"Политика — польская, украинская, еврейская, а вдруг польская столкнется с еврейской"? / Ф.А. Гайда

Кадеты и национальный вопрос в западных губерниях Российской империи (1907–1914)

Национальный вопрос, как известно, стал одной из причин революционных процессов в России начала ХХ в. Именно в это время национальные проблемы, каждая из которых, как и каждая из окраин империи, имела свой особый характер, сплелись в единый узел. Произошло это именно тогда, когда национально-политической проблематикой оказалась охвачена местная интеллигенция. Как и русские интеллигенты, их собратья с национальных окраин на рубеже XIX–XX  вв. оказались воспитаны в  обстановке ненависти и презрения к существующим в России политическим порядкам — только на окраинах к этому общему настроению примешивался собственный этнический или региональный колорит.

В этой связи особое значение имеет процесс формирования представлений русской интеллигенции о национальном вопросе и его значении для политической борьбы. В частности, вызывают интерес соответствующие воззрения основной силы радикально-либеральной оппозиции — Конституционно-демократической партии. В  историографии кадетская национальная программа в целом освещалась, но не рассматривалась конкретная эволюция взглядов кадетов. Противоречия между взглядами и политическими реалиями в фокусе внимания исследователей также и не оказались. В этой статье будут рассмотрены накрепко к тому времени соединенные между собой еврейская и польская проблемы, а также по сути новорожденный украинский вопрос. Не  представлявшая для кадетов особой остроты прибалтийская проблема, а также специфический финляндский вопрос будут оставлены за скобками.

Первоначальные представления Конституционно-демократической партии на решение национального вопроса, в  том числе и на западе Российской империи, отличались невинной простотой. Утвержденная в 1905 г. программа кадетской партии уже в пункте 1 гласила: «Все российские граждане без различия пола, вероисповедания и национальности равны перед законом. Всякие сословные различия и всякие ограничения личных и имущественных прав поляков, евреев и всех без исключения других отдельных групп населения должны быть отменены». Пункт 25 конкретизировал это положение по части Польши:

«Немедленно по установлении общеимперского демократического представительства с  конституционными правами в  Царстве Польском вводится автономное устройство с сеймом, избираемым на тех основаниях, как и общегосударственное представительство, при условии сохранения государственного единства и участия в центральном представительстве на одинаковых с прочими частями империи основаниях. Границы между Царством Польским и соседними губерниями могут быть исправлены, в соответствии с племенным составом и желанием местного населения, причем в Царстве Польском должны действовать общегосударственные гарантии гражданской свободы и права национальности на культурное самоопределение и должны быть обеспечены права меньшинства».

Под «племенным составом» понималась восточная этнографическая граница польской народности, под «меньшинством» — в первую очередь евреи, чья плотность проживания в Польше была наиболее высокой в мире.

Опыт Первой русской революции не принес корректив в национальную программу кадетов. Это оказалось характерно даже для тех представителей партии, которые оказались склонны к извлечению соответствующих уроков. В статье П. Б. Струве «Великая Россия» (1908 г.) по-прежнему содержались лишь аргументы в пользу снятия всех национальных и конфессиональных ограничений. Разрешение еврейского вопроса связывалось с  внешней и внутренней экономической экспансией:

«Если верно, что проблема Великой России сводится к нашему военному «расширению» в бассейне Черного моря, то для осуществления этой задачи и  вообще для хозяйственного подъема России евреи представляют элемент весьма ценный. В  том экономическом завоевании Ближнего Востока, без которого не может быть создано Великой России, преданные русской государственности и  привязанные к русской культуре евреи прямо незаменимы в качестве пионеров и посредников. Таким образом, ради Великой России, нужно создавать таких евреев и шире ими пользоваться. <…>С другой стороны, нельзя закрывать себе глаза на то, что такая реформа, как «эмансипация» евреев, может совершиться с  нашим психологическим трением в атмосфере общего хозяйственного подъема страны. Нужно, чтобы создался в стране экономический простор, при котором все чувствовали бы, что им находится место «на пиру жизни». Разрешение «еврейского вопроса», таким образом, неразрывно связано с экономической стороной проблемы Великой России: «эмансипация» евреев психологически предполагает хозяйственное возрождение России, с другой стороны, явится одним из орудий создания хозяйственной мощи страны».

