Кто и как совершил «бархатную революцию» в ЧССР 17 ноября 1989 года? / Кирилл Шевченко

Prevrat. Pravda, fámy a lri o 17. listopadu. Olin Jurman a kolektiv. Praha: Ceská citadela, 2019. Stran 320. 

Тридцатилетие «бархатной революции» 1989 г., свергшей тоталитарный коммунистический режим в Чехословакии и открывшей путь к демократическим ценностям, светлому рыночному будущему, возвращению в Европу и… последующему распаду чехословацкого государства в 1993 г., было отмечено в нынешней Чехии с предсказуемым пафосом, размахом и ликованием. Юбилей «бархатной революции» с размахом отметило и научное сообщество Чешской Республики. С 6 по 8 ноября 2019 г. в Праге проходила научная конференция «Демократическая революция 1989: тридцать лет спустя», организованная Сенатом парламента Чехии, Институтом новейшей истории Академии наук Чехии и Институтом изучения тоталитарных режимов. Впечатляющий тематический размах сего научного форума, участники которого в течение трёх дней пространно рассуждали и о теориях тоталитаризма, и о проблемах приватизации в «постбархатной» Чехии, тем не менее, имел явные «белые пятна». Некоторые чешские участники этой конференции с иронией замечали, что на форуме говорили о чем угодно, но только не о главном — вопрос об истоках, механизмах запуска и истинных действующих лицах «бархатной революции» остался проигнорированным.

Тем не менее, увлекательная и познавательная изнанка чехословацкой «бархатной революции», которая отнюдь не отличалась моральной белизной и пушистостью, в свой тридцатилетний юбилей не осталась без внимания. Многочисленным табуизированным и замалчиваемым сюжетам из истории «бархатной революции» посвящена книга «Переворот. Правда, слухи и ложь о 17 ноября», вышедшая в пражском издательстве «?eská citadela» в ноябре 2019 года. Книга представляет собой сборник свидетельств, воспоминаний и размышлений об исторических корнях, причинах и тайных пружинах чехословацкой «бархатной революции», её последующем развитии и последствиях. Среди авторов книги — современники и непосредственные участники описываемых событий, включая высокопоставленных государственных и партийных функционеров, общественных деятелей, дипломатов, учёных и сотрудников чехословацкой госбезопасности. Их многочисленные свидетельства складываются в причудливую и замысловатую мозаику, бесконечно далёкую от общепринятой ныне в Чехии официозной и прилизанной картины событий, в соответствии с которой мужественные и высокоморальные диссиденты и героические пражские студенты возглавили массовые народные выступления, свергнувшие поддерживаемый красной Москвой режим прогнившей коммунистической диктатуры.

Важной особенностью книги является обращение ряда её авторов к современным чешским реалиям, которые отнюдь не вызывают восторга у тех, кто первоначально питал в связи с «бархатной революцией» весьма радужные ожидания. Книга открывается высказыванием бывшего офицера чехословацкой госбезопасности Людвика Зифчака, блестяще сыгравшего 17 ноября 1989 г. роль якобы убитого в ходе студенческой демонстрации пражского студента Мартина Шмида, что дало толчок массовым выступлениям в Праге. По словам хорошо осведомлённого Л. Зифчака, «только наивный человек может думать, что звон ключей сверг старый режим» (s. 5). Зифчак здесь имел в виду популярный у участников антиправительственных демонстраций в Праге приём звенеть ключами, что было призвано показать недовольство засидевшимися у властного корыта аппаратчиками и побудить старое политическое руководство уйти в отставку.

Книга «Переворот. Правда, слухи и ложь о 17 ноября» будет востребована не только пытливым чешским и словацким читателем, стремящимся понять скрытые пружины «бархатной революции», одним из следствий которой стал распад Чехословакии в январе 1993 года. Книга эта будет не менее интересной и поучительной и для постсоветского читателя, поскольку в ней содержится немало пикантных, для многих шокирующих деталей о колоссальной роли горбачёвской дипломатии и советских спецслужб, дирижировавших рукотворными диссидентскими движениями в Восточной Европе, в свержении коммунистических режимов в странах бывшего социалистического содружества. К сожалению, данная книга, изданная в Праге небольшим тиражом на чешском языке, практически недоступна русскоязычному читателю.

Книга открывается крайне критическими, подчас провокационными размышлениями Ладислава Жака, бывшего осенью 1989 г. высокопоставленным функционером Социалистического Союза чехословацкой молодёжи (ССМ) — аналога советского комсомола — об истоках и последствиях «бархатной революции». Жак начинает свои размышления невесёлой констатацией того, что в последнее время монополию на «единственно верную трактовку» событий «бархатной революции» присвоили люди, которые ничего не знают об этих событиях на основании личного опыта и в целом не обременены какими-либо знаниями. Настоящее время, как иронично отмечает Л. Жак, характеризуется обилием «одномерных произведений в жанре политического комикса» (s. 8). Имея в виду современную политическую публицистику, Жак отмечает, что нынешние тексты данного жанра «как будто выструганы в соответствии с идейным форматом, в котором что-либо является правильным, потому что это верно, а верным потому, что это правильно… После «бархатной революции» я надеялся на то, что в нашем обществе победит пестрота, разнообразие и творческий спор между отдельными людьми и группами лиц. Вместо этого, — сожалеет автор, — я дождался возвращения мракобесия, безальтернативности и глупости в беспрецедентных масштабах» (s. 9). Продолжая свой критический анализ чешских политических реалий, автор бросает чешским элитам упрёк в том, что с 1990-х годов они «разделили общество на правильных и достойных рыцарей правды и любви и плохих духов лжи и ненависти», а также в том, что ими была создана «мантра fake news, которой обозначают всё неудобное…, снова появились libri prohibiti, www.prohibiti и, разумеется, homine prohibiti» (s. 16). Была создана, как замечает Жак, «мантра корректности, запрещающая называть вещи своими истинными именами. Новояз Оруэлла в сравнении с этим — лишь детский лепет… Была создана мантра о том, что Россия — империя зла и источник всех наших проблем. Тот, кто укажет на неудобную проблему, моментально становится “русским агентом” и “троллем Путина”. Подобная истерия разыгрывается и против Китая…

«Опасаюсь, — пишет Жак, обращаясь к нынешним элитам своей страны, — что под вами открывается ваш собственный гроб, вырытый теми же средствами, что и гроб предыдущего режима… Подобно тому, как старый режим держался на плаву благодаря протекторату Москвы, вас держит на плаву протекторат Брюсселя, Берлина и Вашингтона…» (s. 16). Среди непосредственных причин краха социалистической Чехословакии автор указывает на то, что «в конце 1989 г. тогдашние элиты чехословацкого государства, которое, по сути, являлось советским протекторатом, с ужасом узнали о намерении СССР постепенно вывести свои войска — и не только из ЧССР… Это лишало элиты значительной части источника своей силы… В 1989 г. режим делал одну ошибку за другой… Партия продолжала диктовать, что люди должны думать, постоянно что-то вдалбливала и защищала то, что защитить уже было невозможно. И всё это в условиях всеобщей либерализации — речь шла не только о Польше, Венгрии или самом СССР с его гласностью, перестройкой и новым мышлением — изменения происходили и в ГДР; наша страна стала свидетелем массового исхода граждан ГДР на запад…» (s. 13–14).

