо этого — и в первую очередь — должны были привлекать иные, более простые и очевидные соблазны. Большой шумный город, с его знаменитыми базарами, многолюдными (после маленького Гори) улицами, лавками, трактирами и духанами, нарядной и не очень публикой, запретными для семинаристов театрами, но наверное доступными величественными храмами.

От городских соблазнов молодых людей должен был ограждать строгий распорядок. Большую часть времени они проводили в стенах учебного заведения, свободное время и возможность выходить в город были весьма ограничены. Не разрешалось читать газеты и посторонние программе книги. Тем не менее, уже летом после 1 класса Иосиф Джугашвили выступил в новом, неожиданном качестве: несколько его лирических стихотворений были опубликованы в газете «Иверия», которую издавала группа либеральных тифлисских интеллигентов, по настроению грузинских патриотов и просветителей со склонностью к национализму, во главе с Ильей Чавчавадзе. «Иверия» поддерживала начинающих грузинских литераторов.

Первое стихотворение «Роза бутон раскрыла» появилось 14 июня 1895 г. за подписью «И. Д-швили», следующие три вышли той же осенью, 22 сентября, 11 и 24 октября, они были подписаны «Сосело» («Когда на небе ясная луна», «Месяцу», «Рафаэлю Эристави») и последнее 25 декабря («По земле этой он, словно тень бродит»). Стихи с налетом романтического патриотизма и намеком на свободолюбивые порывы, но пока не более того. Пока ничто в них не предвещало ни революционера, ни приверженца идей классовой борьбы и обличителя социального неравенства. Во втором классе Иосиф Джугашвили по-прежнему был вполне успевающим учеником, отнюдь не первым, но в группе лучших в классе.

Во втором классе по священному писанию он сдавал «О разделении земли ханаанской на уделы, о городах убежища»; историю создания и авторство Книги Царств и Книги Паралипоменон; со[1]держание Книги Есфирь и Книги Ездры. Отметки 3 и 4, годовая 4 и за сочинение 3. По Библейской истории изучалась история Иосифа, история царства Израильского до его разрушения, Сосо получал также 3 и 4, за сочинения 3 и даже 2 с плюсом, итоговая была выведена 3. По русской словесности в учебных ведомостях указаны те[1]мы от песен 13–17 вв., гимна «Коль славен» (неясно, разбирали ли семинаристы стихотворение М. М. Хераскова или разучивали написанный на него гимн Д. С. Бортнянского), сатиры А. Кантемира «К уму своему» и стихотворения Г. Р. Державина «На смерть князя Мещерского» до пушкинского «Клеветникам России» и драмы А. Н. Островского «Гроза», отметки у Джугашвили 4 и 5, годовой балл 4. По гражданской истории Сосо сдавал темы: Плантагенеты в Англии; начало представительного правления в Англии; Столетняя война; Жанна д'Арк; призвание Рюрика; Олег, Игорь, Ольга, Святослав; Юго-западная Русь во время нашествия татар и после этого нашествия; Литва и Ливонский орден, Миндович; княжение св. Владимира и других князей до Владимира Мономаха; внешняя политика Ивана IV; Феодор Иоаннович. Отметки 4, 3, годовой балл 4, за сочинения 3 1/2. По математике: равенство прямоугольных треугольников, перпендикулярные и наклонные линии, трапеция, определение правильного вписанного квадрата, шестиугольника и треугольника. Отметки от 3 с минусом до 4 с минусом, но годовой балл 4. На занятиях греческого языка переводил из «Одиссеи», «Илиады», Геродота, получил также 3 и 4, годовая 4. На уроках грузинского языка — грамматика, «Деяния св. Апостолов», октоих, получил 5 и 4, годовой балл 4. По славянскому пению получил 5, по грузинскому 417. Кстати, из краткой машинописной выписки из «Книги для записи наблюдений инспекции за поведением воспитанников Тифлисской духовной семинарии в 1894/5 уч. году и в 1895/6 уч. году» узнаем, что Иосиф Джугашвили был первым тенором правого семинарского хора.

