Польское восстание: амнистия 12 апреля 1863 года и раскрепощение крестьян / Лех Мажевски

Краткая версия статьи из специального выпуска «Русского Сборника», посвящённого Польскому восстанию 1863 года

Слабость реформ Велёпольского основывалась не на отсутствии постулата о независимости, как утверждали его противники, а на неудачном решении земельного вопроса. Освобождение от крепостной зависимости с наделением землей (а потом и выкуп наделов) было глубоко анахроничным. В тогдашних реалиях возможна была лишь реализация программы «красных»: освобождение крестьян путем предоставления им используемой земли в собственность. Так именно поступило Временное Правительство в декретах от 22 января 1863 года, отказываясь одновременно от разжигания классового конфликта в сельских местностях.

Могла ли царская амнистия от 12 апреля 1863 года стать шансом на соединение реформ Велёпольского с освобождением крестьян в соответствии с программой Национального правительства? Известно, как развивались события, но думаю, что имеет смысл поразмыслить над тем, могло ли быть иначе и чтобы это значило не только для процесса политической реконструкции Королевства, но и вообще для дальнейшей истории Польши.

Вокруг амнистии

Адам Скалковски писал, что Велёпольский вместе с сыном Зигмунтом уже в середине февраля 1863 года имели подготовленный проект амнистии, предназначенный для великого князя Константина.

В соответствии с проектом Велёпольских, амнистия должна была охватить всех тех участников повстанческих действий, которые не совершили ни одного преступления, если до 10 марта «добровольно предстанут перед ближайшими гражданскими или военными властями или перед властями места своего проживания, получат полное прощение за участие в повстанческих отрядах. Власти должны были составить протокол по каждому случаю желания воспользоваться амнистией. Далее отмечалось, что одновременно с явкой необходимо стать оружие, которое явившийся имел при себе». И наконец: «Нынешняя амнистия не распространяется на тех, кто после того как покинул (повстанческий отряд – прим автора) тайно вернулись домой или укрывались в других местах».

Как видим, проект амнистии не охватывал выявленных ранее властями повстанцев, не говоря уже об осужденных или сосланных.

Поначалу царские власти откладывали с принятием решения об амнистии. В начале марта наместник Царства Польского великий князь Константин Николаевич послал в Петербург некий проект амнистии, но неизвестно, насколько он охватывал ранние предложения Маркиза. Царь ответил, что в данный момент амнистия «вместо пользы принесла бы вред, и в ней увидели бы новую слабость правительства и как бы боязнь перед угрозами из-за границы». С этой позицией наместник согласился. Великий князь вернулся к вопросу об объявлении амнистии в письме к брату от 24 марта, в котором писал, что очень рассчитывает на её эффект, но одновременно аргументировал, что пока не настало время; однако подчеркивал, что окончательное решение по этому вопросу принадлежит царю.

Из рассказа Элжбеты Боньчи Томашевской, дочери Казимежа Кживицкого, преемника Маркиза на должности директора правительственной Комиссии религиозных исповеданий и общественного просвещения, следует, что на рубеже марта и апреля состоялся ночной разговор между великим князем Константином Николаевичем и её отцом. Великий князь говорил, что Велёпольский будет уволен, после чего Кживицки будет назначен сперва заместителем начальника гражданского правительства, а после объявления амнистии и смягчения ситуации в Царстве станет начальником гражданского правительства. И тут наместник добавил: «Действуем в соответствии с указанием, данным нам братом нашим Его величеством Александром II». Несмотря на это, поляк отказался от этого предложения. На что услышал от Константина Николаевича: «Я бы объявил, что из этих повстанцев создам польскую армию, польских улан, как некогда мой дядя Константин, и все успокоятся, пойдут за мной». На это Кживицки прошептал: «Но ведь это переворот, я слишком мал, чтобы приложить к этому руку». Помимо этого, он не хотел оказаться нелояльным по отношению к Маркизу, которому он был благодарен за высокую должность в администрации Королевства.

В переписке между Константином Николаевичем и его братом-императором нет и следа описанных событий, что однако не значит, что вышеупомянутого разговора не было; из неопубликованной части дневника князя следует, что разговор этот мог состояться, вероятнее всего, 29 марта. В это время «белые» приступали к восстанию, а конкретно в этот день просьбу об отставке написал Велёпольский. Конечно же, Константин Николаевич таким образом мог искать выход из всё более усложняющейся ситуации, но кажется маловероятным, что действовал он по указанию брата-императора.