Известный чехословацкий дипломат Станислав Суя, занимавший осенью 1989 г. должность посла ЧССР в США и в ООН, опираясь на свои источники информации, подчёркивает, что «бархатная революция» в действительности началась не 17 ноября 1989 г., а «тщательно и длительное время готовилась нашей разведкой в сотрудничестве с зарубежными спецслужбами — и не только с советскими!» (s. 20). В этой связи Суя вспоминает об одном «жарком августовском вечере 1989 года», когда в фешенебельном пражском отеле «Париж» в центре города на тайном ужине встретились некоторые представители партийно-политического руководства ЧССР и чехословацких спецслужб и послы ведущих стран НАТО. Чехословацкая верхушка на этой встрече была представлена секретарём ЦК КПЧ Й. Ленартом, заведующим отделом ЦК КПЧ по вопросам обороны и безопасности Р. Гегенбартом и первым заместителем федерального министра внутренних дел генералом А. Лоренцом. «Официально речь шла об обмене информацией и координации действий в ходе ожидавшихся общественных перемен для обеспечения их ненасильственного характера… и предотвращения экономического хаоса… Иными словами, — пишет С. Суя, — высокопоставленные представители нашего государства, имевшие задачу защищать ЧССР от его военно-политического противника в лице блока НАТО, встретились с его представителями… Главная причина встречи — как можно элегантнее передать государственную власть и экономику именно в руки этого противника… Всё это в то время именовалось простым словом — предательство. Главным представителем противоположной стороны в ходе тайного ужина был посол США в ЧССР Джулиан Мартин Немчик… Во время Второй мировой войны он служил в американской военной разведке, дослужившись до капитана. После войны работал в американской стратегической разведке и в Агентстве национальной безопасности в звании полковника. В 1967–1969 гг. он был военным и военно-воздушным атташе в посольстве США в Праге…» (s. 20–21). Американскую дипмиссию в ЧССР, таким образом, в то время возглавлял более чем компетентный эксперт, имевший к тому же славянские корни.

По сведениям чехословацкого дипломата, ещё весной 1989 г. западные державы полагали, что изменения в ЧССР пройдут под руководством «прогрессивных сил» в госаппарате и под контролем ЦК КПЧ по сценарию советского руководства. Однако заявление Горбачёва о невмешательстве СССР во внутренние дела социалистических стран резко изменило ситуацию, поскольку «лидеры оппозиции всех оттенков высоко подняли голову» (s. 22). Уже в конце 1989 г. стало очевидно, что «какая-либо трансформация перестала стоять на повестке дня; главным стал вопрос о том, кто перехватит эстафету власти на последующие годы. Это касалось не только нас и прочих сателлитов, но и гегемона социализма — СССР» (s. 23).

Особенность ЧССР заключалась в том, что местное коммунистическое руководство достаточно уверенно держало в своих руках рычаги управления страной, поэтому, по словам чехословацкого дипломата, «изменения мог подготовить лишь такой орган, который контролировал вооружённые силы и структуры безопасности и при этом мог бы заключить альянс с некоторыми представителями высшего руководства» (s. 24).

Большое внимание в книге уделено подробной реконструкции событий 17 ноября 1989 г., когда разгон студенческой демонстрации, посвящённой международному дню студента, чехословацкими силовыми структурами, положил начало «бархатной революции» и последующему демонтажу режима. Как подчёркивает в своих мемуарах Л. Жак, инициатором студенческой демонстрации 17 ноября 1989 г. было пражское отделение ССМ; при этом демонстрация была официально разрешена, и первоначальным местом её проведения был определён пражский район Альбертов. Сам Жак покинул демонстрацию сразу после завершения её первой, официально разрешённой фазы; проходя по центру Праги, он заметил непривычно большое скопление автомобилей службы безопасности, включая автомобили с решётками на окнах, что вызвало у него дурные предчувствия. В этой связи, по воспоминаниям Л. Жака, ему пришло в голову знаменитое высказывание Станиславского о том, что если в первом акте пьесы на стене висит ружьё, то в третьем акте оно непременно выстрелит… (s. 27)

Как уже отмечалось, одной из самых интересных частей книги являются признания «мёртвого студента Шмида», роль которого вечером 17 ноября 1989 г. в центре чехословацкой столицы мастерски сыграл поручик чехословацкой госбезопасности Зифчак. После первого акта официально разрешённой студенческой демонстрации на пражском Альбертове наиболее радикальная часть студентов направилась в центр Праги, вряд ли подозревая при этом, что их движение чётко направлялось и координировалось группой сотрудников чехословацкой госбезопасности во главе с Зифчаком, которые талантливо исполняли роли участников демонстрации. Сам поручик задолго до этого был внедрен госбезопасностью в оппозиционные студенческие структуры, успешно там закрепился и был ценным источником информации о настроениях в студенческой среде. На углу Национального проспекта и улицы Микуландской в самом центре Праги произошло столкновение демонстрантов с полком спецназа национальной безопасности; при этом «после удара дубинкой на мостовую бессильно опустился молодой человек в чёрной куртке, не проявлявший признаков жизни» (s. 29). Внезапно появилась «скорая помощь»; после краткого осмотра потерпевшего на носилках погрузили в карету «скорой помощи», которая, включив сирену, умчалась в направлении ближайшей больницы. Находившаяся неподалёку некая молодая дама громко закричала, что студент умер и что его «убили эти свиньи» (s. 29).

Истошно кричавшую даму звали Драгомира Дражска, она трудилась в качестве вахтёра в студенческом общежитии Карлова университета, была знакома с сотрудником западных информационных агентств и различных радиоголосов П. Улем и, как позже сообщил Л. Зифчак, сотрудничала с органами чехословацкой госбезопасности. Именно пани Дражска сообщила диссиденту П. Улу, что якобы погибшего студента звали Мартин Шмид и что он учился на физико-математическом факультете университета. Разумеется, данная информация была стремительно подхвачена и растиражирована западными радиоголосами и местным «сарафанным радио», резко повысив градус общественного недовольства.

Собственно, именно ради этого и разыгрывался весь спектакль. Лучшего способа и времени «для пробуждения народа из состояния летаргии не было» (s. 29), — констатируют авторы книги. Подобный сценарий был тщательно подготовлен частью чехословацкого политического руководства и чехословацкой госбезопасности в координации с советскими спецслужбами с целью создать условия для смещения консервативного руководства КПЧ и ЧССР, уже давно вызывавших раздражение Горбачёва, и передачи власти реформаторам (s. 33).