Провинности его за второй класс, отмеченные в кондуитной книге, по-прежнему вполне ребячливые. Шумел, прыгал, громко смеялся («Чахнаев В. (1 кл.) настолько дико подпевал грузинскому хору во время пения «аллилуа» (после апостола), что многих учеников рассмешил; особенно сильно хохотал Джугашвили»), опоздал на утреннюю молитву, препирался в столовой с прислугой из-за хлеба. Главным проявлением строптивости юноши, которому в те дни как раз исполнялось 17 лет, оказалось нежелание подстричь отросшие волосы. Летом 1896 г., после окончания второго класса, Сосо опубликовал еще одно стихотворение под названием «Старый Ниника», снова за подписью «Сосело», но на этот раз не в «Иверии», а в газете «Квали» («Борозда»). Смена газеты симптоматична. «Квали» редактировал Г. Е. Церетели, она была радикальнее «Иверии» и вокруг нее группировались участники кружка «Месаме-даси». Кружок возник в начале 1890-х гг., а летом 1895 гг. Е. Церетели пригласил его членов сотрудничать в «Квали». Еще через год, в 1897, Церетели предложил Ною Жордания, Филиппу Махарадзе, Ивану Лузину редактировать газету, и она окончательно превратилась в орган легальных марксистов (позднее, после раскола социал-демократического движения на меньшевиков и большевиков, «Квали» сделалась меньшевистской). То обстоятельство, что «Старый Ниника», последнее (как оказалось) из вышедших из печати стихотворений Сосо, было напечатано в «Квали», говорит о том, что у него появился интерес к общественно-политическим идеям, а также новый круг знакомых.

Знакомство это было пока не очень близким и Сосо явно еще не стал своим среди социалистов, раз появился в редакции только через год после ее соединения с «Месаме-даси». Сложно представить, чтобы для редакционных активистов Сосо был чем-то иным, нежели способным, но ничем пока не примечательным семинаристом младших классов. Сосо между тем менялся, и это начало сказываться на учебе. Нельзя сказать, что он ее забросил, но успеваемость за третий класс стала ухудшаться. В третьем классе (1896/1897 учебный год) Джугашвили сдавал по священному писанию: объяснение Книги Иова; об авторстве Псалтыри; псалмы Моисея и Давида; псалмы Соломона, Емона, Ефома, сынов Ноеевых и анонимные; составитель, сущность и цель Кн. Притч; объяснение главы Кн. Екклезиаста; сведения о Кн. «Премудрости Соломоновой». Общий балл получил 4, но годовые были 3, а среди отметок наряду с 3 и 4 была и 2. По церковной истории: религиозно-нравственное состояние языческого и иудейского мира в эпоху явления в мир Христа; гонение при Диоклетиане; Св. Писание и Св. Предание; епископ и епископское управление; о крещении еретиков; о расколах в Риме и Карфагене; Христианство в Европе; Второй Вселенский Собор; арианская ересь. Отметки по этому предмету имел неважные, самая высокая 4 с минусом, но были 3, 3 с минусом и даже 2 с минусом. В декабре получил 2 с плюсом за сочинение, годовую вывели 3, а за сочинение 2. Со словесностью дела обстояли получше. Темы «Недоросль»; художественность и искренность басен Крылова (за Крылова, если верить выписке из журнала, Сосо получил даже 7 баллов); содержание «Горе от ума» Грибоедова (ответ оценен в 1 балл); о Ломоносове. Отметки 3, 4 и 5, годовая 4 и годовое сочинение на 3. По логике: о законах мышления; закон тождества; закон противоречия; исключение третьего недостаточного основания; о видах суждений по связности, степени достоверности; методы систематические и дидактические. Отметки получал 4 и 5, годовая 4, но по сочинению и здесь была 3. По гражданской истории: Швеция при королях; вступление на престол Карла XII; возвышение Бранденбурга; великий курфюрст Фридрих I, король прусский Вильгельм I; история России в 13 веке; Екатерина II; Людовик XIV. По истории Джугашвили сдавал на ровную 4, однако и здесь сочинения не удавались: 2 с минусом, 3, годовое на 3. В курсе математики изучали линии параллельной плоскости, поверхность призмы, объем пирамиды. Отметки: 4 с минусом, 4, 3, 1, 2. Общий балл 3, годовой 3. По греческому языку Сосо сдавал перевод из Демосфена, получали 3 и 4, годовая 4. Очень неровные оценки по грузинскому языку (чтение псалмов и канона), встречались 5, 4 с плюсом и минусом, 3, 2 и 1, итоговую вывели 3, а вот за годовое сочинение получил 5. По пению годовой балл был 4, среди отметок и 5, и 2.