Как бы то ни было, ночной разговор Константина Николаевича с Кживицким свидетельствует о том, какое значение придавал акту амнистии великий князь. В сочетании с другими предложениями амнистия должна была стать как бы элементом нового начала в вопросах Царства, стать существенным политическим фактом, влияющим на ход событий в Варшаве.

10 апреля наместник Царства выслал в Петербург пакет проектов: об амнистии, о манифесте, который бы напоминал полякам все милости императора, начиная с 1861, о вероятном расширении состава Государственного совета и о разработанных Маркизом проектах выкупа крепостных наделов, муниципальной реформы и сельской полиции.

В Петербурге считали амнистию не только преждевременной, но и призванной реализовать иные цели, нежели те, которые преследовал Константин Николаевич. Решение по этому вопросу было принято в конце первой декады апреля, а проект манифеста об амнистии срочно сформулировал генерал Павел Корф. Сразу же содержание документа было телеграфировано в Варшаву, а сам текст был объявлен 15 апреля с датой от 12 апреля.

Современники прекрасно знали, почему амнистия была объявлена именно 12 апреля. За два дня до этого России были направлены ноты трех держав (Англии, Франции и Австрии), а 17 апреля они были уже доставлены. 24 апреля генеральный консул Франции в Варшаве писал своему министру иностранных дел, что «он (указ об амнистии) может иметь целью лишь уступить перед европейским мнением, и с этой точки зрения был бы ловким ходом»”. Спустя годы Кеневич высказал точно такое же мнение: «Амнистия имела целью создать видимость, что царское правительство встало на путь мирного решения польского вопроса».

Не подлежит сомнению тот факт, что царская амнистия была попыткой парировать дипломатическое вмешательство держав, после которого поляки ожидали вспышки вооруженного конфликта между европейскими государствами и Россией, но разве только этот её смысл мог привести к таким последствиям?

Амнистия от 12 апреля 1863 года

Информация об амнистии была опубликована в Варшаве в воскресенье 12 апреля в специальном дополнении к газете «Dziennik Powszechni».

Амнистия не распространялась на преступления, совершенные во время борьбы в партизанских отрядах, не затрагивала осужденных, сосланных и поддерживающих повстанческие действия, предполагала сравнительно длительный период - месяц, то есть до 13 мая повстанцы могли ею воспользоваться.

В сравнении с проектом Велёпольского появились две существенные новации. В первую очередь, положения указа об амнистии касались не только Королевства, но и Литвы; во-вторых, Александр II обещал, что если существующее решение, состоящее из попытки политической реконструкции Царства «в последствиях своих будут иметь положительный опыт - приступить к дальнейшему их развитию в соответствии с требованиями времени и страны». Юзеф Грабец, автор, связанный с Польской социалистической партией, придавал словам царя существенное значение: «Одно было важно - торжественное обещание сохранения и дальнейшего развития институций, коими было наделено Царство».

Что было действительно важным в акте амнистии? В первую очередь, распространение его постановлений на Королевство, как и литовские губернии, помимо этого существование царской гарантии не только сохранения институциональных приобретений (и возможность их расширения в будущем), а также сравнительно долгий период, в течение которого можно было бы воспользоваться амнистией. Одним словом, польская сторона получила месяц на обдумывание позиции, которую она займет в отношении российского предложения о завершении борьбы и сохранении - и даже расширении - сферы политической реконструкции Королевства Польского.

Спустя три месяца после восстания должно было быть уже ясным, что крестьянский вопрос невозможно решить путем предоставления земли в аренду и выкупа этой аренды, но лишь на основе декрета Временного Национального Правительства о раскрепощении крестьян. Здесь победа «красных» не подлежала сомнению, не ясно было лишь то, из чьих рук крестьянин получит в собственность используемую землю. Иначе говоря, усилит ли общественная победа «красных» русское господство над Вислой или станет очередным элементом, усиливающим процесс политической реконструкции Царства?

Позиция поляков в отношении царской амнистии

Принятие польской стороной царской амнистии позволило бы объединить реформы Велёпольского (с возможностью их расширения) с раскрепощением крестьян, превращая Царство в бастион польскости на землях бывшей Речи Посполитой. Какую позицию в этой ситуации заняли поляки?