Касаясь польского вопроса, Струве утверждал, что ни  Россия, ни Германия не в состоянии решить его путем ассимиляции:

«Существует в широкой публике мнение, что на Царство Польское может посягнуть в удобный момент Германия. Это недоразумение, основанное на  полном незнакомстве с  политическими отношениями Германии. Германии не нужно ни пяди земли, населенной польским народом. Для Германии было  бы безумием ввести в свой немецкий государственный состав новые миллионы поляков — и без того Пруссия не может переварить Познани. <…>Денационализация русской Польши недоступна ни русскому народу, ни русскому государству. Между русскими и поляками на  территории Царства Польского никакой культурной или национальной борьбы быть не  может: русский элемент в  Царстве представлен только чиновниками и войсками».

Рассматривая Польшу как барьер против Германии, Струве одновременно видел в  поляках возможность сближения России с  Австро-Венгрией:

«Что  бы там ни  говорили, в  хозяйственном отношении Царство Польское нуждается в России, а не наоборот. Русским экономически почти нечего делать в Польше. Россия же для Польши ее единственный рынок. <…> Опираясь на  экономическую прикрепленность Польши к России, мы должны воспользоваться ее принадлежностью к Империи для того, чтобы через нее скрепить наши естественные связи со славянством вообще и западным в частности. Польская политика должна служить нашему сближению с Австрией, которая теперь является по преимуществу державой славянской. Либеральная польская политика в огромной степени подымет наш престиж в славянском мире и психологически совершенно естественно создаст, впервые в истории, моральную связь между нами и Австрией как государством».

Тем не менее такая постановка вопроса логически вела к аналогичным суждениям и по поводу иных национальных меньшинств. В том числе и тех, которые существовали скорее в проекте и официально причислялись к большинству. Впервые после окончания революции партийная верхушка обстоятельно обратилась к рассмотрению национального вопроса лишь в конце 1909 г. 14–15 ноября состоялось совещание парламентской фракции с представителями местных партийных групп. Среди них оказался и  анонимный делегат из  г. Гадяча Полтавской губернии, перводумец (очевидно, П. И. Чижевский), настаивавший на  признании украинцев отдельным народом и  борьбе за украинский язык в школе и суде. Предлагалось уравнять украинцев в качестве угнетенной национальности с евреями и поляками. Такая постановка вопроса, как, впрочем, и само слово «украинцы», употребленное в качестве этнонима, оказалось для партии внове.

В ответ московский адвокат и член ЦК Н. В. Тесленко заметил, что вопрос об украинском языке в суде не ставился даже в самой Малороссии (в Киевской губернии). Это вызвало резкую отповедь со стороны профессора-историка и депутата от г. Киева И. В. Лучицкого, а также киевского представителя Н. В. Василенко. Они были поддержаны П. Н.  Милюковым. В  результате по  настоянию полтавского представителя фракция постановила «в подходящих случаях оттенять права украинцев на употребление украинского языка, как языка особого, в школе и суде» . Новая постановка вопроса привлекла внимание Струве, который в январе 1911 г. посвятил ей несколько строк. Публицист отметил, что русская культура наряду с «великорусской» включает в себя также «малорусскую» и «белорусскую», а попытки создания трех самостоятельных предполагают «не более, не менее как огромный, поистине титанический замысел раздвоения или растроения русской культуры на всем ее протяжении — от букваря до «общей патологии» и «кристаллографии», от народной песни до переводов из Овидия, Гете, Верлэна или Верхарна». За этим следовал вполне логичный вывод: «Это значит, что «малорусская» или «белорусская» «нации» станут в такое же отношение к «великорусской», в каком чехи стоят к немцам или австрийские «украинцы» к полякам. Но ведь это значит еще, что «малорусская» и «белорусская» культуры будут нарочно создаваемы. <…>Их  еще нет. Об  этом можно жалеть, этому можно радоваться, но во всяком случае это факт». В подтверждение своих слов Струве приводил еще одно вполне весомое доказательство из практики межнациональных отношений: «Когда евреи в черте оседлости ассимилируются, они приобщаются и прислоняются не к «малорусской» или «белорусской», а  к  «великорусской» = русской культуре».