Появилось нечто новое и в кондуитном журнале. В том учебном году главные проступки Иосифа Джугашвили были связаны с чтением. Инспектор дважды отнимал у него романы В. Гюго, в третий раз он попался с книгой популярного тогда этнографа и социолога Шарля Летурно. Книги юноша брал по абонементу «Дешевой библиотеки». Из других его провинностей в течение года инспекторы отметили только опоздания на церковные службы, опоздания на утреннюю молитву и чай, болтовню в классе. Особых проявлений бунтарства по-прежнему не заметно, что бы ни говорили некоторые мемуаристы. Чем в ту пору зачитывались семинаристы, и в их числе Сосо Джугашвили? Авторы воспоминаний о Сталине говорят о чтении классической русской литературы, грузинской, с неизменно любимым «Витязем в тигровой шкуре» Шоты Руставели, произведениями современных авторов — Александра Казбеги, Важа Пшавела, Ильи Чавчавадзе (редактора газеты «Иверия»), Игнатия Ниношвили (рано умершего писателя, участника «Месаме-даси»). Называют произведения Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Шекспира, Шиллера, Д. И. Писарева, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. В. Гоголя, У. Теккерея; историческую литературу, в т. ч. по русской истории, истории Великой французской революции, революции 1848 г. и Парижской Коммуны. Этим свидетельствам мы склонны верить, т. к. это довольно типичный круг чтения того времени. Обратим еще внимание на упомянутую выше книгу Ш. Летурно, а также «Историю культуры» Юлиуса Липперта (1839–1909), этнографа и историка культуры, выводившего все формы культуры из трудовой деятельности человека (см. из воспоминаний Г. Глурджизде). Вспомним, что работы Ч. Дарвина, по мнению мемуаристов, Сосо читал еще в Гори. Эта научная и научно-популярная литература служила тогда формированию материалистического и атеистического мировоззрения. Стоит заметить, что в семинарии не преподавали естественных наук. Однако у покинувшего ее Джугашвили осталась задолженность перед семинарской библиотекой, речь шла об учебниках истории, геометрии, книгах Г.-Л. Фигье по римской истории и Дж. Тиндаля по физике. Таким образом, Иосиф Джугашвили пытался ознакомиться с естественными науками, и можно отчасти поверить Г. Паркадзе, вспоминавшему, что Сосо заинтересовался химией Д. И. Менделеева, и П. Капанадзе, утверждавшему, что тот изучал геологию и химию. Отчасти — поскольку, конечно же, путем самостоятельного чтения можно было не изучить эти науки, но только составить себе о них кое-какое представление. Означал ли интерес к естествознанию, что Сосо целенаправленно шел к атеизму? Вполне возможно, но никаких достоверных свидетельств на эту тему не существует. Набор воспоминаний о том, что он быстро разочаровался, порвал с религией, даже о его юношеских грубых кощунственных выходках, вряд ли можно принимать на веру, здесь мы снова сталкиваемся с тем, что мемуаристы подделывали свои рассказы под официальную биографию Сталина, согласно которой ему надлежало быть атеистом и материалистом. Брал Джугашвили в библиотеке семинарии и французскую грамматику. Нам еще предстоит встретить упоминания о том, что он в разные моменты своей ссыльной жизни пытался учить французский и немецкий языки, хотя известно, что он так ими и не овладел.

Мы более-менее представляем себе вкусы и литературные пристрастия зрелого Сталина. Можем судить о том, что ему преподавали в семинарии. Но нет сведений о том, как он воспринимал и переживал прочитанное, какие из книг сыграли более значительную роль в формировании его взглядов. Впрочем, вряд ли он в этом сильно отличался от своих сверстников, а в нашем распоряжении есть два мемуарных текста, подробно рассказывающих как раз о роли книжных впечатлений и круге чтения вообще. Это воспоминания И. Г. Церетели и А. И. Микояна. Оба взрослели в Тифлисе в ту же эпоху, оба тоже пришли к социал-демократии. Ираклий Георгиевич Церетели (1882–1959), обладатель княжеского титула, сын издателя газеты «Квали», будущий меньшевистский лидер и член социал-демократической думской фракции, принадлежал к среде состоятельной грузинской интеллигенции и учился в тифлисской гимназии. Бывшие семинаристы типа Ноя Жордания казались ему людьми, плохо говорившими по-русски, не обладавшими общей культурой и широтой взглядов. И. Г. Церетели вспоминал о чтении русской, грузинской и европейской классики (Гете, Шиллер, Гейне, Шекспир, Диккенс, Теккерей, Флобер, Бальзак, Мопассан, Ибсен, Сервантес), особенно отмечал «Витязя в тигровой шкуре», говорил о своей любви к русской классике («Пушкина, Лермонтова, Некрасова я любил так, что главные их произведения знал почти сплошь наизусть. Гоголя, Достоевского, Толстого и Тургенева я тоже перечитывал бесчисленное множество раз»), особенно же к Пушкину. Решающее влияние, определившее уход в революционную среду, на него оказали в первую очередь статьи Добролюбова, а также Белинского, Писарева и Чернышевского. Роман «Что делать?», запрещенный для гимназистов, в виде вырезанных листов «Современника» ходил у молодежи по рукам. Для И. Г. Церетели, в отличие от Иосифа Джугашвили, влияние шестидесятников было еще и личным, составлявшим домашнюю атмосферу. Церетели не упоминал об интересе к естественным наукам. Анастас Иванович Микоян, сын сельского плотника из Тифлисской губернии, был гораздо ближе к И. Джугашвили по социальному происхождению и закончил ту же Тифлисскую духовную семинарию через десяток лет после него. В своих воспоминаниях Микоян рассказал, что как только достаточно освоил русский язык, то принялся читать популярные брошюры по естествознанию, книги Тимирязева и Дарвина. Попытался прочесть «Основы химии» Д. И. Менделеева, но понять этой книги не смог, недоставало знания математики. Затем под влиянием однокашника занялся книгами по истории, преимущественно читал о Великой французской революции, которой очень увлекся; история английской революции заинтересовала его меньше. Потом в его руки попали сочинения Писарева, «в формировании моего мировоззрения, в общем моем воспитании, в выработке характера Писарев сыграл очень большую роль». За Писаревым последовали Белинский и Добролюбов, и только после их статей Микоян начал читать художественную литературу, русскую классику. До того, признается он, художественная литература казалась ему несерьезными выдумками, оторванными от реальной жизни. Помимо русской классики, он прочел Диккенса, Д. Лондона, А. Дюма, В. Гюго, Ибсена, «Разбойников» Шиллера. Особенное впечатление на Анастаса Ивановича произвели «Овод» Э.-Л. Войнич и «Что делать?» Чернышевского. После Чернышевского начался интерес к социалистам, Оуэну, Фурье, Сен-Симону.