12 апреля 1863 года, то есть сразу же после объявления указа Александра II об амнистии, конспиративное Национальное Правительство, остающееся еще в то время под влиянием «красных», хоть и с определенным участием «белых» политиков,  отвергло en bloc все эти предложения: «мы начали борьбу не для приобретения более или менее свободных институций, которые при московском правительстве никогда не представляются гарантируемыми, а для того, чтобы сбросить с себя ненавистное нам ярмо, для отвоевания полной независимости и свободы». Кроме этого заявлялось: «Народ проливает кровь, потому что хочет политического бунта, потому что хочет независимости, хочет быть самобытным народом. (...) Долой царскую любезность, мы взялись за оружие, только оружие разрешит наш спор с Москвой». Вышеупомянутая позиция была утверждена в Манифесте об отказе от амнистии от 13 мая: ошибочно там указано, что «ни один поляк не сдал оружия».

Позиция подпольных властей государства не вызывала сомнений: и речи быть не может о том, чтобы воспользоваться царской амнистией, потому что не для этого была начата вооруженная борьба с Россией. Аналогичным образом писалось на страницах повстанческой прессы. Историк – современник Январского восстания - также говорит: «Это были правильные лозунги».

Не все однако, разделяли взгляды повстанческих властей в вопросе об амнистии. Более того, Я. Грабец считал, что «если бы у руля восстания встали его творцы - красные, с тактической точки зрения, это облегчило бы выход из невероятно сложной ситуации. (...) теперь могли бы достойно завершить протест и позволить себе реформы». Но мне не кажется, что так действительно могло быть. Осенью 1862 года Стефан Бобровский, наиболее выдающийся деятель «красных», говорил: «Поднимая восстание, к которому мы ведем подготовку, мы исполняем нашу обязанность и уверены, что для подавления нашего движения Россия не только уничтожит страну, но и будет вынуждена пролить реку польской крови; эта река на долгие годы станет преградой для любого компромисса с захватчиками нашей страны, и мы не думаем, чтобы даже через полвека польский народ забыл эту кровь и протянул руку неприятелю, который эту реку наполнил польской кровью».

Позиция «белых» в вопросе амнистии вытекала из их расчетов на эффективную помощь западных государств борьбе с Россией. Правильно заметил Кеневич, что «белые полностью отвернулись бы от восстания, если бы не прогресс дипломатического вмешательства».

Полный воодушевления Францишек Венгленьский писал 13 апреля лидеру Отеля Ламберт: «Этот Манифест (акт амнистии) имеет характер и последствия месячного прекращения огня. (...) Весь этот месяц даже без большого усилия можно переждать в условиях перемирия, а потом и благоприятная пора и более упорядоченные силы позволят какое-то время противостоять русской армии». Помимо этого, помощник Анджея Замойского считал, что до конца апреля появятся новые царские уступки и советовал: стоит ли складывать оружие, если нам отдадут «институции 1815 года», или «возможно стоит ожидать большего, а тогда дальнейшее сопротивление было бы выгодным и необходимым».

Аналогичным образом в отношении акта амнистии повела себя редакция консервативного «Czas». Станислав Козьмян, исполнявший функции политического редактора этого издания, спустя годы вспоминал: «Амнистия уничтожала один из важных аргументов, которые выступали в поддержку восстания – отсутствие иного выхода, кроме перспективы, которые давало вмешательство держав (...) её принятие не только воспрепятствует жестокой репрессии, но и спасет национальные институции, а с ними и народный быт Королевства Польского, о чем обещалось в манифесте». А ведь редактор «Czas» не задумываясь выступил за отказ от амнистии, несмотря на то, что это был единственный момент после начала войн, когда от решения самих поляков что-либо зависело. Почему он так поступил? «Если бы я был, не скажу - старше, но более рафинированным, если бы уже прошел через жесткий опыт 1863 года, не утверждаю, что в этом случае и в этих обстоятельствах поступил бы иначе. А ведь последствия были прискорбными. (..) Фатальность хотела, чтобы две вышеуказанные новости (речь идет о царской амнистии и о западном вмешательстве в Петербурге в связи с польским вопросом – Л.М.) дошли в течение нескольких часов, чтобы последняя не запоздала на несколько десятков часов. Эта фатальность была только радикальным выражением последствий главной ошибки восстания и ошибки поддержки его нами в надежде на внешнюю эффективную помощь».

Весьма точно спустя годы всю ситуацию подытожил Казимеж Ольшаньский: «Наиболее разумно поступила бы редакция (Czas), если бы не спешила занять позицию по вопросу указа об амнистии, а заняла бы выжидательную позицию, сохраняя тем самым польские козыри в начинающихся дипломатических играх».           

С определенным огорчением можно подытожить, что реакция «белых» на царскую амнистию имела мало общего с поведением, характерным для кругов правых консерваторов. Решение не только было принято в ненужной спешке, но и без необходимого учета польского интереса. Возможно, в очередной раз «белые» уступили повстанческому шантажу «красных»?. Этого нельзя исключать. А может речь шла о зависимости лидеров Отеля Ламберт от политики во Франции? Это тоже весьма вероятно.