Подобное наблюдение было наиболее значимым именно в кадетском партийном контексте. Еврейский вопрос для партии был основным среди всей национальной проблематики — и в силу его остроты, и в силу значительного числа евреев в кадетских рядах. Партия имела небезосновательную репутацию главного в России защитника еврейских интересов и вовсе не стремилась от нее отказываться. Это проявилось даже при обсуждении в Думе законопроекта о  западном земстве. Палата рассмотрела законопроект в мае 1910 г. и внесла в него ряд поправок: расширила представительство поляков, а также полностью отстранила от самоуправления иудеев (законодательство Российской империи ограничивало права евреев именно как конфессиональной группы). Кадетская фракция выступала против законопроекта как такового, критикуя его за разжигание межнациональной розни. При этом накануне думских выборов 1912 г. кадеты также рассчитывали на союз с поляками. В этой связи принципиально важной была позиция партии по двум правительственным законопроектам: о  создании Холмской губернии и  городском управлении в  Царстве Польском. Правительство  П.  А.  Столыпина внесло их с двоякой целью: установить более тесный контакт с русскими националистами Юго-Западного края и  одновременно компенсировать полякам утрату Холмщины. В результате польское коло в Государственной думе оказалось склонно к предложенному компромиссу, а Дума в ответ попыталась его расширить. При прохождении холмского законопроекта через думскую комиссию проектируемая Холмская губерния была сохранена в составе Царства Польского и лишь выведена из Варшавского генерал-губернаторства, а  также снимались предусмотренные в  правительственном законопроекте ограничения на рост польского и еврейского землевладения. Это вызвало неприятие со стороны русских националистов.

Националистическая газета «Новое время» рисовала «яркую картину разительного нежного братания думского центра с польским коло», рассматривая ее как предвыборный популизм. «Новое время» также цитировало варшавскую газету «Слово», которая выражала удовлетворение произнесенной по этому поводу речью премьера В. Н. Коковцова: он «говорил как консерватор и  правый, но  не  как националист». «На  польскую газету это подействовало вполне успокаивающе и она спешит успокоить и польское общество», — констатировал рупор националистов. Лидер октябристов А. И. Гучков, по мнению корреспондента варшавской газеты «Свет», также производил впечатление «настоящего европейца».

4 мая 1912 г. Дума приняла холмский законопроект, а уже 23 июня он был утвержден и вступил в силу. Таким образом, использовать данный вопрос в  собственных интересах кадеты не смогли. 23 ноября 1911 г. Дума начала рассмотрение проекта введения польского городского самоуправления. В  116 городах Царства Польского поляки составляли около 50% населения, евреи — около 40 (причем в 74 городах — большинство, до 70%), русские — 4%. С началом в 1909 г. экономического подъема значение вопроса о  введении самоуправления лишь возрастало. Одновременно на почве роста благосостояния еврейского населения усиливался польский антисемитизм — это создавало непростую ситуацию для кадетской партии, которой предстояло занять конкретную позицию в  данном вопросе. Правительственным законопроектом вводились три национальные курии: евреи (все, родившиеся в иудаизме) имели право избрать от 10 до 20% гласных, русские (если их было не менее 5 человек) получали 1 гласного. Имущественный ценз был установлен крайне низким, к выборам привлекалась даже значительная часть квартирантов. Правительственный законопроект допускал прения на польском языке. Думская комиссия по городским делам под председательством октябриста Э. П. Беннигсена поддержала правительственный отказ от надзора за  целесообразностью действий самоуправления. Она также сохраняла куриальный принцип, однако было исключено причисление к еврейской курии всех избирателей, рожденных в иудаизме и перешедших в иные исповедания. Еще более расширялся круг избирателей (включались все платящие городские налоги), а также определено, что все не подлежащие ревизии центральной власти бумаги могут составляться на польском языке. Однако до думских выборов принять законопроект не удалось. В  результате кадетская пресса констатировала нежелание поляков (как, впрочем, и евреев, немцев, мусульман) голосовать на выборах за  какие-либо всероссийские партии.