Можно представить, что круг чтения молодого Иосифа Джугашвили был в том же русле, что у его ровесников, не столь обширным и утонченным, как у Ираклия Церетели, но и не настолько прагматичным, как у Анастаса Микояна. Художественную литературу он, по-видимому, читал и любил с довольно раннего возраста. Ну и, разумеется, все рассказчики твердят, что уже в семинарии Иосиф Джугашвили изучал «Капитал» К. Маркса и другую марксистскую литературу, включая нелегальную. Ничего другого они сказать и не могли, поэтому оставим открытым вопрос о том, в какой именно момент Сосо приобщился к марксизму, и какое отношение местный извод марксизма имел к трудам Карла Маркса. Заметим лишь, что тогда в Тифлисе первые марксисты появились совсем недавно, и соответствующей литературы было очень мало. Не стоит, к тому же, преувеличивать образовательный уровень этих первых марксистов. Первоначальное знакомство с идеологией, которая стала потом определяющей, происходило отнюдь не по трудам К. Маркса, а по ходившим по рукам разного рода рефератам собственного изготовления. Г. Уратадзе, говоря приблизительно о 1902–1903 гг., т. е. времени собственного вхождения в социал-демократию, утверждал, что Н. С. Чхеидзе (известный под кличкой «Карло») «считался в то время единственным человеком, который читал, как уверяли, «Капитал» Маркса. Некоторые даже добавляли, что он как будто по автору «Капитала» и носит как псевдоним имя Карл». К сообщениям Уратадзе следует относиться с осмотрительностью, как мемуарист он весьма ненадежен. Для сравнения укажем еще на письмо месамедасиста и впоследствии одного из активнейших грузинских большевиков Александра Цулукидзе, написанное в ноябре 1897 г. Он просил знакомую, Елену Чичинадзе, вернуть книгу Маркса, которую передал через Н. Жордания, поясняя, что другую такую книгу купить не сможет, поскольку она стоит целых 25 рублей. Отсюда следует, что не один Чхеидзе в этом круге молодых радикалов читал Маркса, но также видна малодоступность этой книги. Вероятно, читавших Маркса в Тифлисе все же были единицы. Тот же Цулукидзе в октябре 1904 г. написал статью, представлявшую собой краткое изложение марксистской политэкономии («Отрывки из политической экономии»), поясняя читателю, что «экономические принципы «Капитала» до сих пор никто не изложил полностью на грузинском языке». А. И. Микоян, попавший в тифлисскую семинарию уже после революции 1905–1907 гг., читал Маркса сам и свидетельствовал о широком присутствии «Капитала» среди семинаристов, которые даже сравнивали разные его переводы (русские) и, мало того, способны были сослаться на него в споре с преподавателем. Таким образом, марксизм за десятилетие значительно распространился. Когда и по какой именно литературе знакомился с ним Иосиф Джугашвили, мы не знаем.

Возникшие среди семинаристов-ровесников Джугашвили кружки сначала были направлены на чтение и самообразование. То, что они с самого начала обставлялись как нелегальные, про[1]истекало из репрессивного режима семинарии, но отчасти, на[1]верное, и из-за распространившейся уже среди молодежи будоражившей нервы своего рода моды на запретное и нелегальное. Дружными заверениями наших мемуаристов, что организатором кружков был Сосо Джугашвили, следует пренебречь. Но между строк тех же мемуарных текстов просвечивает действительная картина. Организаторами были старшие ученики семинарии и бывшие семинаристы, а лидером кружка, к которому принадлежал Джугашвили, являлся Сеид Девдориани. Кажется правдоподобным свидетельство, что он ориентировался исключительно на цели самообразования и был недоволен политизацией кружка. Возможно, но не наверняка, что на этом этапе Джугашвили стал выдвигаться в лидеры кружка. За это говорит его последующее умение (и желание) становиться лидером и аргументация, к которой он по воспоминаниям товарищей тогда прибегал. Позднее очень сходными аргументами он пользовался при работе в кружках рабочих. Слушатели запомнили его выразительную фразу: зачем, мол, нам изучать астрономию, солнце и без нас знает свой путь, а вот нам нужно бороться за свои права.