Однако, как отмечают авторы книги, «дальнейшее развитие событий вышло из-под контроля организаторов акции» (s. 36). В своём интервью в ноябре 2017 г. один из главных фигурантов событий 17 ноября 1989 г. в Праге экс-поручик чехословацкой госбезопасности Л. Зифчак сказал, что «после акции 17 ноября должны были последовать политические шаги, прежде всего заседание исполнительного комитета ЦК КПЧ, которое должно было принять решение о дальнейших шагах. К власти должны были прийти представители так называемого “твёрдого ядра”, сменив консерваторов. Должны были последовать акции в области безопасности для решения тогдашних проблем. Однако политическое решение пришло не в том виде, как это предполагалось» (s. 39). При этом, как полагал Зифчак, серьёзных условий для революции не было, «проблемы можно было решить достаточно легко. Причин для смены политического режима не существовало… Социологические опросы в 1989 и 1990 гг. показывали, что за изменение политической системы выступало лишь 12% опрошенных; 88% населения хотело оставить прежнюю систему с косметическими изменениями» (s. 39). На вопрос о роли СССР в «бархатной революции» Зифчак ответил, что со времени перестройки в СССР было течение, поддерживавшее сильный Союз, и проамериканские группы с Горбачёвым, которые путём перестройки хотели установить в бывших соцстранах демократические режимы.

Ноябрь 1989 г. стал результатом столкновения этих групп. По словам Зифчака, «компартии ЧССР, ГДР, Болгарии и Венгрии рассчитывали на поддержку СССР. Но система стала рушиться, когда глава СССР Горбачёв заявил, что “это ваша проблема”. В этом чешские коммунисты видели предательство. Горбачёв заслужил, чтобы ему надели наручники…» (s. 40).

Представляет интерес и опубликованный в книге подробный дневник чешского театрального деятеля Зденека Зборжила, который детально проследил события с 17 по 21 ноября 1989 г., имевшие место в пражской Театральной академии и среди знакомой ему части творческой интеллигенции. Примечательно, что, по воспоминаниям автора, ещё вечером 20 ноября к объявленной всеобщей забастовке присоединились только несколько пражских вузов, что вызывало нервозность революционных активистов (s. 54). «Если бы меня в то время спросили, распадётся ли в итоге Чехословакия, будет ли проведена малая и большая приватизация с разворовыванием госимущества, будет ли выборочная реституция крупной собственности и отправка чешских солдат в Мали, Боснию и Афганистан, я подумал бы, что схожу с ума» (s. 55), — так прокомментировал неожиданные и обескураживающие для многих практические последствия «бархатной революции» З. Зборжил.

В этой связи примечательно, что критические мнения о последствиях «бархатной революции» высказывали и некоторые её главные фигуранты и выгодополучатели в лице известных диссидентов, занявших впоследствии высокие должности. Как выразился однажды диссидент и политик Й. Динстбир, получивший после «бархатной революции» кресло министра иностранных дел, чешскому «реальному капитализму не помешало бы иметь более человеческое лицо».

Ещё более резким в своих оценках оказался крупный чешский экономист В. Комарек, сыгравший важную роль в ходе событий осени 1989 г. По мнению Комарека, в результате революции 1989 г. «в выигрыше оказались бандиты и грабители». Важным фактором, объясняющим «бархатную революцию», была внутрипартийная борьба среди чехословацкой верхушки. По свидетельству одного из секретарей ЦК КПЧ, ещё до ноября  была достигнута секретная договорённость между членом Президиума ЦК КПЧ и первым секретарём пражского горкома КПЧ Мирославом Штепаном и членом секретариата ЦК КПЧ, председателем ЦК ССМ Василем Могоритой, направленная на смещение генерального секретаря ЦК КПЧ Милоша Якеша (s. 73). В соответствии с достигнутой ими договорённостью о разделении функций пост генсека ЦК КПЧ должен был занять М. Штепан, а секретарём ЦК КПЧ по идеологии должен был стать лидер чехословацкого комсомола В. Могорита. О данном плане знала и выступала в его поддержку часть чехословацкой политической элиты, включая президента ЧССР Г. Гусака и бывшего главу правительства ЧССР Л. Штроугала. В планы верхушечного переворота была посвящена часть руководства чехословацкой госбезопасности, действия которой координировались высокопоставленными сотрудниками советского КГБ.

Студенческая демонстрация 17 ноября, её разгон силами правопорядка и одна «жертва полицейского террора» в лице «студента Шмида» должны были вызвать широкое общественное недовольство и создать условия для совершения верхушечного переворота. Симптоматично, что во время акции сил госбезопасности против студентов вечером 17 ноября в штабе чехословацкого корпуса национальной безопасности рядом с подполковником чехословацкой госбезопасности Данишовичем, руководившим акцией против демонстрантов, находился советский генерал Г. Тепленко из МВД СССР. В вилле чехословацкого МВД на пражском Бржевнове в это же время на деловом ужине встретились заместитель министра чехословацкого МВД генерал А. Лоренц и представитель КГБ СССР генерал В. Грушко (s. 80).

Характерно, что брутальный разгон студенческой демонстрации с 20:00 до 21:00 17 ноября 1989 г. силами чехословацкой госбезопасности грубо нарушал данное ранее указание М. Якеша о неприменении силы. «Сразу стало ясно, что насильственный разгон официально разрешённой манифестации студентов к 50-й годовщине подавления студенческой демонстрации 17 ноября против немецкой оккупации вызовет колоссальное общественное недовольство, — обоснованно полагают авторы книги. — После уже имевших место событий в Польше, Венгрии и ГДР это не могло не вызвать глубоких политических изменений, связанных со сменой старого политического руководства. Речь шла именно об этом…» (s. 81).

Однако главными выгодополучателями от происшедших перемен оказались вовсе не реформаторы в руководстве КПЧ. Уже на следующий день после разгона студенческой манифестации, в субботу 18 ноября со своей дачи в Прагу вернулся В. Гавел, который на удивление оперативно получил «очень точную информацию о происшедших событиях» (s. 81). Вечером 19 ноября в пражском театре Драматический клуб собралась «группа интеллектуалов, деятелей искусств и представителей студентов, провозгласивших создание Демократического форума. Данная акция проводилась под полным контролем диссидентов, а решение о занятии ключевых функций в этой структуре принималось исключительно под диктовку В. Гавела» (s. 82).

Любопытно, что, судя по всему, уже в октябре 1989 г. Гавел был явно в курсе готовившихся событий. «Мне кажется, что уже начинает светать. Где-то на горизонте мы начинаем ощущать просветление…», — туманно написал Гавел в одной из своих статей в начале октября 1989 года, то есть более чем за месяц до начала «бархатной революции». На фоне уверенных действий Гражданского форума во главе с Гавелом, который сразу захватил политическую инициативу и всё активнее диктовал правила игры, высшие эшелоны партийно-политического руководства ЧССР проявили слабость, нерешительность, разрозненность и колебания. Это в полной мере проявилось на чрезвычайном заседании Президиума ЦК КПЧ в воскресенье вечером 19 ноября 1989 г. Председатель Федерального собрания ЧССР А. Индра выступил против дистанцирования ЦК КПЧ от действий сил правопорядка 17 ноября. Сославшись на болезнь, заседание быстро покинул глава федерального правительства Л. Адамец, который, начав собственную игру, вскоре вступил в сепаратные контакты с представителями Гражданского форума.

Президент ЧССР отказался от выступления по чехословацкому телевидению. Президиум ЦК КПЧ, не имевший достаточной информации о закулисных событиях, «поручил главе чешского правительства Ф. Питре выступить по телевидению с призывом к спокойствию, хотя это должны были сделать генсек ЦК КПЧ М. Якеш, глава федерального правительства Л. Адамец, либо президент Г. Гусак» (s. 83).