Вместе с  тем это вызывало надежду на рост среди национальных меньшинств оп[1]позиционных настроений. Государственный совет обсудил проект о городском самоуправлении лишь в апреле 1913 г.: повысил ценз, ввел губернаторский надзор (администрация получила право менять любые решения самоуправления и  заменять весь его состав назначенными лицами на срок до 3 лет), а также русский язык в делопроизводство. Законопроект был возвращен в Думу. Милюковская «Речь» по этому поводу написала, что такими поправками проект был окончательно похоронен. «Русская молва», в которой главную скрипку играл Струве, приводила мнение французской «Le Temps», считавшей голосование Совета ошибкой, толкавшей поляков в объятия Австро-Венгрии. 7 мая на заседании думской комиссии представитель польского коло Ян Гарусевич настаивал на польском языке как обязательном условии делопроизводства. Кадеты поддержали его. В  результате по  вопросу языка принималась компромиссная версия, по которой русский язык использовался лишь в случае желания какой-либо стороны. Дума соглашалась с поправкой по цензу, но в сфере надзора принимала лишь надзор за законностью. В июне 1913 г. законопроект был обсужден на общем собрании Думы. К этому времени польское коло уже решило не вносить в  проект своих изменений, чтобы не  тормозить его введения, однако отмечало практическую невозможность вытеснения польского языка из самоуправления. В среде коло также возникла мысль обратиться к известному консервативному публицисту кн. В. П. Мещерскому, имевшему влияние на монарха, для проведения мысли о необходимости сохранить в самоуправлении польский язык. Мещерский поддержал позицию поляков. Они также просили все либеральные фракции не  противодействовать законопроекту и в целом получили согласие. Лишь кадеты заявили, что оставляют за собой право голосовать против. Основной причиной стал еврейский вопрос.

В  результате в  общем собрании Думы произошел форменный скандал. 5 июня с трибуны выступил московский кадет Н. Н. Щепкин, который отметил выхолощенный характер проекта, а  Думу упрекнул в лакействе перед Государственным советом. В результате он был отстранен от участия в пяти заседаниях. Кадетский депутат от Ковенской губернии М. И. Фридман констатировал несправедливый в  отношении евреев характер законопроекта, а  также резко раскритиковал поляков за проявления антисемитизма. Польский социал-демократ Е. И. Ягелло и трудовик А. Ф. Керенский также выступили против законопроекта. Кадетский оратор Ф. И. Родчев, известный своим полонофильством, настаивал на отклонении, пытаясь отвадить поляков от всяких компромиссов с самодержавием: «Куется то оружие, которым свобода польского народа будет убита». Гарусевич в ответ отмечал, что проект, несмотря на консервативный характер, все же был очевидным шагом вперед, поскольку никакого самоуправления в польских городах вообще ранее не было. «Не зажимайте нам рта», — парировал неумолимый Родичев. 7 июня он выступил в защиту еврейского равноправия, которое, как он считал, могло способствовать экономическому и политическому развитию Польши. По поводу законопроекта им было заявлено: «Тот путь, который тут намечен, это путь реставрации, это воскресение всех смердящих Лазарей. Помогите лучше нам положить их обратно в гроб». 12 июня депутат-кадет от г. Лодзи М. Х. Бомаш также произнес речь против польского антисемитизма, а депутат-трудовик от Ковенской губернии литовец Н. О. Янушкевич — против польского доминирования и попыток ассимиляции литовцев. В ответ на кадетские речи Гарусевич заявил, что кадеты пытались толкать поляков на путь «политического аскетизма», а именно это пустое доктринерство и  являлось истинной реставрацией. В  связи с этим коло устами своего оратора категорически потребовало от кадетов не вмешиваться в польские дела. Напоследок Гарусевич процитировал лермонтовские строчки: «Была без радости любовь, разлука будет без печали».

Кадеты голосовали против практически всей Думы «из принципа», зная, что законопроект все равно пройдет. Поляки политическими интригами вокруг законопроекта были крайне недовольны — и особенно кадетским желанием в первую очередь отстаивать права евреев. Конституционные демократы в  ответ упрекали поляков в  росте антисемитских настроений, что, по их мнению, отдаляло перспективу польской свободы. В кадетской прессе также прозвучал мотив возможного русско-еврейского сближения по польскому вопросу. «Русская мысль» отмечала: «Последнее теперешнее польское движение исходит не из творческого процесса уверенной в себе нации, а из страха перед национальным оскудением. В лице евреев, устроивших экономический сквозняк между Польшей и Россией, они увидели страшный призрак промышленной русской окраины на место шляхетской Речи Посполитой».

