С.Л. Франк в Германии: еврейство и русские дети. Дополнения / Модест Колеров

Великий русский философ Семён Людвигович Франк (1877- 1950) был глубоко погружён и в немецкие язык и культуру и потому остро пережил нацификацию Германии, где он непрерывно жил после высылки из Советской России в 1922 году, сразу потеряв надежду на возвращение на Родину. Потому он покинул Германию не в 1933 году, а много позже. Германия не сразу заставила его сделать этот выбор и не в последнюю очередь — поставив перед выбором его детей.

Хорошо известно свидетельство самого младшего сына и ребёнка С. Л. Франка Василия Семёновича Франка (1920–1996) о том, как он, живя в Германии, где к власти пришёл Адольф Гитлер, стал понимать, что для нацистов он — не русский человек, а сын еврея. Он вспоминал, что в силу его географического рождения в деревне немецких колонистов в России, на Волге и немецкого свидетельства о рождении, в эмиграции, «в берлинской школе… пока не было установлено моё неарийское происхождение, нацисты считали меня Volksdeutscher, тем более с такой фамилией, как моя. Моей реакцией был яростный протест» — как русского человека (1).

Важность того факта, что он «полуеврей», Василий «осознал только лишь с появлением на исторической сцене Адольфа Гитлера», видимо, всё же имея в виду его приход к власти в Германии в 1933 году. После прихода к власти нацистов: «Постепенно набирали силу антиеврейские законы. Я испытал страшное потрясение, когда узнал, что являюсь «полуарийцем»… К тому времени я уже знал прекрасно, что мать у меня русская, а отец — исповедующий христианство еврей, но придавать этому обстоятельству существенное некое значение мне и в голову не приходило; прежде всего я ощущал себя русским — и по духу, и по происхождению. С точки же зрения немцев сей факт был важен необычайно — по крови к элите я не отношусь и должен этой непреложной данности и даже самого факта своего существования на свете — стыдиться. Стыдиться, на мой взгляд, мне было нечего, но с данностью пришлось смириться» (2). О своём отце в этом контексте Василий Франк вспоминал лишь самые общие обстоятельства: «По своим убеждениям, стилю жизни, духовной сущности, отец вне всякого сомнения был русским человеком. Но он никогда не отрицал своего еврейского происхождения, гордился своей принадлежностью к народу, который был избран, чтобы дать людям Иисуса Христа. Он уже давно был дружен со священником интеллигентом о. Аггеевым и принял крещение у него в церкви в Ларинской гимназии 3-го мая 1912 года» (3).

Как вспоминала жена С. Л. Франка Татьяна Сергеевна Франк (1886–1984), когда ради заключения брака с иудеем она (согласно имперскому законодательству, запрещавшему брак иудеев и православных) была вынуждена перейти в лютеранство, речь о переходе Франка в православие даже не шла: «разговора не могло быть, чтобы Семёнушка крестился, это казалось такой профанацией — креститься для чего» (4). И крещение её муж принял в одиночестве и по глубоко индивидуальному решению (5), которое, однако же, последовало после того, как трое его старших детей были крещены в православии и крещены именно о. К. М. Аггеевым (6), который затем стал крестным отцом для самого Франка.

К этим известным свидетельствам следует добавить данные внутренней переписки П. Б. Струве (он был крестным отцом сына Франка — Виктора, 1909–1972) с женой, Н. А. Струве, которые уточняют время принудительной встречи детей Франка с их еврейством, отнюдь не привязывая её время и обстоятельства к нацизму и Германии. Эти свидетельства и очевидную роль описываемых в них событий в происхождении мемуарных формул Василия Франка надо принять во внимание, учитывая, конечно, что они были сделаны хоть и очень близким человеком, но с позиций, вполне ангажированных, для которого русскость так же была результатом решительного жизненного выбора: они оба выбрали русскую идентичность, оставив в прошлом своих семей — немецкое (П. Б. Струве) и английское (Н. А. Струве) происхождение. Важно и то, что самый младший сын их, к моменту эмиграции из России в 1921 году, был 1905 года рождения, а у Франков — самый старший, к моменту высылки из России в 1922-м — 1909-го, что в тех условиях фактически относило их к разным поколениям. Следует учесть   то, что Н. А. Струве, сменив фамилию на девичью Герд и прожив годы Гражданской войны, 1918–1920 гг., пока её муж публично вёл антибольшевистскую политическую борьбу, на территории, контролируемой большевиками, с частью сыновей (7), сама транслировала твёрдое убеждение в еврейском характере власти большевиков.