Попытки М. Штепана и В. Могориты перехватить политическую инициативу очень быстро провалились — их уверенно переиграли диссиденты во главе с Гавелом. Так, во вторник 21 ноября на совещании пражского горкома КПЧ во главе с М. Штепаном было принято обращение с осуждением «личных амбиций некоторых лиц антисоциалистической направленности» и призывом к пражанам «не поддаваться эмоциям и быть надёжным участником борьбы за перестройку и демократизацию» (s. 86). Но в это же время Адамец на встрече с представителями студентов и творческой интеллигенции «осудил действия госбезопасности 17 ноября и потребовал от генпрокурора ЧССР Я. Пещчака расследовать причины происшедшего инцидента» (s. 87).

Сокрушительный удар по позициям партийно-политического руководства ЧССР был нанесён 22 ноября 1989 г. со стороны руководства Советского Союза. В этот день посол СССР в ЧССР Виктор Ломакин сухо сообщил генсеку ЦК КПЧ М. Якешу, что «руководство ЦК КПСС во главе с генеральным секретарём ЦК КПСС М. Горбачёвым не заинтересовано в каком-либо дальнейшем сотрудничестве с нынешним руководством ЦК КПЧ» (s. 90). По сути, это было хладнокровным оглашением смертного приговора тогдашнему руководству социалистической Чехословакии. В это же время численность демонстрантов на Вацлавской площади в центре Праги начинает достигать нескольких сотен тысяч человек. 23 ноября 1989 г. из повиновения партийному руководству вышли всегда державшие нос по ветру журналисты чехословацкого радио и телевидения, что ещё больше усугубило ситуацию. Новое руководство ЦК КПЧ во главе с малоопытным К. Урбанеком, который сменил М. Якеша в должности генсека, продолжало «стремительно терять своё влияние; фактически власть переместилась в правительственные структуры… Л. Адамец и К. Урбанек 4–5 декабря 1989 г. совершили визит в Москву, где они не были приняты генеральным секретарём ЦК КПСС М. Горбачёвым. Это явилось ярким свидетельством того, что они списаны руководством СССР» (s. 103).

В результате уже 7 декабря 1989 г. Адамец подал в отставку с поста председателя федерального правительства. Вскоре свой пост покинул и Урбанек, пробывший генсеком ЦК КПЧ всего лишь 26 дней. Декабрь 1989 г. прошёл под знаком тотального предательства среди чехословацкой политической элиты, когда все предавали всех. «Г. Гусак объявил В. Могориту предателем социализма. В. Могорита вскоре поддержал кандидатуру В. Гавела на пост президента и тем самым предал Л. Адамеца, который вскоре после своего избрания председателем КПЧ 20 декабря 1989 г. выбрал именно его первым секретарём ЦК КПЧ. В свою очередь, Л. Адамец объявил главным виновником плохой политической и экономической ситуации в стране членов бывшего Президиума ЦК КПЧ, включая своего предшественника на посту главы правительства ЧССР Л. Штроугала; при этом последние два года сам Л. Адамец был членом того самого Президиума ЦК КПЧ… Очень печально, что твёрдые политические принципы не были сильной стороной ключевых действующих лиц тех событий» (s. 104), — с философской грустью заключают авторы книги. В сухом же остатке произошло нечто на первый взгляд труднопредставимое — политически неискушенные диссиденты, театралы и студенческие активисты во главе с любителем-драматургом Гавелом, искусно имитировавшим свою незаинтересованность во власти, начисто переиграли матёрых чехословацких аппаратчиков, имевших в своём распоряжении отлично подготовленную службу госбезопасности и прочие лояльные, мощные и полностью дееспособные силовые структуры…

В изданной в июне 2019 г. книге своих воспоминаний, отрывки из которой вошли в рецензируемое издание, бывший генсек ЦК КПЧ Милош Якеш, обращаясь к событиям осени 1989 г., отмечал, что в то время большинство населения поддерживало социалистический строй. Влияние хартистов и прочих групп диссидентов, по его мнению, тогда было незначительным; при этом деятельность оппозиционеров «была под контролем и успешно нейтрализовывалась путём инфильтрации агентов госбезопасности» (s. 123). По мнению Якеша, в падении режима диссиденты сыграли отнюдь не самую главную роль. Гавела Якеш считает «фальшивой иконой, на которую молились те внутренние и внешние силы, которым переворот принёс имущественные выгоды. Гавел, — по словам Якеша, — морально дискредитировал себя на всю жизнь и во время нахождения на посту президента. Заявление о гуманитарной бомбардировке Югославии стало верхом его цинизма» (s. 103). Сам переворот осенью 1989 г. Якеш разделяет на два этапа. На первом этапе, по его мнению, несколько групп в партийных верхах планировали отстранить руководство партии и государства при сохранении социалистической ориентации страны. Для достижения этой цели был избран метод давления снизу; главной составной частью этого плана стала демонстрация 17 ноября 1989 г. на Национальном проспекте в центре Праги, организованная некоторыми структурами чехословацкой госбезопасности; при этом была инспирирована смерть студента. Хотя быстро выяснилось, что это ложь, данная акция запустила механизм раскручивания общественного недовольства, с которым организаторы акции справиться не смогли. В наступившем хаосе, как полагает Якеш, «власть оказалась лежащей в прямом смысле этого слова на улице и возможностью её взять воспользовались те, кто был к этому совершенно не готов» (s. 124).

На вопрос о том, была ли акция сил чехословацкой госбезопасности 17 ноября 1989 г. в центре Праги организована совместно чехословацкой и советской спецслужбами, Якеш дал однозначно утвердительный ответ. По его словам, «всё говорит о том, что это было именно так. В те дни в ЧССР находились высокопоставленные представители советских спецслужб во главе с генералом Грушко, с которым вёл официальные и неофициальные переговоры генерал Лоренц… Позже выяснилось, что в то время в штабе госбезопасности находился и генерал КГБ, какой-то Тесленко… Подобные генералы и офицеры действовали и в других социалистических странах. Разумеется, отнюдь не случайно режимы в этих странах стали падать в одно и то же время. По причине недальновидной и предательской политики Горбачёва, — считает М. Якеш, — пало социалистическое содружество европейских стран и погиб сам Советский Союз… На сей раз предательство пришло не с Запада, а с Востока» (s. 125).

Ярким доказательством предательства Горбачёва Якеш считает тот факт, что бывший президент СССР «из рук Гавела на Пражском Граде получил награду за вклад в падение коммунистических режимов в компании с Д. Бушем, Г. Колем, Ф. Миттераном, Р. Рейганом, М. Тэтчер и Л. Валенсой». Констатируя однозначно негативные внешнеполитические последствия «бархатной революции» для Чехии, Якеш указывает на то, что «вопреки обещаниям Гавела о невступлении в какой-либо военный блок, очень скоро после роспуска Варшавского Договора мы вступили в самый агрессивный блок НАТО. Вступив в Евросоюз, мы передали значительную часть суверенитета в Брюссель; а во внешней политике мы — вассал США» (s. 125).