Когда появились эти семинарские кружки? Судя по учебным отметкам и содержанию кондуитных записей, никак не раньше третьего класса Сосо, то есть 1896/1897 учебного года. К этому периоду относит кружки и официальная биография Сталина, что должно бы нас скорее насторожить, нежели убедить, ведь в официальной версии роль Сталина неизменно преувеличивалась, а время его вхождения в революционное движение отодвигалось к более ранней дате. С. Девдориани вспоминал, что пригласил Сосо присоединиться к уже существовавшему тогда кружку в конце 1896 г.

Приобщение Сосо к революционной работе его официальные биографы связывали с влиянием «старшего товарища» Ладо Кецховели. Стоит обратить внимание на то, что Ладо, знаменитый среди семинаристов из-за забастовки конца 1893 г., вновь приехал в Тифлис осенью 1897 г., с осени предыдущего 1896 года он работал писцом сельской канцелярии в Горийском уезде, но Джугашвили в это время находился в Тифлисе и непонятно, часто ли они встречались осенью-зимой того года. Таким образом, можно предположить, что в кружке для чтения Сосо состоял с середины третьего класса, а в сторону большей политизации двинулся в 1897/1898 г. учебному году, когда был в четвертом классе. Впрочем, А. В. Островский указывает на воспоминания участников кружка, что уже весной 1897 г., т. е. под конец третьего класса, между Джугашвили и Девдориани происходили споры о направлении кружка. Девдориани учился на класс старше и в мае 1898 г. вышел из семинарии и уехал из Тифлиса в Юрьевский университет. Место лидера читательского кружка стало вакантным, Иосиф Джугашвили остался без соперника. Летом 1897 г., уехав на каникулы домой в Гори, Сосо должен был застать там Ладо Кецховели, вернувшегося после недолгого пребывания в Киевской духовной семинарии, откуда он был выгнан после обнаружения у него нелегальной литературы. Ладо был привлечен за это к переписке при Киевском ГЖУ и таким образом в глазах друзей стал уже признанным борцом с самодержавием. Переезд Кецховели в Тифлис означал, что появлялась прямая связь между 19-летним Сосо и более старшими, хотя тоже молодыми, радикальными марксистами, участниками группы Месаме-даси.

Между тем, учеба в семинарии шла своим чередом. Джугашвили закончил четвертый класс, о котором в копиях документов семинарии находится значительно меньше сведений, чем за предыдущие годы. Невозможно определить, хуже сохранились документы семинарии за 1897/1898 учебный год, или же они были выборочно скопированы для фонда Сталина. Можно лишь констатировать, что в настоящее время в фонде Сталина не нашлось выписок о годовых отметках и итоговых экзаменах, а выписка из книги для наблюдения за поведением воспитанников в высшей степени лапидарна (Джугашвили раньше окончания всенощной ушел из церкви). В нашем распоряжении есть только выписка о годовых баллах за сочинения за четвертый класс. Джугашвили получил 2 и 3. Видно, он в этом году учился хуже, хотя, как мы помним, сочинения он писал на 3 и раньше. Пятый класс (1898/1899 учебный год) документирован лучше. «Книга о проступках учеников» обрисовывает 20-летнего Сосо весьма живо. Он то и дело опаздывал в церковь или уходил раньше времени, дерзил инспекторам и учителям, вступал в препирательства, заявляя о своих правах. В наказание сидел в карцере. Впрочем, поведением он не сильно отличался от других семинаристов, а может быть, уже научился не попадаться за недозволенным чтением. Лишь однажды произошел эпизод, описанный в воспоминаниях Д. Гогохия и подтверждаемый кондуитной книгой: 28 сентября 1898 г. «в 9 часов вечера в столовой инспектором (Дмитрием Абашидзе — О. Э.) была усмотрена группа воспитанников, столпившаяся вокруг воспитанника Джугашвили, что-то читавшего им. При приближении инспектора Джугашвили старался скрыть записку и только при настойчивом требовании решился обнаружить свою рукопись. Оказалось, что Джугашвили, читая посторонние, не одобренные начальством семинарии, книги, составлял особые заметки по поводу прочитанных им статей, с которыми и знакомил воспитанников Хвадагадзе, Нестроева, Давидова и Иремашвили. Был произведен обыск у воспитанников, но ничего запрещенного не было обнаружено».