Обсуждая известное обвинение С. Н. Булгакова в антисемитской пропаганде во врангелевскому Крыму в сентябре 1920 года (8) и вообще критику правителя белого Юга России и главнокомандующего Русской Армией генерала П. Н. Врангеля в еврейских политических кругах, сын П. Б. Струве Глеб (1898–1985) писал отцу 29 октября 1920, за неделю до быстрого падения белого Крыма: «только штыки Врангеля могут защитить их от гнева и ярости (перефразируя Гершензона) (9). Только сильная власть спасает их от поголовного вырезания. Даже в мамином письме есть такая фраза: «Россией правят евреи». Чего уж больше, а они Булгакова и Врангеля за антисемитизм ругают».

Уже в воскресенье 21 января 1923, считанные недели после прибытия Франков из Советской России в Германию, Н. А. Струве писала мужу из Берлина после посещения семьи Франков: «Франки на меня производят какое-то грустное впечатление. У них какая-то суматошная и дёрганая жизнь. Теперь они Витюшу, да и всех детей отдают в немецкую гимназию и сделают из них немцев. Мне было бы это страшно трудно и грустно. (…) Нюнич [С. Л. Франк], по словам Тани, совсем ушёл в религию и отошёл от жизни, но по моему мнению, тут какое-то противоречие. (…) Тяжел и еврейский вопрос для них. Знаешь ли ты, что Витюша безумно рыдал, узнав, что отец его еврей. Это очень интересно было так: ещё в Саратове, играя с маленьким Ельяшевичем (10), Алёша [Алексей Семёнович Франк, 1910–1969] крикнул ему «Ах ты, жидёныш». Тат<ьяна>. Серг<еевна>. это услышала, страшно вскипела и крикнула ему: «Как ты смеешь! Ты сам такой же жидёныш. У тебя мать русская, как и у него, а отец еврей». Вечером она подходит к кровати Вити и видит, что тот бьётся в рыданиях. Она ему стала объяснять, что Нюнич православный, что он совсем уже русский, русский учёный и с большим трудом его успокоила. Вдруг ночью он просыпается и зовёт её. Мучительно ищет крест на груди и не находит, говорит в отчаянии, опять рыдая: вот видишь, Бог снял с меня крест. Оказалось и у Наташи нет её крестильного креста. Они потеряли играя на берегу Волги. С трудом его успокоили, дав ему крест отца. Вот как это трагично. Ты никому не рассказывай. Нюнич же говорит, что он чувствует, что его способ мышления — философски еврейский, что он в своём складе чувствует еврейство. Вчера, уходя от них, встретила Карсавина. Похож на Влад. Соловьева» (11).

Два года спустя С. Л. Франк уже сам с сыном четы Струве Константином отчасти иронично делился новой интимной подробностью о жизни своих детей в Германии, в которой так же можно увидеть эхо национального вопроса. Он писал К. П. Струве в Прагу 2 января 1925 года из Берлина: «Твою приятельницу Наташу немцы в школе истинно шемякиным судом облыжно обвинили в том, что она ругала немцев, и предложили мне взять её из школы» (12). Получается, что конфликт русско-еврейской идентичности детей С. Л. Франка с пропитанной конфликтом атмосферой их времени — конфликтом, в том числе, русских с евреями и немцев равно с русскими и евреями, явно не был изобретением нацистов, как о том вспомнилось самому младшему из детей-свидетелей. Остаётся лишь предполагать, как это переживал их отец.

***

1. Франк Василий. Русский мальчик в Берлине / Предисл. Г. Гусейнова, К. Павловской, пер. с англ. В. Михайлина, Е. Зотовой // Волга. Саратов, 1998. №10. С. 157. Настоящий перевод является сокращённым и, вероятно, не вполне точным, но— пока не появилась его аутентичная публикация— следует исходить из его максимальной точности в передаче мысли мемуариста.