Более адресной и критической является оценка руководства ЧССР и СССР и их действий осенью 1989 г. Любомиром Штроугалом, который вплоть до сентября 1988 г. был членом Президиума ЦК КПЧ и председателем федерального правительства ЧССР, имея репутацию продвинутого технократа. Прекрасно информированный Штроугал констатирует, что руководство СССР в то время «лишь пассивно наблюдало за постоянно углубляющимся кризисом в странах социалистического содружества. При этом, — напоминает Штроугал, — в течение десятилетий Москва строго приучала нас к тому, что самостоятельное принятие решений в отдельных странах недопустимо… Сам же Горбачёв реагировал на происходившие изменения с опозданием, непрофессионально и всё более противоречиво. В последние два года руководство КПЧ проводило своеобразную политику — говорить о реформах, но ничего не делать… Изменения в соцстранах проходили не только с согласия, но и по инициативе Москвы. Горбачёв давал понять, что он стремится провести коренные кадровые изменения в руководстве всех партий и государств содружества, хотя было понятно, что в результате все компартии лишатся власти… В октябре 1989 г. на заседании Президиума ЦК КПЧ глава республики предостерегает: «Вы что, не видите, что вокруг нас всё идёт в ж?.. Делайте же что-нибудь!». К сожалению, руководство КПЧ не реагировало» (s. 126–127). Любопытно, что критическая оценка советской «перестройки» Штроугалом была созвучна настроениям лидеров других соцстран. Недовольство союзников СССР в первую очередь вызы[1]вал «хаотичный, непродуманный и изобиловавший скверными импровизациями сценарий перестройки».

По словам советского дипломата В. Л. Мусатова, «наши союзники в Восточной Европе, видя быстрые перемены и повороты, начали горько шутить, что нельзя жить в доме, в котором ободраны обои, подняты полы, вскрыт паркет, не работает водопровод и нет света… Даже Кадар при всех внешних симпатиях к Москве дома начал говорить, что Горбачёв может развалить страну». Недобрые предчувствия мудрого Яноша Кадара сбылись даже раньше, чем он предполагал… Подчёркивая пассивность руководства КПЧ и отмечая, что оно «закрывало глаза» на очевидные вещи, Штроугал полагает, что  подобное поведение было результатом «всей истории КПЧ и её отношения к СССР… Мы пожинали многолетние плоды политики нормализации, идеологического давления и постоянного политического вмешательства советского руководства. В таких условиях не могло появиться новое, отвечающее современным условиям и способное поколение функционеров. Мы были обречены принимать плохие решения» (s. 128, 131–132). В условиях подготовки к очередному съезду КПЧ, запланированному на вторую половину 1990 г., первый заместитель главы МВД ЧССР генерал А. Лоренц и заведующий отделом ЦК КПЧ по безопасности Р. Гегенбарт приняли решение создать благоприятную ситуацию для смены генсека и других членов Президиума ЦК КПЧ. Однако «планируемый политический переворот не был продуман и хорошо подготовлен с организационной точки зрения… Когда Якеш и Адамец в августе 1989 г. отдыхали в СССР в Крыму, Лоренц, Гегенбарт и секретарь ЦК КПЧ Й. Ленарт организовали в отеле “Париж” встречу с послами некоторых стран НАТО. В сообщениях зарубежных корреспондентов в то время появилась информация о планируемой отставке генсека ЦК КПЧ Якеша как о решенном вопросе… Затем в ходе событий 17 ноября была организована далекоидущая провокация. Речь идёт об инсценировке смерти “студента Шмида”… Более 30 часов, — обращает внимание Штроугал, — эта провокационная и лживая информация распространялась чехословацкими и зарубежными СМИ и её никто из официальных лиц не опроверг. Это создало качественно новую ситуацию, отличавшуюся массовой ненавистью к КПЧ и Якешу. Я никогда не поддавался шпиономании, но то, что разные разведки вытворяли в то время, заняло бы многие тома. Речь шла не только о разведке стран НАТО; очень активно действовала и советская разведка… Нельзя не прийти к мысли, что отсутствие ведущих руководителей партии в Праге в момент появления информации о смерти студента, было специально организовано, дабы никто не смог сразу пресечь распространение медиальной истерии… Партийное руководство собралось лишь в воскресенье после обеда, правительство — в понедельник. Поздно. Дезинформация ширится 3–4 дня, и никто этому не противостоит. Непонятно, почему начатая акция сил безопасности не была доведена до конца… Массовое недоверие к режиму, который “убивает наших детей”, росло с каждым часом» (s. 131).

В условиях, когда новое партийное руководство во главе с К. Урбанеком после ухода М. Якеша беспомощно и безуспешно пыталось овладеть ситуацией, стремительно восходила политическая звезда Гавела, при этом хорошо информированные лица уже знали о его предстоящем президентстве. Штроугал упоминает, что когда президентом ещё оставался Г. Гусак, члены аппарата правительства ФРГ в здании чехословацкого правительства говорили о президентстве Гавела как о решённом вопросе (s. 132). Озвученные в то время некоторыми чехословацкими политиками планы прямых выборов президента в ЧССР населением были жёстко раскритикованы западными СМИ как угроза возрождавшейся в Чехословакии демократии. Как обоснованно полагает Штроугал, тем самым Запад «высокомерно дал понять нам в Чехословакии, что мы не могли рассчитывать на какую-либо собственную политику, что в итоге и произошло» (s. 131).

В заключение Штроугал указывает, что в момент передачи власти от коммунистов к оппозиции ЧССР «обладала значительным экономическим потенциалом, дееспособными государственными органами и органами самоуправления, двухсоттысячной современной армией и эффективными силами безопасности. Сегодня, — подводит неутешительный итог Штроугал, — каждый может сравнить, к какому страшному маразму привели нас новые хозяева жизни, когда нам скоро перестанет принадлежать даже воздух…» (s. 133). Уникальную по ценности информацию о возникновении и развитии диссидентского движения в ЧССР сообщил бывший сотрудник чехословацкой контрразведки под псевдонимом «Милан», курировавший как офицер контрразведки деятельность диссидентских структур. По его словам, инициатором создания главной диссидентской структуры в ЧССР — Хартии 77 — был Любомир Штроугал, многолетний министр внутренних дел и глава федерального правительства ЧССР. Штроугал, имевший контакты как с органами безопасности, так и со многими диссидентами, «осознавал необходимость организации, которая была бы в состоянии создать оппозиционную платформу в отношении КПЧ… Хартия 77 насчитывала около тридцати высокопоставленных диссидентов, которые имели признание и получали из-за рубежа щедрое вознаграждение и прочих подписантов — «рыцарей печального образа», которые подвергались гонениям» (s. 213).