Впоследствии именно на этот эпизод ссылались мемуаристы в подтверждение того, что Абашидзе систематически преследовал Сосо и старался поймать его на чем-то нелегальном. Однако, если внимательно прочесть запись в журнале и свидетельства мемуаристов, то из них никак не следует, что у Сосо в тот раз нашли нечто нелегальное. Не только его, но и других воспитанников ловили с газетой «Квали» и иным запрещенным для семинаристов, но для прочей публики вполне легальным, чтением, причем в отношении других кондуитный журнал фиксировал не в пример более серьезные проступки. Ученик 2 класса Ирадион Робитов был застигнут с грузинским воззванием, призывавшим читать «Квали», а инспекции заявил, что не знает ничего о такой газете; воспитанники были предостережены от увлечения чтением недозволенных начальством книг, а Робитов посажен в карцер на 2 дня по 2 часа в день и лишен послеобеденного отпуска на месяц. У семинаристов проводились обыски, у В. Келбакиани (6 класс) была найдена тетрадь с выписками из Добролюбова, он выхватил тетрадь из рук у инспектора и выбросил ее в отхожее место, потом в комнате инспектора много плакал и признал свою вину. Поступок было решено обсудить в правлении. У Е. Сирбиладзе (5 класс, 2 отд.) была найдена тетрадь с выписками по политэкономии Вредена, сделано строгое внушение. У В. Шаповалова (4 класс) найдены 3 книги романов и повестей из приложения к журналу «Родина», читал без разрешения, хотя ничего особенно предосудительного книги в себе не заключали, ему был объявлен строгий выговор. Поведение Джугашвили инспекторы все чаще характеризовали как плохое. Однако, записи о проступках не показывают, чтобы инспекторы как-то особенно следили и преследовали именно его и видели бы в нем заводилу ученического неповиновения. Не он один получал низкий балл за поведение. Важно еще заметить, чем Джугашвили не грешил: в отличие от других, он не попадался пьяным, не дрался, не совершал ничего похожего на хулиганство. Все его проступки относились к чтению и отстаиванию своих прав. А это более чем естественно для двадцатилетнего молодого человека, которому запрещают даже читать обыкновенные выходящие в городе газеты, ходить в театр или цирк. Для сравнения скажем, что за его однокашниками водились порча имущества семинарии, курение табака, далекое от примерного поведение в церкви. Один семинарист однажды пришел в церковь совершенно пьяным. Многие ученики грубили и читали недозволенное, довольно часто семинаристы попадались в нетрезвом виде. Доримедонт Гогохия взял отпуск для поездки домой в Гори, вместо этого в Тифлисе пошел в цирк, ночью вернулся в семинарию, на требование инспектора не явился, а уехал в Гори. Трое первоклассников ходили в винный погреб, один из них напился до бесчувствия и пьяным пришел в семинарию.

Говоря о том, как вел себя Сосо Джугашвили в пятом классе, да и в предшествующих, следует помнить об одном находящемся в тени, но важном обстоятельстве. По бедности семьи он получал пособие на учебу из епархиальных средств. Казенное содержание означало не выплату ему стипендии, а освобождение от платы за обучение и за проживание в стенах семинарии. Едва его зачислили в семинарию, как он подал ректору «нижайшее прошение» о приеме его хотя бы на полуказенное содержание. Что и получил незамедлительно, причем ректор архимандрит Серафим в резолюции пометил: «грузин». Видимо, это служило дополнительным мотивом поддержать юношу. 29 сентября Сосо еще раз обратился к ректору, ссылаясь на бедность матери, просил выдать ему зимнюю одежду. Ректор распорядился дать пальто и пару обуви. Во втором классе Джугашвили подал прошение о зачислении на полное казенное содержание, но, как явствует из записи в журнале Общего педагогического собрания Правления Тифлисской духовной семинарии за 12 и 15 сентября 1895 г., его не получил. Из журнала неясна причина отказа, но, видимо, он продолжал получать прежнее половинное содержание. В ведомости о его оценках за пятый класс значится, что он находится на казенном содержании, а много лет спустя на допросе в Бакинском ГЖУ 26 марта 1910 г. он также показал, что воспитывался на казенный счет. К обоим этим документам мы вернемся чуть ниже.