2. Там же. С.113, 117.

3. Там же. С. 154.

4. Т. С. Франк. Наша любовь (1958–1959) // С. Л. Франк. Саратовский текст / Сост. А. А. Гапоненков, Е.П. Никитина. Саратов, 2006. С. 203.

5. Жена П. Б. Струве, тем не менее, обвинила Франка в карьерных мотивах его крещения — в интересах университетского преподавания. Об этом и подробно о проблеме отношений иудаизма и христианства в сознании Франка см.: Оболевич Тереза. «Еврей, принявший христианство»: Иудейская тема в творчестве С. Л.Франка [2017]: www.jcrelations.net/.5948.0.html?L=7&pdf=1

6. У нас нет явных свидетельств того, что К. М. Аггеев (1868–1921) действительно «был дружен» с Франком, он лишь был жене Франка «товарищем по Бестужевским курсам» (Франк Т. С. Наша любовь. С. 209). Решение о крещении Франк принял в том же 1912 году, перед рождением дочери Натальи (1912–1999. Там же. С. 213). Краткую биографию К. М. Аггева, расстрелянного большевиками в Крыму, см.: Покровский Ф.Н. Исповеднический путь протоиерея. М., 2015. С. 41–42. Уточнение даты расстрела протоиерея (2 января 1921), уже директора алупкинской климатической колонии для учителей церковно-приходских школ см.: Соколов Дмитрий. «Железная метла мете чисто…» Советские чрезвычайные органы в процессе осуществления политики красного террора в Крыму в 1920–1921 гг. М., 2017. С.216.

7. Об этом: Колеров М. А. Заметки по археологии русской мысли: Булгаков, Струве, Розанов, Котляревский, Флоровский, Бердяев, журнал «Скифы», ГАХН // Исследования по истории русской мысли [11]: ежегодник за 2012/2014 годы. М., 2015 («Исторические планы семьи Струве в 1917 и 1920 гг.»).

8. Об этом см. специально очерк: Колеров М. А.  Призывал ли о. Сергий Булгаков к еврейским погромам в 1920 году? // М. А. Колеров. Археология русского политического идеализма: 1904–1927. Очерки и документы. М., 2018

9. Ср. слова М. О. Гершензона в сборнике «Вехи» (1909): «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом,— бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной».

10. Близкие друзья Франка — Василий Борисович (1875-1956) и Фаина Осиповна (Моргулис, 1877–1941) Ельяшевичи. Об их отношениях см.: Аляев Г., Резвых Т. Дружба, испытуемая жизнью: К переписке С. Франка и В. Ельяшевича // Исследования по истории русской мысли [12]: ежегодник за 2015 год. М., 2016; Переписка С. Л. Франка с В. Б. Ельяшевичем и Ф. О. Ельяшевич (1922– 1950) / Публ. Г. Аляева и Т. Резвых // Там же.

11. ГА РФ. Ф. 5912. Оп. 1. Ед. хр. 118. Л. 20 об — 21. О том, как в дореволюционной России «брак между еврейской интеллектуальной страстью и ясностью и русской духовной самобытностью и душевной широтой в своем лучшем проявлении породил союз огромной потенциальной силы и изысканности», Виктор Франк вполне автобиографично писал на примере на примере семьи и лично Б.Л. Пастернака: Франк Виктор. «Неудобный» поэт // Виктор Франк. Избранные статьи. London, 1974. С. 48. Размышления Виктора Франка об ассимиляции евреев в России и СССР, о значительном их присутствии в высших эшелонах советской власти см. в сборнике, изданном Василием Франком: Франк Виктор. Евреи [1971] // Виктор Франк. По сути дела. Мюнхен, 1977. С. 21–25. Краткое указание на то, что он был «наполовину евреем» см.: Шапиро Леонард. Предисловие // Там же. С. 4.

12. ГА РФ. Ф. 5912. Оп. 2. Ед. хр. 297. Л. 102 об.