Впрочем, один из самых известных основателей Хартии 77, профессиональный диссидент и моралист, описывал её возникновение в гораздо более позитивных и возвышенных тонах, подчёркивая, что отцы-основатели Хартии «объединились не на политической основе, а по более глубоким причинам — скорее человеческим, чем политическим. Их общей движущей силой была мораль. Хартия была аутентичным ответом гражданина на состояние всеобщей деморализации… Она возникла как желание противостоять деморализующему давлению эпохи…». По признанию источника из чехословацкой контрразведки, все было гораздо прозаичнее: «значительная часть членов Хартии 77 являлась сотрудниками нашей контрразведки, но некоторые из них сотрудничали непосредственно с КГБ» (s. 214). Поскольку верхушка диссидентов нуждалась в значительных финансовых средствах и для обеспечения своей профессиональной деятельности, и для своих личных целей — в этой связи бывший чехословацкий контрразведчик упоминает, что на дачах некоторых чехословацких диссидентов нередко организовывались разнузданные сексуальные оргии с большим количеством алкоголя — был разработан чёткий механизм их финансирования (s. 216). По словам экс-сотрудника контрразведки ЧССР, главным источником финансирования лидеров Хартии 77 был западногерманский фонд Фридриха Эберта, откуда средства поступали на их личные счета. Лидеры диссидентов получали от 30 до 80 тысяч валютных чеков, что в переводе составляло от 150 до 400 тысяч чехословацких крон в месяц. Это было огромной суммой по меркам социалистической Чехословакии и поэтому «верхушка Хартии 77 могла позволить себе расточительный образ жизни без каких-либо ограничений» (s. 217).

Однако, как выяснилось позже из итальянской прессы, деньги в западногерманский фонд Эберта шли со счетов… итальянской компартии, которая, в свою очередь, получала их непосредственно от советского КГБ (s. 217). В конце 1988 г. стали появляться первые признаки подготовки смены режима. «Первый предупреждающий сигнал принёс один из наших ведущих диссидентов, который работал также и на советскую сторону. С представителем СССР он регулярно встречался на своей даче в кршивоклатских лесах и потом сообщал об этом руководству нашей контрразведки. В этот раз всё было по-другому. Ночью сразу после встречи с советским представителем он позвонил своему чешскому куратору и взволнованным голосом проинформировал его, что Советы предложили ему стать их представителем и носителем планируемых изменений в обществе, когда начнётся уже запланированное восстание народа, — вспоминал бывший сотрудник чехословацкой контрразведки. — Наш агент был этим ошарашен и предложение отверг, что стало для него роковым. Утром следующего дня он был найден мёртвым перед дверями своей квартиры в Праге. Без расследования он был похоронен через два дня. Это означало только одно: когда Советы посвятили его в детали готовившегося переворота, а он отказался от своего участия, его просто ликвидировали, чтобы он не смог сообщить, что они для нас готовят. Официально он умер от инфаркта, но сценарий проведения подобных “мокрых акций” у всех разведок мира одинаков» (s. 218). В результате, по словам бывшего офицера контрразведки, чехословацкие спецслужбы стали более настороженно относиться к «советским братьям», однако «трагедия состояла в том, что советники из СССР были официально задействованы во всех структурах чехословацкой контрразведки… В последние месяцы наша служба безопасности могла положиться только сама на себя. Единственной нашей выгодой было то, что мы контролировали почти всех двойных агентов, работавших как на СССР, так и на нас… В марте 1989 г. мы получили информацию о том, как будет проходить процесс передачи власти в ЧССР. От русских “дублёров” стало известно, что акция уже подготовлена и что общенародное восстание завершится созданием так называемого Гражданского форума… Как будет называться это движение, мы знали уже в марте 1989 года…» (s. 218–219).

При этом незадолго до бурных ноябрьских событий 1989 г. «эмигрант и член Хартии 77 Зденек Млынарж несколько раз встречался с Горбачёвым, с которым они были знакомы ещё по учёбе в университете. Они совместно договаривались о кандидатурах будущих властителей в ЧССР» (s. 221). Таким образом, если информация экс-сотрудника чехословацкой контрразведки верна, тогдашний президент СССР Горбачёв, пользуясь связями со своим бывшим однокурсником и одним из ведущих чехословацких диссидентов З. Млынаржем, был непосредственно вовлечён в решение кадровых вопросов в связи с запланированным переворотом в ЧССР. Характерно, что накануне событий 17 ноября отдел чехословацкой контрразведки, отвечавший за работу с диссидентами, был в полном составе по распоряжению высшего руководства МВД отправлен за Прагу на некий странный тренинг, что, как полагает бывший чехословацкий контрразведчик, было устроено намеренно. В условиях нараставшего общественного недовольства и растерянности в партийных верхах ЧССР, «дублёр, сотрудничавший с советской разведкой, получил от неё задание ввести Гавела в руководство формирующегося оппозиционного объединения… После этого дублёр отвёз Гавела на заседание Гражданского форума, чем его роль закончилась. Гавел стал лидером нового объединения сам и без особых усилий и власть из своих рук уже не выпустил. Дублёр, впрочем, долго оставался в его окружении, и мы получали от него информацию. Вплоть до сегодняшнего дня я не перестаю удивляться, почему руководство партии и госу[1]дарства совершенно не реагировало…» (s. 225).

Суммируя события осени 1989 года с учётом опыта прошедших 30 лет, бывший чехословацкий контрразведчик констатирует: «В 1989 г. со стороны чешских актёров речь шла о внутрипартийном путче, который должен был убрать существовавшую партийную и властную структуру. Действительной целью этого спектакля была ликвидация всего партийного и силового аппарата. Всё это, разумеется, уже без участия лиц, которые начали процесс в форме некого возвращения к 1968 г. После 17 ноября 1989 г. они свою роль выполнили и были предоставлены своей участи… Это был гениальный ход со стороны действительных организаторов переворота, которые сидели далеко от наших границ по обеим сторонам тогда еще разделённого на два непримиримых лагеря мира. Тем самым они реализовали свой общий интерес в Европе, который состоял в новом геополитическом разделе мира» (s. 228). К этому можно только добавить, что «новый геополитический раздел мира» обернулся крахом социалистического содружества и распадом самого СССР. Истинным и окончательным выгодополучателем в итоге стала только одна сторона — та самая, которая полностью контролирует сейчас всю Центральную и значительную часть Восточной Европы. Большое количество ценных и пикантных деталей о закулисных сторонах «бархатной революции» сообщает пражский историк Ян Шолта, который лично знал многих фигурантов событий, включая чехословацких партийных функционеров, диссидентов, а также советских политиков и дипломатов из посольства СССР в Праге.

Информация Я. Шолты представляет собой крайне примечательные, порой зубодробительные добавления в общую мозаику, благодаря которым общая картина имевших место событий получается далеко не такой чёрно-белой, как её принято изображать. Подчёркивая, что он сознательно избегал каких-либо общих оценок, Шолта справедливо полагает, что его информация «может быть полезной при поиске ответа на постоянные вопросы о том, почему “бархат” произошёл столь быстро и легко, кто стоял за всеми переменами и кто и почему их инициировал» (s. 265–266). Перед началом своего повествования Я. Шолта обращает внимание на то, что для многих наблюдателей стремительный, подобный карточному домику, распад социалистического лагеря осенью 1989 г. был совершенно необъясним. При этом в Румынии, где не было советских войск, и где режим был наименее зависим от Москвы, смена руководства прошла наиболее кровавым и насильственным путём. «Не произошло ли это именно потому, — задаёт обоснованный вопрос чешский историк, — что автократ Чаушеску твёрже удерживал в своих руках власть и в меньшей степени зависел от Москвы?» (s. 266).