Решение о выделении казенного содержания принимало, как мы видели, руководство семинарии, таким образом, Иосиф Джугашвили находился от него в большей зависимости, чем семинаристы из обеспеченных семей. Чтобы не лишиться казенной поддержки, он должен был хорошо учиться и хорошо себя вести. А с тем и другим между тем становилось все хуже. Поведением его инспекторы были недовольны. Отметки оставляли желать лучшего. В пятом классе преобладали тройки, слегка разбавленные четверками и двойками. За пятый класс мы располагаем фотокопией (а не машинописными копиями, как было за первые три класса) страницы из журнала с оценками Иосифа Джугашвили. Итоговые отметки выводились по четвертям, включавшим по два месяца, последняя — три (сентябрь/октябрь, ноябрь/декабрь, январь/февраль, март/апрель/май 1898/1899 учебного года) и годовые. Перечислим эти баллы (через запятую указаны четвертные оценки):

Священное писание — 3, 2, 3, 3, годовая 3.

Основное богословие — 4, 3, 4, 3, годовая 3.

Догматическое богословие — 3, 2, 3, 3, годовая 3.

Практическое руководство для настоятеля — 2, 3, 3, 3, годовая 3.

Гомилетика — 3, 3, 3, 3, годовая 3.

Литургика — 2, 3, 2, 3, годовая 3.

Русская церковная история (по полугодиям) — 3, 3, годовая 3.

История и обличение раскола — 3, 3, 3, годовая 3.

Дидактика — 4, 4, 3, 4 годовая 4.

Древние языки (только за первые две четверти) — 3, 3, годовая 3.

Грузинский язык (первая и последняя четверть) — 3, 3, годовая 3.

Церковно-славянский язык — 3, 3, 3, 3, годовая 3.

Церковно-грузино-имеретинское пение — 5, 4, 3, 4.

Поведение (по месяцам) — 3, 3 с двумя минусами, 4 с двумя минусами, 3, 3 с минусом, 3 с плюсом, 4, 3, годовая 3.

За сочинение выведен экзотический балл — 2 2/5.

Заметим еще, что в этот учебный год за ним числилось 126 пропущенных уроков, впрочем, по уважительной причине (очевидно, по болезни). Причем больше всего он пропустил в январе и феврале — 36 и 35 уроков, 13 уроков пропустил в марте и с тех пор пропусков не значилось. То есть нет причин полагать, что он забросил занятия к концу учебного года. Отсюда видно не только очень посредственное усердие Сосо к занятиям, но и еще два момента.

Во-первых, в пятом классе в программе не осталось общеобразовательных предметов, изучали только специальные церковные дисциплины. Во-вторых, Джугашвили проучился полный год, весь класс, получив итоговые баллы за последнюю четверть и за год. И здесь мы подходим к вопросу о том, когда и как он покинул семинарию. Известная и официально признанная версия, что он был исключен из семинарии за революционную деятельность, восходит к самому Сталину и повторена множество раз, в том числе мемуаристами, «припоминание» которых соотносилось с появлением публикаций в историко-партийной печати. К тому времени он, действительно, уже был членом не невинных кружков семинаристов, а полноценных революционных организаций. Согласно официальной биографии Сталина, в августе 1898 г. он вступил в «Месаме-даси». Это неплохо согласуется с нашими наблюдениями за эволюцией его успеваемости и поведения в семинарии. Однако, в известных нам источниках не встретилось сведений о точном моменте принятия его в «Месаме-даси», и на чем основывались авторы, указавшие именно август месяц, неясно. «Месаме-даси» в том же 1898 г. вошла в созданную в марте этого года Российскую социал-демократическую рабочую партию. Присоединились к партии и другие тифлисские социал-демократические кружки. Точная хронология этого вхождения остается неисследованной, вероятно, членство Джугашвили в «Месаме-даси» было непродолжительным, он должен был почти сразу стать уже и членом РСДРП. Но и после слияния вошедшие в партию группы еще какое-то время продолжали сохранять некоторую автономию (быть может, уместнее говорить о разобщенности). Тогда же Сосо начал вести занятия в социал-демократических рабочих кружках, участники которых вспоминали позднее о том, что видели его еще в семинарской форме. Вполне вероятно, что он вел занятия сразу в нескольких кружках, но пока он оставался семинаристом, число кружков не могло быть велико, у него просто не хватило бы на них времени, ведь ученики весьма редко покидали стены семинарии, а большого числа прогулов за Джугашвили не числилось. Однако, в копиях документов Тифлисской семинарии не находится решительно никаких подтверждений тому, чтобы политическая активность Иосифа Джугашвили стала причиной отчисления его из семинарии; более того, нет признаков, что она вообще была замечена семинарским начальством. Можно не сомневаться, что если бы какие-то такого рода документальные свидетельства существовали, то они были бы непременно использованы творцами официального сталинского жизнеописания.

Нет также и никаких следов интереса Тифлисского жандармского управления к ученику семинарии Джугашвили, никаких признаков того, что полицию беспокоила его политическая неблагонадежность. Зато обнаруживаются совершенно другие объяснения ухода Иосифа Джугашвили из семинарии. Первое находим в журнале педагогического собрания Правления Тифлисской духовной семинарии за 29 мая 1899 г. В этот день было постановлено отчислить Джугашвили за неявку на экзамен по неизвестной причине.