Удивительным было также то, что никто из матадоров польской политики не был в состоянии понять, что принятие указа об амнистии предоставляло неповторимый шанс объединить реформы Велёпольского (и даже их расширить) с программой «красных» по крестьянскому вопросу, несмотря даже на то, что «белые», вступая в восстание, одобрили её. В результате освободилось место для действий управляющего Комитета по делам Царства Польского, который весной следующего года в интересах русских осуществит раскрепощение крестьян, причем одновременно будет проводиться ликвидация политических приобретений Маркиза.

Князь Владислав Чарторыски и Наполеон III об очередной амнистии

Организованное и руководимое «красными» восстание после трех месяцев борьбы явно угасло. В это же время, однако, усиливается дипломатическое давление европейских держав на Россию и главную роль тут играл Наполеон III. В этой ситуации «белые» принимают решение вступить в восстание с целью придать ему характер вооруженной манифестации в ожидании скорейшего вмешательства Запада. Пламя восстания вновь запылало, но все закончилось дипломатическими нотами. Только Маркиз, когда слышал заверения соратников Замойского о скором вмешательстве держав, спрашивал: «Не прибыл ли уже англо-французский флот под Ченстохову?».

Весной 1864 года, то есть через год после издания царем указа об амнистии, продолжаются усилия польской стороны по согласию России на новую амнистию. В ситуации очевидного провала восстания ничего иного уже сделать нельзя.

18 апреля 1864 года Наполеон III принял князя Чарторыского, чтобы заявить ему о том, что пора бы завершить восстание, в поддержании которого он принимал существенное участие. Французский император говорил: «Существующее положение дел плохо, ты должен сказать правду своим землякам. Сейчас нет никакой надежды и для вас». На это лидер Отеля Ламберт спросил: «Если нельзя спасти страну, то, по крайней мере, можно спасти людей. (…) Не можно ли получить настоящую амнистию”. «Но вы всегда так неудачно и не вовремя рветесь к оружию», - отвечал французский монарх. И тут отвечает князь: «Что до нынешнего восстания, император тоже знает, кто нам советовал продолжать и расширять движение, вместо того, чтобы погасить (…) Разговор завершился кисло». Действительно, разговаривать было не о чем.

Как бы выглядело Царство после принятия амнистии?

В заключении стоит попытаться ответить на вопрос, как бы выглядела ситуация в Царстве Польском и вокруг него, если бы польская сторона приняла бы царский указ об амнистии.

Описывая вопрос об освобождении крестьян, Влодзимеж Спасович размышлял: «Не слишком ли дорого куплен этот, хоть и важный, социальный результат: расширение основ общественного строительства за счет освобождения земледельцев? – Нет, не дорого, даже с учетом кровопролития из-за восстания, всех потерянных позиций из-за национальности, в результате восстания, и что хуже - даже этой неразберихи в понятиях о собственности и о позиции народа против правительства, которое должно было сформироваться после остро проведенных реформ». Но следует добавить и то, что если бы это проводила польская администрация Царства, а не Управляющий комитет (а так стало бы в случае принятия амнистии), то цена раскрепощения не была бы столь велика, как это было в действительности.

Результатом раскрепощения крестьян было ускорение прокапиталистических изменений в Царстве, потому что таким образом наконец-то был создан ёмкий внутренний рынок для продукции отечественной промышленности, чего не было в 1815-1830 годах, когда князем Ксаверием Друцким-Любецким была предпринята попытка полной модернизации страны.

Освобождение крепостных стало бы также основой для создания партии тех, кто сохранил малую и большую собственность, характеризующейся политическим реализмом. Иначе не могло бы быть, учитывая обстоятельства, в каких был разрешен земельный вопрос в Царстве. Одним словом, с польской шляхтой был бы польский народ, вместе трезво смотрящий на общественные вопросы.

Принятие амнистии - это не только возможность разрешения земельного вопроса самими поляками, но также и сохранение институциональных приобретений в рамках осуществляемой политической реконструкции Царства Польского. В указе об амнистии содержалось также царское обещание расширить реформы Велёпольского за счет дальнейших уступок.

Нельзя определить, куда мог бы нас завести процесс политической реконструкции Царства, начатый реформами Маркиза в 1861-1862 годах. Очевидно одно: был заложен фундамент под строительство польского бастиона в центре земель бывшей Речи Посполитой. Дальнейшие перемены в большей степени зависели от европейской конъюнктуры и ситуации в самой России.