По воспоминаниям Шолты, весной 1989 г. он вплотную соприкоснулся с волнами советской перестройки в ЧССР. В качестве научного сотрудника одного пражского исследовательского института в области культуры в апреле 1989 г. он оказался на конференции министерства культуры ЧССР, где опытом перестройки в этой сфере делился заместитель министра культуры СССР Шабанов. «В последовавшей дискуссии я задал дерзкий вопрос о том, почему у нас перестройка остановилась, почему у нас только говорят, но на практике ничего не происходит, — вспоминает Шолта. — Это сразу вызвало неудовольствие у присутствовавших функционеров… После мероприятия Шабанов неожиданно предложил мне проводить его… Он был прекрасно информирован о тенденциях советской политики и о ситуации у нас. Судя по всему, информацию он имел от своего шефа, кандидата в члены Политбюро Демичева и своего брата, генерала армии в должности заместителя начальника Генштаба Советской Армии. Он заверял меня, что очень скоро у нас произойдут важные перемены и те, кто шикал на меня в зале, покинут свои посты. Он подробно расспрашивал меня о настроениях среди нашей интеллигенции | Содержание и студентов, он знал Хартию и на удивление хорошо ориентировался в настроениях среди нашей оппозиции. Шабанов с энтузиазмом предсказывал, что изменения будут иметь общеевропейский и глобальный масштаб и их последствия будут более глубокими, чем предполагалось в период Пражской весны!» (s. 268).

С 1965 г. внутреннее положение в ЧССР, по воспоминаниям Яна Шолты, он откровенно обсуждал со своим коллегой Олегом Лушниковым, который тогда учился в Праге и позже работал в качестве дипломата в посольстве СССР в Чехословакии. Во вторник 21 ноября 1989 г., когда развитие «бархатной революции» стремительно набирало обороты, Шолте позвонил его старый знакомый Лушников, занимавший в то время должность советника посольства СССР в Праге, и пригласил посетить советское посольство. В ходе встречи в посольстве Лушников изложил Шолте суть советской позиции по поводу текущей ситуации в ЧССР, которая, по воспоминаниям Я. Шолты, сводилась к следующему: 1). Учитывая, что чехословацкое руководство не выполняет ранее достигнутые договорённости, советское руководство не считает необходимым поддерживать нынешнее руководство ЧССР. 2). Советское правительство с пониманием относится к мотивам участников демонстраций на улицах чехословацких городов. Поэтому советское руководство с полной ответственностью гарантирует, что если в ходе выступлений не вспыхнут насилия или грабежи…, то против демонстрантов не выступит ни чехословацкая армия, ни чехословацкая безопасность… 3). Советское правительство готово признать в Чехословакии любое демократическое правительство, которое будет образовано в результате свободных выборов. 4). Советское правительство ознакомлено с определёнными тенденциями в Словакии, направленными на достижение большей самостоятельности и…поддерживает данные тенденции по договорённости с другими государствами… 5). Советское правительство хотело бы, чтобы данные перемены произошли в ЧССР как можно быстрее…» (s. 270).

Когда, по воспоминаниям Шолты, «подобная информация часом ранее на этом же месте была доведена до сведения заместителя главы федерального правительства Й. Обзины, он расплакался, сразу поняв, что его карьере пришёл конец» (s. 270–271). Содержание данных требований было, по сути, ультиматумом советской стороны, который по форме был даже более жёстким, чем стиль коммуникации брежневского руководства с лидерами «Пражской весны» в августе 1968 года; при этом содержание данного ультиматума широко распространялось по доступным каналам. По справедливой оценке Я. Шолты, данная позиция советского руководства открывала дверь к реализации перемен, которые «значительно превосходили первоначальные требования демонстрантов. Правящий в ЧССР режим, который основывался на поддержке… со стороны советской сверхдержавы, был тем самым полностью парализован» (s. 271), при этом «было очевидно, что происходят геополитические подвижки, что в нашем регионе отныне будет доминировать Запад, прежде всего ФРГ. Заявленный распад ЧССР был, видимо, окончательно согласован сверхдержавами и с этим оставалось только смириться…» (s. 271). Однако еще ранее, в понедельник 20 ноября 1989 г., как сообщил Я. Шолте советник посольства СССР в Праге О. Лушников, состоялась встреча посла Ломакина с членами Президиума ЦК КПЧ, на которой советский посол сухо и официально поведал ошеломлённым руководителям компартии Чехословакии, что «их время закончилось».

Чехословацкая полиция прекратила активные действия против демонстрантов уже со второй половины дня 18 ноября — сразу после отлета Грушко в Москву. Так что последующая вялость и пассивность чехословацкого руководства понятна — в случае активных действий они могли бы повторить трагическую судьбу румынского лидера Николае Чаушеску… По мнению хорошо информированного Шолты, не вызывает сомнения то, что «Гавел с самого начала ноябрьских событий располагал всей этой ключевой информацией, но не поделился ей с остальными участниками Гражданского форума. Видимо, он выгодно использовал данную информацию, прежде всего в своих интересах» (s. 273). Ещё одним очень любопытным сюжетом является свидетельство Я. Шолты о его контактах шесть лет назад с бывшим генералом Первого главного управления КГБ (разведка) по имени Леонид. По воспоминаниям пражского историка, генерал Леонид сообщил ему о том, что «в августе 1989 г. он был вопреки воле посла СССР в ЧССР Ломакина направлен в советское посольство в Праге в качестве аналитика с совершенно секретным заданием, которое состояло в обеспечении спокойного и гладкого переворота в Чехословакии. Наряду с мониторингом и аналитической работой…, он сконцентрировался на выборе будущего потенциального лидера Чехословакии. Генерал Леонид, — пишет Шолта, — конспиративно встречался с отдельными претендентами; по некоторым сведениям, у него были и контакты с Гавелом и его окружением… Готовившееся изменение должно было быть радикальным и убедительным, поэтому в числе претендентов не мог быть никто из тогдашнего руководства КПЧ. Л. Адамец и М. Штепан были с самого начала неприемлемы для Москвы, чего посол СССР в ЧССР Ломакин не знал… Было желательно, чтобы ещё до саммита на Мальте 2–3 декабря 1989 г. в Чехословакии были сделаны первые шаги в направлении коренных изменений!

В этом отношении важным фактором являлся прилёт в Прагу делегации во главе с заместителем председателя КГБ генерал-лейтенантом В. Ф. Грушко на очередную конференцию с братской чехословацкой спецслужбой 17 ноября 1989 года. Было ли простым стечением обстоятельств то, что данный визит состоялся в день начала выступления против режима? — задаёт риторический вопрос Шолта. — Разумеется, никто не может думать так всерьёз. Интенсивность чехословацко-советского сотрудничества традиционно была самой высокой в области вооружённых сил и безопасности… Бархатная революция находилась ещё в зародыше, когда генерал Грушко рано утром 18 ноября 1989 г. убеждал руководство чехословацкой контрразведки (Второе управление госбезопасности), что с советской точки зрения абсолютно недопустимыми являются какие-либо силовые акции за две недели до встречи на Мальте. Вероятно, он убеждал своих собеседников, что опыт “круглых столов” в других соцстранах свидетельствует о целесообразности переговоров с оппозицией и её привлечения к совместному решению проблем…» (s. 275–276).