О губительности польского национализма в новых экономических условиях для самих поляков писала и  «Русская молва». Как  бы то  ни  было, а  их  отношения с  кадетами были совершенно разорваны. «Русская молва» могла лишь выразить надежду, что будущая перегруппировка политических сил как в Польше, так и в России поправит положение. Разрыв поляков с кадетами произошел под аплодисменты правых. Вскоре,  при голосовании по бюджетной смете МВД, произошел один показательный эпизод: поляки поддержали правых в вопросе землеустройства, поскольку там предусматривалась значительная сумма для Польши. Однако кадетский перекос в польско-еврейском вопросе был очевиден не только извне, но и внутри самой партии. Кадетская фракция обсудила свою тактику по еврейскому вопросу еще в январе 1913 г., приняв решение поднимать еврейский вопрос только в ответ на заявления правых. А. И. Шингарев, чье мнение всегда совпадало с милюковским, тем не менее на заседании ЦК отмечал, что «массы не поймут <…>одновременной защиты евреев и нападок на духовенство». В результате во фракции произошел бунт против собственного руководства. В  марте 1914  г. новый премьер И. Л. Горемыкин предложил думцам принять законопроект о  польском городском управлении с  поправками Государственного совета, кроме языка, который в свою очередь «пообещал провести» через Совет. Милюков опять выступил против такого соглашения из-за еврейского вопроса. В ответ В. А. Маклаков собрал фракцию, и она вся, кроме 6 человек, отвергла позицию Милюкова. Партийный лидер «разозлился <…> страшно». В поименном голосовании в Думе Милюков и Некрасов не участвовали, заплатив 25-рублевый штраф. Только кадет Бомаш голосовал за отклонение законопроекта. В мае Государственный совет, несмотря на позицию правительства, так и не принял поправку о языке, провалив законопроект. Однако 5 июня на законопроекте появилась императорская виза, в соответствии с которой 9 июня он был опять внесен в Думу. Даже кадетская «Речь» уже не сомневалась, что в этом случае законопроект будет принят с учетом интересов польского языка. Начало войны показало, что польское население сохраняло лояльность российским властям, срыва мобилизации не  последовало, наоборот, в русскую армию шли польские добровольцы.

Разрыв с поляками спровоцировал более пристальное внимание кадетов к украинскому вопросу. Однако стартовая позиция партии была крайне слабой: от малороссийских губерний в Думе был только один кадет — и тот с характерной фамилией Иванов (депутат от г. Киева, профессор Киевского политехнического института С. А. Иванов, великоросс по происхождению). 7 октября 1913 г. состоялось совещание ЦК с  представителями киевского губернского комитета. Партия выдвигала следующие требования по украинскому вопросу: использование украинского языка в низшей школе и суде, преподавание ряда предметов в средней школе и на одной из университетских кафедр. Киевлянин Н. П. Василенко настаивал на уравнении прав всех национальных меньшинств на территориальную автономию подобно полякам и финляндцам. Другой представитель киевского обкома И. Н. Полторацкий призывал не бояться украинского сепаратизма, отмечая, что он слаб (при этом отмечалось, что Струве лишь провоцировал его своими выступлениями). Однако в результате общения Милюков сделал вывод, что украинцы сами пока не сумели сформулировать единой позиции, а потому ставить вопрос о политической автономии было бы рано.

В феврале 1914 г. в Думе был поднят вопрос о чествовании памяти Т. Г. Шевченко. Накануне вышел циркуляр МВД о запрете городским думам устраивать публичные акции по случаю столетнего юбилея поэта, наименование его именем учебных заведений, улиц, назначение стипендий и сбор пожертвований; предполагалось, что акции приобретут характер сепаратистской пропаганды. 11 февраля по этому вопросу выступил Родичев, сравнивший подобную меру с запретом на публичную панихиду по гр. Л. Н. Толстому в 1910 г. Кадетский оратор также напомнил депутатам, что еще Петр Великий признавал малороссиян отдельным народом и обещал ему вольности (авторитет императора в этнонациональной проблематике, видимо, для кадетской партии был непререкаем). 19 февраля Родичева поддержал Милюков, отметивший, что никто не собирался превращать торжества в сепаратистскую акцию. Заявляя себя противником украинских федералистских идей, Милюков одновременно отмечал их  чуждость сепаратизму. Наоборот, к нему, по мысли лидера кадетов, подталкивали русские националисты, которые полностью отрицали русско-украинские различия и смыкались с украинскими радикалами на почве политизации данного вопроса. Указывая на брошюру украинского националиста и сепаратиста Д. Донцова, Милюков также отмечал, что в  своем разоблачении русской интеллигенции тот прибегал к  аргументации сборника «Вехи». Тем самым Павел Николаевич одновременно сводил счеты и с собственной внутрипартийной оппозицией в лице Струве. В качестве примера позитивной национальной политики Милюков приводил Австро-Венгрию, куда в результате и перенесли свою активность украинофилы, постепенно утверждавшиеся в антироссийских взглядах.