Мы часто забываем, что политической реконструкции Царства сопутствовали похожие перемены в соседней Галиции. Правильно подчеркивал Станислав Гродзиский: «В Галиции жива была память о январском восстании и его крахе; последствия поражения, хоть не так болезненно, как в Царстве, переживались глубоко. Они потянули за собой ослабление радикальной ориентации, привели к кристаллизации взглядов, провозглашаемых краковскими „станчиками”, о том, что безответственные конспиративные действия (liberum conspiro) приносят ужасные поражения национальному вопросу».

Наконец, территория, находившаяся под австрийской оккупацией, получила автономную институцию. Стоит отметить, что в какой-то мере это произошло благодаря стараниям тех политиков, которые в период январского восстания выступали против реформ Маркиза, критикуя их половинчатость. Я имею в виду, например С. Козьмяна, Станислава Тарновского или Юзефа Шуйского, то есть лидеров формирующейся тогда партии краковских консерваторов, обычно называемых «станчиками».

Сохранение реконструированного Царства, не говоря об установлении автономии в Галиции, имело бы существенное влияние также на ситуацию на двух оставшихся территориях, находящихся под оккупацией. Значительно труднее было бы осуществить антипольские действия в Пруссии или литовско-русских губерниях, если бы из Варшавы могли противостоять лидеры польского мнения, поддерживаемые солидарной активностью Кракова и Львова.

И наконец в завершении стоит заметить, что в 1863 году продолжалось длящееся уже несколько дет французско-русское сближение. Плодами его были реформы Велёпольского, которые положили начало постепенной трансформации польского вопроса на европейской арене. Было похоже на то, что Царство Польское станет автономным политическим явлением в системе русско-французского союза, имеющим возможность определенно влиять на европейскую политику и, занимая прорусскую и профранцузскую позицию, стать привлекательным центром для захваченных Пруссией и Австрией территорий. Все это было разрушено вспышкой Январского восстания. Это восстание перечеркнуло возможность польско-русского примирения, низвергло французско-русский союз и, будучи беспощадно использовано Отто фон Бисмарком,  дало Пруссии исторический шанс объединения Германии, благодаря чему она получила гегемонию над Центральной Европой и стремились к доминированию на всем континенте.

Похоже думал Спасович: «Не посчитаны последствия, к которым привела бы автономия Царства с соответственно уже готовыми уступками в пользу польского элемента на литовских и русских землях бывшей Польши, развивающаяся в союзе с движением либеральных реформ внутри империи. Абсолютно другим был бы внутренний строй отношений, другой должна была бы быть и внешняя политика, польская привязанность к Франции и конституционной Австрии отразилась бы на России. Не смею утверждать, что не было бы Садовой и Седана, но, по крайней мере,  Пруссия не могла бы иметь той свободы действий, которая сделала возможным осаду Парижа и Версальский мир, но и новая Восточная война, в случае успеха, протекала бы без преобладающих в ней свойств московского славянофильства, которое раскачалось после пробуждения в 1863 году национальных страстей в ходе подавления польского восстания».

Таким образом, принятие указа об амнистии привело бы к тому, что вторая половина XIX века могла бы выглядеть для Польши своем по-другому, нежели это было в действительности. Возможно также, что дорога к возрождению польского государства подверглась бы значительному сокращению. Если в этот период было осуществлено объединение Италии, а Венгрия стала партнером Австрии в рамках дуалистической монархии Габсбургов, то почему и польское государство не должно было бы возродиться в той или иной форме? Могло бы так быть, но нет никакой уверенности, что так было бы.

Возможно ли было объединение реформ Велёпольского с освобождением крестьян?

Теоретически возможно было объединение реформ Велёпольского с освобождением крестьян на принципах, предложенных в январских декретах Временного Национального Правительства. Достаточно было бы лишь принять царский указ об амнистии от 12 апреля, чтобы так произошло. Но на практике это было неисполнимо.  На польской стороне не было никого, кто хотел бы довести дело до принятия амнистии и завершения восстания. «Красные» были не в состоянии из-за своей фанатичной антирусскости, «белые», в свою очередь, были зависимы от мысли о военном вторжении западных государств, были не в состоянии осознать шанс, который им давал акт амнистии.

Оглядываясь назад, можно утверждать, что, отказываясь от амнистии, мы не только потеряли возможность предотвратить бедствия, которые свалились на Польшу, оккупированную Россией и Пруссией во второй половине XIX века, но и возможно, растянули дорогу к возрождению независимого государства.

Перевод с польского Марины Брутян