Здесь уместно процитировать мнение многолетнего корреспондента «Правды» в социалистической Чехословакии С. В. Вторушина, который оказался непосредственным свидетелем начала «бархатной революции» и её стремительного развития. «Сегодня, по происшествии стольких лет, легко прослеживается полная координация действий Горбачёва и чехословацкой оппозиции, — отмечал в 2005 г. Вторушин. — Тогда мне… это даже не приходило в голову. В ней не укладывалось, что президент Советского Союза может быть предателем собственного Отечества». С мнением Вторушина могли бы солидаризироваться многие его современники.

По ироничному замечанию Я. Шолты, «экзальтированные театральные деятели и избитые студенты ещё не начали собираться в Реалистическом театре, а генерал Алоиз Лоренц от имени отсутствовавшего федерального министра внутренних дел уже в середине дня 18 ноября 1989 г. отдал приказ всем подразделениям госбезопасности не вмешиваться в происходившие события, а ограничиться только их мониторингом… Революция, таким образом, могла свободно собираться на улицах и площадях, постепенно распространяясь по всей стране. Другой важной миссией руководства чехословацкой контрразведки было убедить высшие армейские круги согласиться с только что принятым решением… По информации генерала Леонида, Советы в то время располагали необходимыми рычагами для подавления возможных небезопасных эксцессов со стороны некоторых подразделений госбезопасности и чехословацкой армии… Спокойный ход ноябрьских событий поэтому гарантировали и части Центральной группы советских войск в Чехословакии… Советские контакты с тогдашним консервативным руководством КПЧ были после 17 ноября резко сокращены и в некоторых случаях прекращены (генсек ЦК КПЧ Якеш жаловался, что не мог дозвониться в советское посольство) … С лидерами чехословацкой оппозиции и общественности оперативно дискутировали представители ведущих отделов ЦК КПСС; некоторые из них даже тайно посетили В. Гавела на пражских Виноградах… Генерал Леонид подтвердил мне предыдущую информацию профессора Г. Х. Шахназарова о том, что начальный этап ноябрьских событий в ЧССР прошёл более или менее в соответствии с советскими представлениями. Договорённость по поводу кандидатуры будущего победителя была достигнута с противоположной стороной примерно за 10 дней до 17 ноября 1989 года! Горбачёв требовал, чтобы необратимые изменения у нас начались до саммита на Мальте и проводились без какого-либо насилия. Поставленная задача была выполнена; генерал пошёл на повышение…» (s. 277).

Рассуждая о характере ноябрьских событий в Чехословакии в более широком международном контексте, Шолта совершенно справедливо замечает, что «бархатные революции в Восточной Европе были пуповиной связаны с советской перестройкой… Изначальной отличительной чертой этого проекта была скорость…, противоречивость, непостоянность и невыясненность конкретных контуров, а также недостаточная продуманность и разработанность.…Принципиальные решения часто принимались в узком кругу и в спешке… без глубокого анализа. Грандиозный проект перестройки закончился преждевременно с распадом, как самого СССР, так и социалистической системы» (s. 280–281). Завершая свои воспоминания, Я. Шолта приводит мнение известного советского диссидента и убеждённого противника советской системы В. Буковского, который был одним из руководителей Международной комиссии по изучению органов безопасности в СССР, созданной указом Ельцина 11 сентября 1991 года.

Получив доступ к уникальным и совершенно секретным документам, отражавшим работу Политбюро ЦК КПСС и руководства КГБ, Буковский пришёл к однозначному выводу о том, что перемены в Восточной Европе «произошли по решению Москвы и даже под определённым давлением Кремля… Чем же в таком случае была бархатная революция? Театром? Кремлевским заговором? — задаёт обоснованный вопрос диссидент Буковский, которого, видимо, покоробила тесная смычка верхушки чехословацких диссидентов и советской “кровавой гебни”. — Все первоначальные акции протеста, которые вели к падению руководства во главе с Якешом, проводила чехословацкая госбезопасность. Они были организованы генералом А. Лоренцом, начальником управления разведки ЧССР в соответствии с указаниями В. Грушко, начальника разведуправления КГБ…» (s. 301). Нечто подобное имело место и в соседней ГДР, где Москва постоянно контролировала и направляла ход заговора с целью смещения Эриха Хонеккера, которого Горбачёв искренне ненавидел (s. 302). Победоносные чехословацкие диссиденты, «быстро сменившие прокуренные каварны и пивные на уютные кресла депутатов парламента, кабинеты министров и даже на кресло президента», сочли необходимым как можно быстрее публично легитимизировать и визуализировать свой сокрушительный политический триумф.

Уже в 1990 г. по горячим следам «бархатной революции» увидело свет импозантное издание в суперобложке под названием «Хартия 77. 1977–1989. От моральной к демократической революции», задавшее вектор последующей лакировке событий осени 1989 года. Хорошо информированных людей, знающих истинное лицо чехословацких диссидентов, это пафосное название наверняка позабавило. Один чешский историк с юмором обратил внимание на то, что если толчок чешскому национальному возрождению дали, сфальсифицированные В. Ганкой и Й. Линдой в начале XIX века Краледворская и Зеленогорская рукописи, то импульс «бархатной революции» был дан инспирированным чехословацкими спецслужбами псевдоубийством «студента Мартина Шмида».

Многие знаковые события чешской истории таят в себе изрядный элемент мистификации или даже театра абсурда. Существенным нюансом спектакля, начавшегося в Праге 17 ноября 1989 г., была руководящая и направляющая роль КГБ СССР, плотно курировавшего действия своих чехословацких коллег — как из структур местной госбезопасности, так и из диссидентской тусовки. Судя по всему, товарищ Горбачёв, пообещав американцам во что бы то ни стало обеспечить начало необратимых политических перемен в ЧССР ещё до встречи с Бушем на Мальте 2–3 декабря 1989 г., поставил перед советским КГБ задачу достичь этой цели любыми путями. Задача, поставленная генеральным секретарём ЦК КПСС, была выполнена доблестными советскими чекистами.

Хотя бы частично приоткрыть завесу над тем, как именно это происходило, и помогает рецензируемое издание. Главная цель авторов книги — представить воспоминания полузабытых или полностью забытых свидетелей и участников ноябрьских событий 1989 года, рисующих альтернативную картину событий, разительно отличающуюся от официально принятой ныне версии, была в полной мере достигнута. Тем не менее, остаётся ещё масса вопросов, без ответов на которые суть происходивших в то время событий не будет понята до конца, поэтому создатели книги имеют возможность успешно развивать свой столь многообещающий и нужный проект. Книга завершается цитатой из труда Вольтера, посвященного Великой французской революции 1789 года. По словам Вольтера, «революции всегда делаются и инсценируются. Не существует “спонтанных” революций… Самое активное участие в революции принял сам монарх. Чем? Тем, что не сделал совершенно ничего, когда держал в руках все рычаги власти, обладая финансами и войском, проспав возможность решить проблему… Кукловодом станет тот, кто первым поднимет лежащую на земле власть» (s. 315). Сказанное в известной степени характеризует и «бархатную революцию» в Чехословакии осенью 1989 года — впрочем, тут нужно учитывать, что в эпоху Вольтера и Великой французской революции товарищ Горбачёв с его «новым политическим мышлением» ещё не родился…