А когда в апреле 1902 г. Джугашвили был арестован в Батуме, то на допросе он заявил, что ушел из семинарии «по неимению средств». Проводивший расследование жандармский офицер направил запрос в Тифлис и получил ответ из Тифлисского ГЖУ со ссылкой на то же самое постановление Правления семинарии, что Иосиф Джугашвили отчислен за неявку на экзамен. Фраза о неимении средств прояснилась спустя восемь лет, когда Коба после очередного ареста 26 марта 1910 г. предстал на допросе в Бакинском ГЖУ. На этот раз он объяснил, что учебу «не окончил потому, что в 1899 году совершенно неожиданно потребовали с меня 25 руб. за право учения как от сына крестьянина, и за невозможность платы был исключен». Так «по неимению средств» или за неявку на экзамен его отчислили? Очевидно, тут следует помнить о всегдашней склонности нашего героя изображать реальность так, как ему в данный момент кажется более выгодным. Перед жандармами (людьми недурно образованными и довольно культурными) он разыгрывал жертву социальной несправедливости. Перед многомиллионной аудиторией советских людей и иностранных наблюдателей выставлял себя борцом с самодержавием и вождем с самых юных лет. При этом в каждой его версии содержалась определенная доза истины, пусть и гомеопатическая. В принципе, возможно, плату за обучение с него действительно потребовали, но отнюдь не как «от сына крестьянина», что было бы странно в конце последнего года обучения. Просто он стал плохо учиться и вести себя, это должно было рано или поздно повлечь отказ в казенном содержании. Против этой версии то, что ему дали закончить учебный год, а в записи об отчислении нет ни слова о невнесенной плате. Ведь логично было бы, если бы вопрос о плате возник в начале или середине учебного года, но не накануне выпускного экзамена. Самым вероятным кажется, что он по собственному решению не пришел на экзамен. Совершенно очевидно, что Иосиф Джугашвили в то время уже никоим образом не собирался становиться священником, да и интерес к учебе в том виде, как она представала в пятом классе семинарии (напомним, одни церковные предметы), совершенно утратил. Может быть, ему неохота было возиться с экзаменом. А может, в последний раз в его жизни сыграла своеобразную роль мать, столь упорно желавшая видеть сына священником? Быть может, сыну проще было изобразить, что его выгнали из семинарии и остаться без диплома, чем объясняться с матерью по поводу нежелания исполнять ее планы?

«Когда Сосо исключили из семинарии, мать очень рассердилась на него, и Сосо прятался несколько дней в садах селения Гамбареули. Я со своими товарищами ходили тайком к Сосо и носили ему пищу», — этот рассказ Марии Махароблидзе кажется правдоподобным, а нрав Екатерины Глаховны здесь предстает во всей красе, становится понятно, что имели в виду современники, говоря о ней как о женщине с характером. Сам Сталин много лет спустя рассказал дочери Светлане, что когда навестил мать незадолго до ее смерти, она сказала ему: «А жаль, что ты так и не стал священником». Тогда совершенно логичным выглядит документ, опубликованный А. В. Островским и показавшийся ему «не могущим не вызвать удивления». 2 октября того же 1899 г. И. В. Джугашвили получил свидетельство об окончании 4 классов семинарии, содержавшее приличные отметки — 5 и 4 и отличную оценку по поведению. В том же свидетельстве имелся видимо стандартный текст о том, что в случае, если он не поступит на службу по духовному или учебному ведомству, Джугашвили обязан вернуть затраченные на его обучение суммы (200 руб. за обучение в семинарии, 480 руб. содержания за счет епархии), а также уплатить 18 руб. 15 коп. за потерянные книги из семинарской библиотеки.

Денежная претензия, очевидно, Иосифу Джугашвили никем никогда всерьез не предъявлялась. Но факт получения им свидетельства как раз означает, что он не был выгнан и исключен, что в мае 1899 г. он по своей воле не стал сдавать итоговых экзаменов (равно как не пытался получить разрешения сдать их позднее), не претендовал на получение диплома, но в начале октября обратился за свидетельством, которое всё же могло принести пользу при поступлении на работу. Баллы, выставленные в этом свидетельстве, демонстрируют, как минимум, не враждебное отношение к нему в правлении семинарии. Учитывая, что нет ровным счетом никаких подтверждений тому, что он мог быть исключен по политическим мотивам, остается заключить, что Сосо бросил семинарию, потому что категорически не хотел становиться священником. Получил свидетельство об образовании, поскольку искал работу, — на тот момент до жизни революционера-нелегала ему было еще далеко. А впоследствии он трактовал обстоятельства так, как ему представлялось удобным.