Как ни старался лавировать Милюков, а взятые им под защиту украинофилы оказались недовольны его речью. 24 марта состоялось заседание кадетского ЦК, в  котором принял участие лидер украинофильского движения М. С. Грушевский. Предполагалось согласование позиций обеих политических течений. Грушевский поставил вопрос о  национальной автономии Украины с включением в ее состав части территорий Воронежской губернии и Донской области. Это предложение спровоцировало спор о федерализме. Главный в ЦК эксперт по национальному вопросу Ф. Ф. Кокошкин отметил неприемлемость этого принципа для России, после чего Грушевский предложил оставить вопрос в стороне. Было лишь решено в будущем продолжить общение.

На заседании ЦК 30 марта Милюков огласил украинские притязания на  открытие шести университетских кафедр  — по  две (украинской филологии и истории) в трех российских университетах: Киеве, Харькове и Одессе. Сам Милюков выражал сильные сомнения: «Учреждение кафедр может быть принято, как намек на включение Одессы в территорию Украины, а между тем и для самих украинцев Одесса представляет мало интереса. Раньше  о ней и не говорили». А. А. Корнилов в критически-ироничном ключе заметил, что «может быть, пришлось бы говорить об украинских кафедрах и во Владивостоке, если там достаточно украинцев». Милюков, ссылаясь на  опыт Первой русской революции, вынужден был констатировать, что слишком широкая постановка национального вопроса могла бы лишь повредить его решению.

К  состоявшейся 23–25 марта партийной конференции был представлен посвященный организационным проблемам доклад Московского отделения ЦК. Общая тональность доклада удручала: партия фактически развалилась и  утратила организационную структуру. Кроме того, в нем констатировалось обострение «за последнее время» национального вопроса. Приводились сведения из отчетов ковенской и виленской городских организаций кадетов: «Поляки все — узкие националисты. Литовцы в общем прогрессисты, но национализм все же преобладает. Евреи политикой почти не занимаются: последнее время и среди них национализм пустил глубокие корни. <…>Политическая жизнь вся раздробилась по  национальным группам». Проблеск надежды в Вильне связывался лишь с белорусами: «Ближе всего к нам белорусы, среди которых идет очень интенсивная работа, проникающая вглубь народных масс». В итоге в докладе предлагалось «стремиться к смягчению обострившихся национальных чувств, вовлекая все национальности в совместную общественную работу и строго отстаивая их право свободного самоопределения». Что это означало на практике, не пояснялось. В развитие идей доклада лидер левых кадетов Н. В. Некрасов призвал острее ставить национальный вопрос и тем завоевать расположение меньшинств. Родичев ответил ему: «Мы в  принципе отрицаем национализм и  уже выступали против специфических поползновений польского национализма при определении прав евреев в городском самоуправлении. Может быть, придется выступать и  против других подобных национализмов. Когда надо, мы не отступаем от боя за права угнетенных наций, но самостоятельно открывать для них новые политические горизонты теперь не время. Нам предлагают вести наступательную политику — польскую, украинскую, еврейскую, а вдруг польская столкнется с еврейской?!». Конференция так и не приняла никакого решения по данному вопросу, предположив его дальнейшее внутрипартийное обсуждение.

Таким образом, представления кадетской партии о национальном вопросе в  западных губерниях России на  протяжении нескольких лет между Первой русской революцией и  Первой мировой войной значительно эволюционировали. Столкнувшись с  неразрешимыми противоречиями в  интересах национальных меньшинств, партия отступила и, по сути, приняла на себя роль пассивного наблюдателя. Стоит отметить, что ситуация не получила принципиального решения и  в  дальнейшем. Как известно, в  декларации Прогрессивного блока (август 1915  г.) предусматривалась отмена национальных ограничений, однако на  практике участвовавшие в  нем фракции так и  не  смогли выработать конкретных решений и оставили обсуждение вопроса.

Его разрешение, ознаменованное пролитием потоков человеческой крови, мы лицезреем уже целое столетие